Я достаю из кармана джинсов очередную таблетку антацида, забрасываю ее себе в рот и завершаю свое мерное шествие через улицу, чтобы сорвать и бросить на землю желтую ленточку. Уже занеся над порогом ногу, я слышу за спиной шаги – легкие, совсем девчоночьи. В стекле защитной двери отражается шумная соседка. Меня вдруг разбирает злость.

– Хотите вызвать копов? – Я грозно оборачиваюсь к ней. – Будьте моей…

Странное дело: в следующую секунду я забываю, что собирался сказать.

Раньше со мной такого не случалось. Обычно каждое мое слово нагружено целью и смыслом, и слушатель сразу улавливает, что в его интересах будет напрячь слух. Но сейчас мне невдомек, зачем я собирался ее облаять. Человек только что врезался лбом в дверь и испытывает боль. К тому же у нее забрызганы водой ноги, а главное, она…

Факты в студию: она чудо как хороша!

У меня правило: не смотреть на миловидную женщину дважды. Все миловидное мне противопоказано. Представьте трактор, восхитившийся одуванчиком: ну куда такое годится? Просто посмотреть – куда ни шло, но назначение тракторов – скашивать одуванчики. Мне ни к чему обращать внимание на веснушки, засыпавшие ее нос и хлынувшие с подбородка и щек на шею и на грудь, стиснутую розовым верхом от бикини. Один лишь цвет этой вещицы заставляет меня стыдливо отвести взгляд. Но при этом я не стыжусь мысли про то, как удобно улеглись бы ее груди в мои ладони… И все прочее: что бедра, что колени. Как было бы приятно обхватить ее лицо.

Затылком она едва достает мне до подбородка. Боже. Что со мной творится?

Я откашливаюсь.

– Я говорю, хочешь вызвать копов, Дюймовочка? Валяй! Они знают, что я здесь.

– Дюймовочка?! – возмущенно повторяет она и убирает со лба за ухо прядь волос, как будто нарочно, чтобы я увидел, какие у нее зеленые-презеленые глаза. Чтоб мне было пусто!.. – Да будет вам известно, на работе я самая рослая.

– Вы работаете одна или воспитательницей в детском саду.

Она немного колеблется, переступает с ноги на ногу.

– А вот и нет.

Я подмигиваю, она полна негодования.

– Я никогда не ошибаюсь.

Мне кажется или она краснеет, начиная с шеи? Боже, она лет на восемь-девять моложе меня, ей примерно двадцать пять против моих тридцати пяти. Разве мне пристало подмечать то местечко, где у нее врезается в плечо – совсем несильно – лямка лифчика? И я могу думать о том, как просунуть под эту лямку палец и приспустить ее? Развернуть эту Дюймовочку, как подарок к дню рождения? Да ни за что на свете!

Так, мне нужен секс! Это стало очевидно только сейчас, когда я вдруг возжелал незнакомку в сердце Города-Отпускников-из-Среднего-Класса и стал воображать, как смотрелись бы на ярком солнце ее соски, блестящие от моей слюны… Скорее всего, она замужем: незамужние девушки ее возраста не проводят отпуск в Кейп-Код. Провинстаун – еще туда-сюда, как и «семейная» часть Фалмута. Но где тогда ее обручальное кольцо?

Она замечает мой взгляд. Проклятье!

Она меняет позу, роняет руки, опять переминается на месте, перекидывает за плечо волосы. Похоже, только сейчас, в эту самую секунду, она осознала, что я мужчина и что она подошла ко мне практически в бюстгальтере и в обрезанных по самое не могу – так, что видны края трусиков – джинсовых шортах. А еще, что она вызвала у меня интерес, заставила гадать, ждет ли ее мужчина в том сахарном домике с вырезанными на ставнях сердечками. То, что она все это сообразила, легко читается на ее ошеломительной мордашке.

Отлично, начали с красоты, дошли до ошеломления.

Конечно, она замужем, балбес! Сделай свое дело и проваливай.

– Продолжайте поливать цветочки. Я занят.

– Знаю. Просто я… – Она не сразу находит, куда девать руки, и наконец упирает их себе в бока. – Мне интересно, какие у вас версии.

– Я только что приехал. – Я киваю в сторону своего мотоцикла. – Вы же видели, как я подкатил?

– Да, я обратила внимание на этот ваш гроб на колесах. Но должны же у вас быть какие-то… материалы дела? Предварительные мысли?

Я прищуриваю глаза в уверенности, что она струсит и отпрянет, как происходит с любым, кому не посчастливится удостоиться этого моего испепеляющего взгляда.

– Дело ваше. Хотите скрытничать – скрытничайте, мистер…

– Мое имя вам без надобности.

Состояние неуверенности – или разочарования – длится у нее от силы секунду. Потом она пожимает плечами.

– Я подумала, вдруг вы захотите со мной поговорить… – Строгий взгляд напоследок, разворот – и вот она уже уходит. – Все-таки это я нашла тело.

– Ну-ка, вернитесь.

– Даже не подумаю.

– Дюймовочка!

– У меня есть имя.

– Вернитесь и представьтесь.

Не пойму, что со мной: я ловлю себя на том, что догоняю эту молодую женщину, наверняка замужнюю, какого-нибудь Картера или Престона из домика на другой стороне улицы. Мое место сейчас – в доме, где произошло убийство, мне положено делать там фотографии, искать брызги крови и недостающие улики. Откуда у меня настойчивое желание узнать, как зовут эту женщину? Как ослик за морковкой, я тащусь за ее задницей, отдавая должное ее грации. Совсем сбрендил!

Она слегка замедляет шаг, и я едва не сношу ее с ног – так трактор подминает одуванчик. Мы останавливаемся лицом к лицу, но штука в том, что я на десяток дюймов выше ее, так что ей приходится задирать голову и морщиться от солнца. У меня екает в груди – ох, до чего же я не люблю это ощущение!

– Так это вы нашли тело, – говорю я, изо всех сил изображая профессионала, коим и являюсь.

Сделал свое дело – и ищи-свищи. Никакой вовлеченности. Таково мое кредо. Таков я сам.

Она останавливает взгляд на моих губах – ненадолго, но и этого достаточно, чтобы мне показалось, что я надел трусы на пару размеров меньше положенного.

– Ух…

Почему при мысли о ней я потею как подросток, несмотря на соседство мертвеца? Причем довольно свежего. Это зрелище не для нее. Видеть такое ни к чему женщине, поливающей цветочки и стукающейся лбом о дверь.

– Лучше скажите, что незамедлительно покинули дом. Вдруг там оставался убийца?

– Нет. – Она морщит носик. – Мы не спешили уйти.

«Мы», значит… Я хмыкаю – при приступе изжоги лучше не пытаться разглагольствовать. Есть у меня этот изъян – изжога, причина дурного нрава. Или наоборот.

– Вы с мужем?

– Мы с братом.

Куда подевалась изжога? Этот прихотливый недуг накатывает и отступает, как волны в море.

– Так вы здесь с братом. – Мне хочется услышать подтверждение, и я глушу облегчение кряхтением.

Она серьезно кивает.

– Личность нашедшего тело – информация первостепенной важности. Она должна фигурировать в деле.

Я отчаянно борюсь с желанием улыбнуться. Не иначе у меня нелады с головой.

– Мы не называем это «делом», Дюймовочка.

Она наклоняет голову набок – признак любопытства.

– Как же вы это называете?

– Старомодно и скучно: «заметки». Сама работа обещает быть такой же: скучной и скоротечной. Начать и кончить. Чувак подглядывал за компанией девчонок и был изобличен. Папаша психанул. Препирательства, перерастающие в рукопашную, приводят к смертельному исходу чаще, чем принято думать. Либо один уступает и жаждет мести, либо другой не желает давать спуску. Так и здесь.

– Вас наняла Лайза Стенли, сестра Оскара?

– Технически – да, но я оказываю услугу ее бойфренду.

– Вы с ней беседовали? Она говорила вам об обстоятельствах вокруг версии со смотровыми глазка́ми?

Я презрительно фыркаю.

– Так вы – сыщица-любительница? Насмотрелись сенсационных документалок на Нетфликсе и возомнили себя почетным бойцом сил правопорядка?

– Вообще-то я предпочитаю подкасты…

Теперь мой стон слышит вся улица.

– …но это не важно. Мне всегда нравилось все раскладывать по полочкам. Например, я вижу на вашей рубашке ниточку, и у меня руки чешутся ее оторвать. – Она манит меня к себе, и я подчиняюсь, подпускаю ее к ниточке, а на самом деле позволяю ей меня трогать. – Зачем две дырки, если целью было снимать постояльцев на камеру? Хватило бы одной. Нет, в какой-то момент некто подглядывал собственными глазами. Но это никак не мог быть Оскар Стенли: он просто не поместился бы в такой тесноте.