В это время Институты СО АН создавали в ФМШ демонстрационный кабинет и практикумы, дополняющие НГУ. Одновременно в ФМШ в дополнение к «полноразмерному» двухгодичному потоку организовался одногодичный поток для школьников, которым после летней школы оставалось учиться в обычной школе только один год. Разумеется, с ними не удавалось пройти полную программу, но это решение работало на основную задачу – увеличить поток молодёжи в науку.
Тем временем я осознал существование двух проблем на стыке ФМШ и НГУ.
Во-первых, в ФМШ мы учим людей достаточно долго, и узнаём им цену. Мы же учим их и в НГУ. Бессмысленно подвергать их риску полных вступительных экзаменов, где возможны случайные провалы. С другой стороны, даже слабые ученики получают в ФМШ хорошую подготовку. Поэтому они легко могут получить на приёмном экзамене высокую оценку только потому, что запомнили ответы на прошедших занятиях. Но если выбирать из двух троечников, то с фымышонком мы уже возились, и знаем, что рассчитывать здесь не на что, а новый человек может ещё вырасти. Прямой зачёт выпускных экзаменов ФМШ как приёмных был невозможен по правилам Министерства просвещения. Мы понимали, что изменение формальных правил – трудно осуществимая задача, да и некоторые учёные проявляли себя здесь формалистами.
В 1966г. я предложил решение, которое сейчас имеет только исторический интерес. Мы ввели правило, что выпускные экзамены по физике в ФМШ принимаются по программам ФМШ только членами экзаменационной комиссии НГУ. Полученные здесь оценки (из суммы 10 баллов) переносятся в ведомость приёмных экзаменов после лёгкого собеседования с учётом результатов письменного экзамена. Для этого все выпускники ФМШ сдают приёмные экзамены в компактных группах.
И тут же мы столкнулись с трудностью. Один из выпускников одногодичного потока Плетнёв, имевший 10 баллов по физике, получил двойку на вступительном экзамене по математике. Конфликт начался с подсказки, сделанной Плетнёвым на письменном экзамене. Сомнений в его владении математикой не было, и после словесной пикировки экзаменатор Л.А.Бокуть «пошел на принцип» против абитуриента. Не зная предыстории, мы с ректором Беляевым обращались к Л.А. с просьбой о разрешении на пересдачу, но тот был непреклонен – принцип важнее. Плетнёв поступил в НЭТИ, ему был обещан перевод в НГУ после первого семестра. Он ходил на занятия в НГУ, и в конце семестра был отчислен из НЭТИ за непосещение занятий, переводить стало неоткуда. На следующий год он сдал вступительные экзамены и сразу был зачислен на второй курс. В его дипломной работе, выполненной в 1973г. по данной мною теме, был получен результат, который примерно тогда же получили в США Гросс и Вильчек, они опубликовали его во время службы Плетнёва в армии (он кончил вечернее отделение). Увидев эту публикацию, мы не стали посылать в печать работу Плетнёва. За этот результат Гросс и Вильчек получили Нобелевскую премию в 2004г.
Вторая проблема значительно труднее. Её решение не найдено до сих пор, хотя сейчас она уже не столь остра. Выпускники ФМШ получили значительно более высокое образование, чем обычные школьники. Поэтому первое время в НГУ нагрузка на них значительно ниже, чем на остальных. В результате они получают хорошие отметки почти без усилий.
Так, прочитав курс лекций в ФМШ в 1964-66гг., я стал вести семинары на первом курсе для группы физфака, набранной из этих выпускников, считая своей главной задачей решение проблемы сшивки ФМШ-НГУ. Для этого мы свели всех фымышат в отдельные группы. Я вёл занятия в одной из них, и пригласил И.Н. Мешкова вести занятия в другой. Всё шло хорошо до первого экзамена, где студенты увидели, что то, чем мы их мучили, не нужно для получения пятёрки. К тому моменту, когда надо включаться в интенсивную работу, сильные студенты оказались развращены ничегонеделаньем, иные спились. Так теряются сильные студенты. Как быть с этим?
Не найдя отклика в решении этой задачи у руководства физфака, в 1966г. я отказался от чтения лекций в ФМШ, оставаясь впрочем членом её Учёного совета до 1969г. и продолжая преподавать на физфаке НГУ.
В 1976-78гг. я снова прочёл курс физики в ФМШ. Общее впечатление было довольно печальным. Среди моих слушателей выделялся Дима Бикташев (из Казахстана), который не потерялся бы и среди лидеров первого приёма (ныне он занимается биофизикой в Англии). Хорошее впечатление производил Сергей Бабин (ИАЭ, ныне член-корр. РАН), недавняя работа которого по лазерам с распределёнными параметрами производит очень сильное впечатление. Почти каждый из остальных мог учиться и в первом приёме. Но раньше таких фымышат было 4-5 на класс («хвост распределения»), а теперь они составляли основную массу. Стало ясно, что интеллектуальный уровень ФМШ за эти годы значительно снизился. Это понизило и уровень взаимообучения фымышат и их общекультурный уровень.
Руководство ФМШ и кадры.
Трудности с директорами ФМШ продолжалось до 1965г., пока Лаврентьев не направил на пост директора Е.И. Биченкова, который пробыл директором 2 или 3 года, а потом стал проректором НГУ, сохраняя полный контроль над ФМШ. Мы приветствовали приход квалифицированного научного сотрудника на это место. Он читал хорошие общие курсы в ФМШ. Ученики с интересом слушали его, многие из них стали хорошими физиками. Он привлёк к чтению лекций по физике замечательных лекторов П. Зубкова, А.Ершова, Е. Пальчикова , В. Харитонова, И. Воробьёва.
Я не могу одобрить некоторые другие пополнения педагогического коллектива ФМШ, сделанные Биченковым. Особенно спорным для меня выглядит привлечение к чтению лекций О.Я. Савченко – человека, который при обсуждении любой школьной задачи считал предпочтительным самое сложное решение. Впрочем, Савченко сделал очень важную работу, собрав в один сборник задачи, решавшиеся в ФМШ (не утруждая себя упоминанием источников). Предметно я ещё раз познакомился с его подходом к преподаванию, случайно получив на рецензию задания и решения заочной ФМШ (ЗФМШ) в середине 80-х годов. На мой взгляд, эти тексты были абсолютно неприемлемы (как я узнал позднее, в этих текстах «улучшались» первоначальные разработки первых преподавателей ЗФМШ).
В других отношениях я оцениваю роль Биченкова резко отрицательно. Он провёл в школе ряд преобразований, некоторые из которых привели к снижению уровня обучающихся фымышат (значительная часть этих преобразований была сделана уже после моего ухода из ФМШ, со многими членами коллектива которой я сохраняю близкие отношения до сих пор). С наибольшей ясностью это проявилось в его решении отстранить от работы всех педагогов – «подписантов» известного «письма 46», большинство которых были любимы фымышатами. Учёный Совет ФМШ под председательством Д.В.Ширкова, поначалу не дал сделать этого по отношению к преподавателям физики и математики. В частности, Совет решил сохранить в ФМШ Б.Ю.Найдорфа. Биченков нашёл пути обхода, и уволил всех. Помимо прочего, это резко снизило уровень гуманитарного образования в ФМШ. Такое изгнание не прошло в полном объёме в большинстве институтов СО АН.
В конце 60-х годов Е.И. Биченков удалил из ФМШ С.И. Литерата «для повышения уровня преподавания в школах Академгородка». Фымышата пытались протестовать, но безуспешно. Затем Литерат долго преподавал в 130 школе, где также заслужил всеобщее уважение и любовь. В конце 80-х годов он эмигрировал в Израиль, и начал свою жизнь там с создания аналога нашей ФМШ. Он умер в 2001г.
Е.И.Биченков решил использовать ФМШ для решения несвойственной ей задачи – «улучшения» социального состава студентов НГУ. Для этого в ФМШ были организованы «сельские» классы, набранные из школьников сёл нашей области. Конечно, организация любого нового канала набора детей в школу была правильной идеей. Но вот более или менее массовый набор детей по ослабленным критериям я считаю неверным. В массе такие дети не могли учиться по программе победителей олимпиад. Вместе с фактическим изменением системы олимпиадного набора это привело к «забыванию» основных целей создания ФМШ. В школе резко увеличилась прослойка детей, приехавших «подвергаться обучению», а не учиться. Эффект взаимообучения сильных учеников, умножающего их результаты, – мультипликатор взаимообучения - ослаб.
