– Мы с подарочком…

И голоса у них, словно треск костра: то ли произносят слова, то ли ей просто чудится.

– Вон пошли! – сказала Стеша. Или только хотела сказать, но не хватило сил? – Не нужны мне ваши… подарочки!

– Подарочек… – повторило существо. И безгубый рот сложился в подобие улыбки.

Существо поднесло к стеклу вторую руку, такую же обугленную, с проступающими сквозь ошметки плоти белыми фаланговыми костями. В скрюченных пальцах, словно в стальных тисках, трепыхался заяц. Он беспомощно сучил лапками, изворачивался и стонал. Стеша тоже застонала, потому что по белому заячьему пузу стекала черная струйка крови.

– Бери подарочек! Бери! И пойдем с нами…

Заяц закричал отчаянно и обреченно, когда черный коготь воткнулся в его мягкий живот, когда мех на животе вспыхнул белым пламенем и тут же просыпался пеплом.

Стеша заставила себя молчать. Было трудно, почти невыносимо. Чтобы справиться с хлынувшим с той стороны ужасом, пришлось зажать рот рукой, а для надежности еще до крови впиться зубами в ладонь. Кто-то толкнул ее в спину с такой силой, что она едва не свалилась с ног. Баба Марфа решительным шагом подошла к окну, потянула шпингалет.

– Нет! – прохрипела Стеша. – Они же…

– Отойди! – Голос старухи звучал почти так же, как голос ночного гостя: треск ломающихся в лесном костре веток. Или треск ломающихся костей? Сначала малоберцовой, потом большеберцовой, потом бедренной…

Стешу замутило. Нож Серафима, который она все это время сжимала в руке, упал к ее босым ногам. Потянуло холодом от открытого окна. Баба Марфа скинула на пол горшок с каким-то чахлым цветком и грудью легла на подоконник, почти наполовину высунувшись наружу. Теперь между ней и чудовищем не было никакой преграды, пусть даже и такой ненадежной как стекло. Теперь они смотрели друг на друга в упор. Оба черноглазые, оба яростные, оба смертельно опасные.

– Прочь, – проскрежетала баба Марфа, а потом неуловимо быстрым движением плеснула что-то в лицо чудовищу.

В первое мгновение ничего не происходило, а потом существо закричало так мучительно и душераздирающе, что Стеше теперь захотелось закрыть не только рот, но и уши. А в следующий момент ей захотелось закрыть и глаза. Потому что прямо перед ней происходила чудовищная и одновременно невероятная метаморфоза. Обратный, совершенно чуждый законам природы процесс. Каркас из обуглившихся костей и ошметков кожи вдруг начал обрастать плотью. Мертвое и полуистлевшее обрастало живым: мышцами, сухожилиями, хрящами, кровеносными сосудами, нервными стволами, кожей, волосами, зубами, щетиной. На месте черных дымных провалов появились глазные яблоки. Глаза существа – или теперь уже человека? – бешено вращались в глазницах, радужка наливалась цветом, а белки – кровью. Человеку было больно, мучительно больно. Как если бы с него сдирали кожу, но наоборот. Стешу замутило, в ушах зашумело, но она заставила себя смотреть и слушать.

Мужчина перестал корчиться, уставился ярко-синими глазами прямо перед собой, провел указательным пальцем по запавшей, поросшей щетиной щеке и заговорил почти нормальным, почти человеческим голосом:

– Ну, здравствуй.

– Здравствуй.

Баба Марфа всматривалась в лицо мужчины с выражением какой-то мучительной требовательности.

– Вот и свиделись, Маша…

– Вот и свиделись…

Баба Марфа вдруг сдернула с головы платок. Длинные волосы ее были цвета воронова крыла: ни единого седого волоска. Белизны этому угольно-черному добавляли лишь падающие с ночного неба снежинки.

– Не знала, что придешь ты, – сказала она с какой-то непонятной тоской.

– Я тоже не знал, что приду я, – усмехнулся мужчина. – Впустишь?

На мгновение Стеше показалось, что впустит, распахнет настежь сначала окошко, а потом и дубовую дверь. Заходите, гости дорогие! Заносите свои подарочки!

– Нет, – сказала баба Марфа. И у Стеши от сердца отлегло.

– Понимаю. – Человек кивнул.

– Сама к тебе выйду. Отгонишь свору?

– Отгоню.

Он обернулся, и темнота за его спиной вспыхнула дюжиной желтых огоньков. Глаза. Это были те самые звериные глаза, которые Стеша уже видела в болотном лабиринте.

– И остальные пусть уходят. – Баба Марфа утерла лицо платком, а потом снова повязала его на голову. Движения ее были резкими, руки дрожали.

– Тебе ли их бояться… – Мужчина отступил от окна.

– Вы ж не за мной пришли. – Баба Марфа тоже отступила от окна, обернулась к Стеше, велела: – Окно закрой и дверь за мной запри. До рассвета никому не открывай.

– Вы пойдете туда? К этому… чудовищу?

– До рассвета дверь не открывай!

– И вам?

– И мне. – Баба Марфа помолчала, а потом добавила: – Если до рассвета приду, даже если проситься стану, не отпирай.

– Но как же… – Не было у Стеши ни правильных слов, ни правильных вопросов. Только одного она сейчас хотела больше всего: чтобы баба Марфа осталась, чтобы не уходила с этим… существом. – Не надо.

– Закрой рот, окно и дверь, – сказала баба Марфа, глядя сквозь нее. – Ложись спать. На рассвете я вернусь.

– А если не вернетесь? – Наверное, это был неправильный вопрос. Неправильный и страшный. Но баба Марфа все равно на него ответила:

– А если не вернусь, забирай малую и уезжай.

– Куда? – спросила Стеша растерянно.

– Куда хочешь. – Баба Марфа пожала плечами, надела валенки, набросила на плечи полушубок и вышла в ночь.

Стеша тут же метнулась к двери, задвинула железный засов, прижалась лбом к шершавой дубовой доске. Висок черкнуло что-то острое. Она отшатнулась, посмотрела на предмет, насаженный на гвоздь.

Это был череп. Чей? Слава богу, не человеческий. Стеше показалось, что ящерицы или змеи. Но откуда в этих болотах взяться такой большой ящерице или такой большой змее? Череп, висящий на гвозде, был размером с коровий. Он наблюдал за Стешей черными провалами глазниц, и ей казалось, что там, на дне этих костяных ям, теплится желтый огонек. Мерзость и ужас! Ей захотелось сорвать череп с гвоздя, вышвырнуть за дверь, но она не решилась. От одной только мысли, что придется взять его в руки, стало дурно. Она отступила от двери, сделала глубокий вдох, прислушалась. С той стороны больше не доносилось ни звука: ни похожих на треск огня голосов, ни звериного воя – ничего. Дымом тоже больше не пахло. Из-под двери тянуло лишь холодом и сыростью.

Стеша вернулась в комнату, убедилась, что сестра крепко спит, проверила, надежно ли заперты все окна, собрала с пола черепки от горшка, подмела землю. В черных комьях белело что-то круглое, похожее на камень. Стеша чуть не взвизгнула, когда взяла это в руки. Снова змеиный череп, только маленький, очень маленький.

Часы показывали три ночи. Самая темная, самая опасная пора, когда и за окном тьма, и в душе. Стеша надела шерстяные носки, присела к столу. Она не будет спать до самого рассвета. Она будет сторожить дом и оберегать покой Катюши до возвращения бабы Марфы. Ведь баба Марфа вернется, с ней ничего не может случиться там, в этой стылой и страшной ночи.

Тот двухметровый детинушка с купеческой бороденью не понравился Аресу с первого взгляда. Добровольно Арес никогда бы в этом не признался, но самцов крупнее и выше себя он сразу же относил к стану врагов. К слову сказать, таких было немного. Арес и сам был парнишкой немаленьким, с мышцами, прокачанными не только в качалке железом, но и в «полях» лопатой. Но рядом с бородатым он чувствовал себя мелким и никчемным.

А ведь мужик не сказал и не сделал ему ничего плохого! Отнюдь! Он единственный из всех посетителей аукциона заинтересовался товаром Ареса. Даже купил фляжку. Даже попытался заплатить за нее вдвое больше заявленного. При других обстоятельствах Арес не стал бы артачиться и становиться в позу. Деньги никогда не бывают лишними. Особенно если деньги сами плывут тебе в руки! Но бородатый умудрился вызвать в душе Ареса смешанные чувства раздражения, легкой зависти и непонятного уважения. Держался он просто, одет был еще проще, но взгляд… Он смотрел на Ареса с вежливым равнодушием. Пройдет всего пару минут, и он не вспомнит, как выглядел парень, продавший ему фляжку. Мозг его отформатируется: сотрет из памяти все лишнее, оставит лишь самое главное. Арес явно был лишним. Наверное, именно поэтому он и сунул мужику свою визитку. Чтобы форматирование не прошло слишком гладко, чтобы на память о нем осталось хоть что-нибудь. Хоть вот этот кусочек картона.