Я перешагнул через лежащего вниз лицом мужчину, в мокрых длинных волосах которого застряли водоросли. Он не пошевелился, чтобы вытащить их, потому что был мертв. Несколькими минутами ранее я добил его, вонзив прямо между лопатками острие клинка. Лезвие неприятно царапнуло кость, и спустя несколько секунд мужчина затих. Его стоны больше не мешали созерцать безбрежный океан, уходящий за горизонт.
Здесь больше нечего было делать. Я нехотя оторвал взгляд от завораживающего океанского прибоя и с отвращением оглядел песчаную косу, усеянную мертвыми телами. Существа, которые были так похожи на нас, лежали на берегу в нелепых позах. Зря их предки пришли в этот мир. Тот, кто направил корабли космических странников к планете, был либо глупцом, либо злодеем. Неужели он не знал, какая участь ожидает этих людей? Или светлые Боги надеются, что однажды здесь снова все зажжется яркими красками? Сомневаюсь, что так случится когда-либо. На планетах, захваченных дграками, никогда еще не возрождалась жизнь.
Я не любил мертвых. Плоть, которую покинула душа, — зрелище нелицеприятное и бесполезное. Искореженные от боли лица, вывернутые наизнанку органы. В этом не было ни красоты, ни эстетичности. Ведь смерть не может быть красивой в принципе. Смерть не может быть красивой… И твоя смерть, Милена, была ужасной. Я пытался схватить руками твою душу и вернуть ее назад в хрупкое прекрасное тело, но пальцы поймали лишь воздух. Ты ушла… Ушла от меня навсегда.
Веки задрожали, и я распахнул их, но видение прошлого не померкло. Пенящиеся океанские воды то принимали в свои объятия, то снова отступали прочь от павших воинов с планеты, названия которой я даже не потрудился узнать. Эти люди до последнего защищали отступающие в глубины корабли, которые пытались спасти женщин и детей в подводных городах, и все как один сложили головы на этой песчаной косе.
Сейчас, как и тогда, на моих руках была кровь. Темная. Она запачкала ладони до самого запястья. Полузасохшие бурые струйки словно намертво впитались в линии на коже. Капли крови — частичка чьей-то былой жизни. Это все, что напоминало о существах, населявших зеленый, некогда цветущий мир. Это все, что сейчас напоминало о тебе, моя милая Милена… Я опустил ладони в мутную воду и с остервенением принялся их отмывать, чувствуя соленые брызги на лице. Я отмывал их и тогда, под струей холодной безжизненной влаги, текущей из крана, спиной ощущая, как на родовом столе догорает, оставляя после себя лишь серый пепел, тело женщины, принадлежащей мне и одновременно не принадлежащей никому. И как и тогда, сейчас я чувствовал что-то соленое, текущее по щекам.
Я не помнил, как вышел из родовой, и, не замечая ничего вокруг, побрел туда, куда несли меня ноги. Куда? Не знаю. Сейчас это не имело значения, ведь в каком направлении ни пойти, везде будут одни и те же пустые коридоры с серыми металлическими стенами и квадратными дверными проемами в них. Но внутри меня больше не существовало стен, там пенился и бурлил безбрежный штормовой океан, над которым многоголосым эхом разлетались твои последние слова: «Будь счастлив, Амарант!.. Будь счастлив…»
Какое мне дело до твоего счастья, Милена! Что я буду делать с этим чувством в мире, где за него принимают иллюзорное право жить и обладать рангами и правами, уничтожая соперников? Как быть счастливым, когда черные тучи клубятся в душе и молнии ярости выжигают все изнутри? Откуда взяться этому ощущению, если я ненавижу? Я ненавижу тебя, Милена. Ненавижу за то, что ты оказалась сильнее, чем я предполагал, ведь вместо того, чтобы сломаться самой, ты сломала что-то у меня внутри.
Зачем ты вторглась в мир моей души? В мир камня и льда, где дышат не воздухом, а отравленным чадящим дымом. Зачем ты осветила темноту внутри и повела за собой? Зачем показала прекрасный хрустальный сад, который цвел внутри твоего сердца? Я не был готов увидеть его. Твоя душа напугала меня своей красотой. Искрящиеся на солнце прозрачные лепестки деревьев, цветы, на которых застыли хрустальные капельки росы. Я смотрел на это великолепие, а злоба и зависть медленно заполняли меня. Мне было непонятно, отчего здесь так прекрасно и почему внутри у меня лишь черные обожженные камни. Я прикоснулся к лепестку розы, и острый хрустальный край больно кольнул руку. Да, ты больно ранила мое сердце. Розы могут колоть, а солнечные лучи ослеплять, особенно тех, кто никогда не видел света. Та роза… Я замахнулся и ударил прямо по искрящемуся цветку. Ахах. Да! Прекрасно помню этот момент. Она со звоном рассыпалась на мелкие кусочки. Осколки лепестков упали к моим ногам, и я раздавил их тяжелым ботинком. Но этого было мало. Я ударял еще и еще. С ладони стекали капельки крови, но я не обращал внимания. Я разрушал твой мир. Я был груб и уже не мог остановиться. Я разбивал застывшие серебристые фонтаны, попирал ногами тянущиеся к солнцу головки маков и лилий. Я крушил до тех пор, пока от сада не осталась лишь усыпанная осколками голая равнина, на которой уже никогда не появятся всходы. Твоя смерть — моя вина. Я сам привел тебя к краю пропасти. И тебе ничего не оставалось, кроме как шагнуть вниз.
В коридоре я остановился и прижался лбом к одной из постылых серых стен, что окружали меня всю жизнь. Холод металла обжег кожу.
— Да будь ты проклята!!! Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! — я размахнулся и ударил кулаком по стене с такой силой, что на ней осталась вмятина. Раз. Другой. Боль в руке на минуту отрезвила. Что со мной? Что я делаю? Я дграк, существо, рожденное убивать. Почему смерть какой-то крейтонки сводит меня с ума? Позади раздался шорох, и я услышал легкие, будто бы кошачьи шаги. Вслед за этим тишину коридора огласил холодный, насмешливый голос.
— Браво, браво, Амарант! Какая сцена! Страдающий от потери женщины дграк. Ради того, чтобы увидеть такие вот картины отчаяния, я и стал наблюдателем. Ты случайно не плачешь? Не превратила ли крейтонка тебя в служителя светлых богов?
Я зажмурился. Слезы и правда текли по щекам, и только сейчас мне стало понятно это. Дграки не плачут. Даже в детстве я не проронил ни слезинки. Что же сейчас стало со мной? Отерев мокрые глаза, я резко обернулся. Передо мной, широко расставив ноги и слегка подавшись вперед, стоял Агамет. Высокий, очень худой. Переплетенные волосы падали на лицо. В мутных серых глазах поблескивали дурманные огоньки. Тонкие пальцы этого странного дграка сжимали трубку с никотинианом, от которой шел приторный сладковатый запах наркотика. Агамет явно закуривал не раз за последние несколько часов. Его покачивало, однако это не помешало ему следить за тем, что я делал. Он увидел меня в минуту слабости, которой я поддался, и теперь отчет обо мне как об отступнике, слабаке, офицере, опозорившем гордое имя дграк, пойдет наверх. Ярость в сердце вспыхнула с новой силой. Я нащупал рукой эфес меча. Нужно прикончить этого мерзавца, иначе он погубит меня.
Агамет равнодушно затянулся и выпустил мне прямо в лицо облачко сладковатого дыма.
— Не стоит, Амарант. Не ты первый и не ты последний желаешь меня убить, — его стеклянные глаза, не мигая смотрели на меня. — Тебе меня не одолеть, несмотря на все твое мастерство и на то, что я опьянен наркотиком. Если нападешь, то я непременно убью тебя. Подумай, стоит ли эта женщина жизни?
— Ты ведь все равно доложишь выше. А мне уже нечего терять.
— Убери руку с клинка и послушай, что я скажу, Амарант. Я дам один совет, который поможет тебе сохранить жизнь. Забудь о крейтонке! Не вспоминай даже о том, что она существовала на свете. Забудь о ее ребенке и не пытайся найти его. Забудь, иначе любовь к ней приведет тебя прямиком под трибунал.
Любовь? Что несет этот ополоумевший дграк? Или он хочет взвалить на меня вину за несуществующий проступок, который как минимум повлечет за собой понижение ранга. Не выйдет, Агамет. Я не любил Милену. И ты не сможешь это доказать. Я чист.
— Ложь! Я не испытывал к ней никаких чувств! — кажется, я почти выкрикнул это ему в лицо, так, что брызги слюны полетели во все стороны.
