Дождался поезда и поехал в свой отель, в Ниццу. И по дороге ещё больше укрепился в мысли, что -- не сегодня, а, может быть, даже и не завтра. Между прочис, за пансион в отеле заплачено как раз сегодня утром, и, стало быть, хороший ночлег и обильная пища обеспечены ещё на целую неделю. Почему бы не прожить её всю, чтобы преломить в душе последние грани жизни?

Там будет видно. Захотелось есть.

В отеле ждала телеграмма от Исаковичей: будут завтра утром с экспрессом. Поповицкий вспомнил: ведь сам уговорил их приехать на пасхальные каникулы именно в Ниццу. Твёрдо был уверен, что здесь-то, среди цветов, и под горячим солнцем, отношения с Еленой Андреевной дойдут наконец до долгожданной развязки. А здесь завертелся, заигрался -- и забыл. Теперь этот приезд только вносил новые осложнения. Или, может быть, судьба хочет побаловать именно в эту последнюю неделю?

Поповицкий вкусно поужинал за табльдотом, выпил полбутылки хорошего бургонского, но спал плохо, хотя и принял две таблетки бомурала. Думал, что хорошо было бы, если бы во время погребения симфонический оркестр играл торжественный реквием. А за наглухо запаянным гробом, едва держась на ногах, будет идти Нелли, вся в глубоком трауре. И скажет Исаковичу, который глупо выпучит бараньи глаза:

-- Он погиб, но в моей душе он будет жить вечно! Он был моим любовником -- и я горжусь этим. А тебя я ненавижу!

Думал Поповицкий ещё и о том, что, пожалуй, не следовало ставить четыре раза подряд на двадцать четвёртый номер. О многом ещё думал. Заснул под утро -- и когда вышёл в столовую пить кофе, Исаковичи уже приехали и тоже сидели за кофе.

Сам Исакович -- старый, обрюзглый, очень известный и очень богатый. Неизменно выигрывает самые запутанные гражданские процессы и зарабатывает несметные деньги. Всего только два года, как вышла за него замуж Нелли. Ангел в объятиях Вельзевула.

Адвокат широко открыл объятия, -- хотя обнять, как следует, не мог: слишком коротки руки и слишком велик живот. Нелли, конечно, встретила очень сдержанно, -- как будто только вчера расстались. Она удивительно умеет скрывать свои настоящие чувства.

Взаимно справились о здоровье. Исакович критически посмотрел на Поповицкого и причмокнул:

-- Что-то вы ещё не поправились, батюшка... Или на удовольствия приналегли немножко? Да оно и понятно, разумеется. Тут, батюшка, и вино, и женщины... за первый сорт.

Хотя бы жены постеснялся. Поповицкий нахмурился и сделал строгий выговор гарсону за недостаточно свежее масло.

Поместились все трое за одним маленьким столиком. И Поповицкий уселся так, чтобы быть поближе к Елене Андреевне. За разговором ещё придвинулся и тронул соседку за колено. Это -- шаблон, но ведь это всегда действует. Нелли подняла брови.

-- Простите... Я, кажется, вам мешаю?

Похоже даже на излишек сдержанности. Всё равно, Исакович ничего не мог бы заметить. А, впрочем, женщины на этот счёт опытнее, и у них есть инстинкт. Как бы то ни было, Поповицкий чувствовал себя почти счастливым и на мгновение даже забыл о том, что случилось вчера. Напомнил, конечно, адвокат, который в своё время, по знакомству, принял на себя хлопоты по утверждению в наследственных правах.

-- Я советую вам осенью купить побольше Налимовских акций... Они к осени немножко упадут и легко вам достанутся, но я хорошо знаю, батюшка, из самых секретных и верных источников, что в декабре состоится изменение устава, в связи с казёнными поставками. И дело колоссально разовьётся. За один год процентов двадцать пять чистых возьмёте!

-- Разумеется, я приму к сведению! -- покорно согласился Поповицкий и почувствовал, что несмотря на горячее кофе, в желудке у него как будто ползают холодные и скользкие змеи. Даже перестала волновать близость Нелли. Что уж тут? Ведь конец же! Самое большое через неделю -- конец. Сделал над собою усилие, приветливо улыбнулся -- и влюблено умилился собственному мужеству.

После кофе пришлось отправиться в город. Побывали на набережной, на Монбороне и на кладбище. Прочли добросовестно все карандашные надписи на памятнике Герцена. К отельному завтраку опоздали и заехали в "London-House". Там тоже сидели тесно, за маленьким столиком. Выпили шампанского, как настоящие русские бояре. Нелли повеселела и часто забывала отодвинуть колено. "London-House" -- ресторан весьма дорогой, и при расчёте Поповицкий пережил минуту жестокого смущения, но быстро оправился и весело рассказал, что забыл дома бумажник. И за автомобиль тоже заплатил один Исакович. Стоит ли считаться такими пустяками?

После завтрака решили часа два отдохнуть, потом до самого ужина ходили по магазинам. Адвокат покупал себе панаму, трость из испанского камыша, башмаки и галстухи. А его жена все свои покупки отложила до завтра. Ей очень уж много нужно: и целого дня не хватит. Поповицкий вызвался сопровождать, но Елена Андреевна отказалась наотрез.

-- Терпеть не могу делать покупки с провожатыми... И как же я, например, буду при вас выбирать бельё?.. Это меня только стеснит.

-- Мы с вами на завтра другую программу установим... Понимаете -- на свободе! -- подмигнул Исакович. -- Вино, женщины, музыка...

И тут же взял жену под руку, а Нелли посмотрела на мужа не только без всякого гнева, но даже с некоторой лаской. Положительно, она преувеличивает. Ведь не может же она по-настоящему любить эту толстую тушу? Поповицкий представил самого себя в положении женщины, делающей выбор между ним и адвокатом -- и поневоле опять забыл о своей непоправимой беде. Только после обеда адвокат опять сбросил его в бездну отчаяния: предложил пойти в "Эльдорадо" и поиграть там в "лошадки".

-- Умственного отдыха хочется, батюшка! А игра -- самый лучший отдых.

Поповицкий объяснил: очень нездоровится, болит голова. Сейчас примет аспирину и ляжет в постель.

-- Ну, ну... Поправляйтесь! Я и говорю, что вид у вас не того... Это зимнее тепло -- обманчивая штука. Очень легко простудиться.

Ушёл вдвоём с женой. Нелли только слегка кивнула на прощанье. Поповицкий заперся у себя в номере и в самом деле лёг. Голова не болела, но была тяжёлая, как камень, а в желудке всё ползли холодные змеи. И, благодаря этим змеям, мысли приходили тревожные и какие-то очень колючие, обидные. Думалось не о будущем, -- нечего думать о каких-то шести днях, -- а только о прошлом. Взять хотя бы Нелли. Так и выплыли перед глазами все мелочи, начиная с первого знакомства. Он был учителем, а она барышней, так себе, обыкновенной барышней из среднего круга. Поповицкий собирался сделать ей предложение, но долго раздумывал, соответствует ли она требованиям супружеской жизни, а тут вдруг подвернулся Исакович и скоропостижно женился. Был будто бы другом её родителей и на руках её носил когда-то. Нелли сразу поднялась высоко, хотя каждую субботу по вечерам Поповицкий пил у Исаковичей чай и слушал музыку. Так бы и тянулось всё, если бы не наследство и за ним -- отказ от службы. Нелли спустилась пониже и даже как будто встала совсем рядышком. И вот теперь опять -- какая-то непонятная сдержанность. Словно ей уже всё известно. Может быть, даже она и не спускалась совсем, а так казалась только потому, что были деньги и была независимость?

От таких мыслей скоро не уснёшь. И опять Поповицкий ворочался почти до рассвета, а утром его разбудил адвокат, уже совсем одетый, с испанской тростью и в шляпе.

-- Едем, батюшка! Пора, наконец, умственным отдыхом заняться... Да и случай такой удобный.

-- Но куда же?

-- В Монте-Карло, разумеется! Леночка уже взвилась -- и до вечера. Ну, и мы до вечера проболтаемся. Чем мы хуже?

-- Я, знаете ли, не игрок! -- задумчиво сказал Поповицкий и натянул одеяло до подбородка. -- Я терпеть не могу азартных игр.

-- Так мы разве по-настоящему? Просто для отдыха... У меня твёрдое правило: на рулетку каждый приезд ассигную тысячу франков, ни больше, ни меньше. И, представьте, иногда надолго хватает, а однажды даже остался в маленьком выигрыше. Вы не играйте сами, если не любите. А всё-таки съездим!