Где же эта забавная дверь, которая не отворяется, а просто двигается в сторону и пропадает в стене? В их спальне, там, где сейчас ждёт её возвращения сонная Волк, тоже был туалет, но женщина, что красила волосы кровью, сказала, что он не работает. Как может не работать ночной горшок? Она же своими глазами видела белое корыто и дырку внутри.

Да и ладно. Вот она, заветная дверца.

Сигни нажала ручку, как её научили и потянула в сторону. Дверь послушно отъехала и спряталась в стене. Но, вместо ожидаемой уютной комнатёнки с прекрасными зеркалами на стенах и невозможно удобного белого ночного корыта, девочку встретил узкий проход, уходящий вниз. Крутая лестница, освещённая красными волшебными свечами. Свечи вращались и мигали. Там, внизу, что-то ворочалось, скрипело и лязгало.

От восторга у Сигни перехватило дыхание. Она только взглянет, что же там, внизу. Какие такие чудесные чудеса скрываются в конце этой лестницы. А потом сразу же назад. А писать не так и сильно хочется. Можно и потерпеть ещё чуть-чуть. Она только взглянет одним глазком, и сразу же назад — к раненному отцу, а потом к Волку — смотреть новые волшебные сны.

* * *

Она лежала под ним бревном, раскинув безупречные руки в разные стороны, без движения, уставившись пустыми глазами вверх, на умирающую лампочку. Тело Аарона выгнулось и, содрогнувшись пару раз, старик поспешил слезть с неё, натягивая спущенные портки. Она так и осталась лежать с раздвинутыми ногами, и он накинул на неё простыню.

«Она изменится, мой старый друг. Ты уверен, что хочешь, чтобы я вернула её?»

Госпожа предупреждала. Ну да ладно...

Его женщина вернулась совсем не такой, как раньше: не оплетала его руками и ногами, и больше не царапалась, как дикая кошка, оставляя на его спине глубокие, никогда не заживающие ссадины, но всё же это была она...

Аарон взял в руки синюю маску волчицы, в которойего воскресшая жена пришла к нему. Повертел деревянное изображение в руках, прошёлся указательным пальцем по искусно вырезанным деревянным клыкам, всмотрелся в нарисованные красной краской глаза.

Ему захотелось надеть её.

Он вздрогнул и опасливо отложил маску в сторону.

Женщина, лежавшая под простынёй с раздвинутыми в разные стороны ногами издала протяжный стон, и всё её тело затряслось в беззвучных рыданиях. Старик закрыл её лицо маской и она затихла.

Он вышел из маленького помещения на воздух, и с удовольствием вдохнул полной грудью ночной морской воздух, избавляясь от забившего его длинный нос запаха мёртвых цветов.

* * *

Скрип-скрип. Бум.

Бум. Скрип-скрип-скрип.

Бух. Скрип-скрип-скрип. Бум.

«Это долбаное корыто сейчас развалится».

«Развалится и все мы пойдём ко дну».

«Когда это случится, я даже не попытаюсь спастись».

«Я даже не стану выходить из этой гребаной каюты».

«Ебись всё конём».

Она перевернулась на другой бок, кряхтя и стеная, как старая истерзанная шлюха после крэковой вечеринки.

Скрип-скрип. Бум. Скрип. Бух.

Её койка — просто кусок толстого железа, привинченного к стене — так же годилась для сна, как двуручный меч для маникюра.

Она поёрзала, тщетно пытаясь найти хоть какое-то приемлемое положение для своего израненного тела, но не нашла. Скрипя зубами, опрокинулась на спину, широко разведя согнутые в коленях ноги. Сунула вниз руку.

«Почему же Монакура не выстрелил? Не выстрелил, когда я лишилась своего меча, превратившего Хмурого Асти в изуродованное, но кровожадное чудовище. В кровожадное, опасное, грёбаное чудище».

Её рука оттянула резинку трусов, плотно врезавшуюся в бёдра, но внутрь так и не скользнула.

«Потно, липко и грязно. Подрочить не поможет... А смогла бы она победить, не зная того, что острое око сержанта внимательно следит за поединком через сверхточную оптику снайперского прицела? Когда она осталась без оружия и Хмурый Асти потчевал её пинками, тычками и страшными ударами кровавого обрубка своей руки, она и думать перестала про честный поединок, про весь этот долбаный хольманг. Просто отчаянно пыталась выжить и ждала выстрела. Интересно, они это специально? Воспитание и тренировки, походу, продолжаются. Это всё эта рыжая сука. Это её когтистая лапа легла на палец сержанта, готовый нажать на спусковой крючок».

Рука девушки осторожно притронулась к повязке, закрывающей рану, оставленную мечом седого викинга. Вспомнила, как чудище пыталась сомкнуть челюсти между её ног.

«Ещё чуть-чуть, и он бы откусил мою прелесть.»

Девушку передёрнуло от ужаса и отвращения.

Глубокий порез на ляжке, там где её достал меч Хмурого Асти, не сильно доставлял: ловкие пальцы кривой карлицы нанесли снадобье, пахнущее мёртвыми цветами.

Соткен смазала и многочисленные ссадины, царапины и ушибы, оставшиеся на нежной коже девушки от острых камней и лютых ударов старого воина. Аглая благоухала, будто увядшая фиалка.

Будто мёртвая черноволосая женщина, распростёртая на длинном, утыканном свечными огарками, столе.

Не в силах больше страдать на жёстком куске железа, Бездна, жалобно поскуливая, с трудом села, спустив на пол босые ноги. Пальцы встретились с ребристой холодной сталью и сжались в жалкие кулачки, подобно лапкам паучка, которого ткнули в брюшко острой булавкой. Несколько ударов сердца девушка с сомнением взирала на огромное ржавое ведро, что принёс ей заботливый паромщик (ссать и блевать сюда, госпожа молодой адепт), но так и не решилась.

Она сделала три неуверенных шага и уткнулась носом в круглое, покрытое слоем пыли стекло иллюминатора. В ответ из тьмы балтийской ночи, с той, другой, зазеркальной стороны, вынырнуло и прильнуло к стеклу бледное лицо растрепанной девушки. Сквозь призрачное отражение мерцали яркие звёзды, щедро рассыпанные по чёрному небу.

Скрип-скрип. Бум. Бум.

Что-то лязгало и ворочалось в стальном чреве судна, медленно рассекающему бескрайнее ночное море.

Скрип-скрип.

Аглая вздрогнула и резко обернулась. Убогая настенная лампочка, упрятанная в корсет железной решётки, свет давала скудный и неясный. Но его вполне хватало, чтобы разглядеть изогнутую дверную ручку, которая медленно двигалась вниз. Замок щёлкнул.

— Кто там? Чё надо?

Дверная ручка повернулась вниз и замерла.

С той стороны кто-то держался за точно такую же, но дверь оставалась закрытой.

— Капитан Аарон?

Молчание.

— Скай? Мириться пришёл? Я не хочу сейчас трахаться, но ты бы мог засунуть свою лохматую башку между моих ног.

Дверь тихонько скрипнула и приоткрылась. Из образовавшейся щели повеяло холодом. Каюту наполнил резкий запах дизельного топлива и машинного масла. Но было что-то ещё.

Резкий, сладковатый аромат похоронного венка. Так пахла сама Аглая, так пахли мёртвые цветы и тело умершей жены старого капитана.

Слова, готовые сорваться с её губ, к ним и присохли, тело девушки напряглось, рука привычным жестом скользнула к бедру, и нащупала лишь полоску бинтов.

Ни штанов, ни ремня, ни кобуры с Глоком. Аглая вжалась в стену маленькой каюты; расширенные зрачки превратились в две чёрные дыры, что пожирают вселенные.

Створка двери качнулась и приоткрылась ещё шире. Ещё шире раскрылся большой красивый рот, обнажая кривые, ослепительно белые зубы.

Крикнуть не удалось: дыхание перехватило, а кожа в глотке высохла, будто сброшенная шкура ящерицы, опалённая знойным солнцем пустыни.

Дверь снова скрипнула и резко захлопнулась. Аглая всхлипнула и сползла на свою очаровательную задницу, плотно обтянутую сексапильными трусиками, по сиреневым полужопиям которых важно разгуливали розовые поросята.

* * *

— Как думаешь, Хельги, в чём всё-таки соль, где собака зарыта, и что же на самом деле с нами происходит?

Они сидели друг напротив друга — за маленьким металлическим столиком, намертво привинченным к стальному полу. Остальные двое спали на полу. На единственной койке тяжко храпел раненный ярл. Задавший вопрос воин — статный мужчина, с собранными в тугой хвост волосами, и густой бородой, заплетённой в толстую косу, протянул вперёд жилистую руку, взял со столика оловянную кружку, брезгливо понюхал налитую тёмную жидкость, после чего решительным движением опрокинул содержимое себе в глотку.