Паромщик посмотрел на Йолю и кивнул, одобряя замысел, предложенный Соткен.

— Дойдём до места по реке. Старинный, тесный городок. Скорее всего пустой. Грим слетает, проверит. Декорации подобающие. Норманны ничего не видели в современном, постапокалиптическом мире.Окромя российского сухогруза, моего парома и пары винтовок. Вот и не надо им сейчас встречаться с осколками цивилизации. Пусть всё будет, как они привыкли: море, потом река и поселение. Тихонько высадились, подрались. Отхватили по щам — убежали. Сами надавали — пограбили.

— Оттуда и до моей клиники пару часов хода на Ньяле.

Соткен посмотрела на Йолю. Монакура Пуу услышал, встрепенулся, потёр свёрнутый на бок нос.

— Решено, мои хорошие. Так и сделаем. А сейчас у нас короткий пир. Обмен клятвами и кольцедарение. Аарон, отопри норманнов, собираемся в кают-компании.

* * *

Рекин, сын Хромуля, неторопливо и с достоинством приблизился, чуть помедлил, склонив голову, а потом расстегнул пояс с висящими на нём ножнами и парой ножей в чехлах и положил его на стол перед Йолей. Его пузо, лишённое поддержки, сразу отвисло вниз, увеличившись втрое.

Рекин был единственный из всех четырёх, кто владел поясом и хорошими ножнами.

Меч Асмуса, сына Вагна, лёг на стол, перемотанный козьей шкурой. Зато его пузо осталось прежним. Талию Асмуса охватывала крепкая плетёная верёвка.

У двух последних — Грола, сына Освальда, и Хельги, сына Хрольфа и мечей то не было. На стол лёг грубый топорик и видавшее виды копьё на коротком, кривомдревке.

— Когда в прошлый раз я вернула им оружие, случился оголтелый бунт, а мой капитан обозвал меня мудаком. Что я должна сделать на этот раз, а мой старый друг?

Йоля подняла пузатую бутылку и плеснула себе в стакан на два пальца.

— Ни к чему этот сарказм, моя госпожа. Это простой ритуал. Они поднесли тебе своё оружие в знак своей верности. Верни им его. Не забудь пригоршню серебра и пару колец каждому. Рекину дай побольше. Заодно и проверим, осталась ли у этих мерзавцев тяга к переворотам. Если к утру не зарежут Рекина, значит всё устаканилось. И осторожнее потчуй их моим виски. Они в жизни своей ничего крепче дрянной браги и мутного эля не пили.

Аарон поднял вверх руку, сжимающую пластмассовую кружку. Бормотания и возня за столом стихли. Йоля отодвинула стул и встала. Предводительница обошла стол и остановилась перед норманнами,

Она молча стояла и смотрела им в глаза. Бойцы за столом ещё немного подождали из вежливости, а затем продолжили переговариваться негромкими пьяными голосами, ведь каждый из них уже знал: если Йоля молчит, значит у каждого норманна в голове сейчас мурлыкает бархатный вкрадчивый шёпот, и нет причин соблюдать тишину.

— Так они теперь с нами ?

Аглая пихнула локтем Соткен, что уже роняла голову на грудь, но всё ещё пыталась под прикрытием столешницы дотянуться своей голой ступнёй до Монакуровского паха.

— Я тоже не в восторге. Они же полные отморозки. Что скажешь, сержант?

Монакура Пуу странно посмотрел на кривоватую, пьяную женщину, в иссиня чёрных волосах которой сверкало предательское серебро.

— Вы ничего не замечаете? — спросил сержант, указывая на Йолю и заблудших.

— Они чем-то похожи, — согласился лив, — Точно такое же сходство отличает лица иностранцев, впервые попавших в далёкую и чужую страну.

Четверо бойцов внимательно разглядывали госпожу лейтенанта и её новых бойцов.

Лица рыжеволосой девушки и молчащих воинов перед ней выглядели как лица соплеменников.

— Они с нами, — прервал тишину Монакура, — Так она решила, так тому и быть. Мы в армии.

— Юр ин зе ёрми нау, — пьяно и обречённо исполнила Соткен.

Глава тринадцатая. Корабль мертвецов

Старый паромщик сидел в маленьком кубрике за пустым столом, сложив перед собой худые руки, покрытые сетью вспухших вен, грязью и коричневыми пятнами. Лампочка, ввинченная в потолок, горела неровно: то мигала, то почти гасла, то ярко разгоралась. Об стальной кожух, защищающий плафон, бился крупный, мохнатый мотылёк.

Аарон уставился остекленевшим взглядом на маленький иллюминатор: за запылённым стеклом таиласьчернота. Мотылёк отлетел в угол кубрика и, взяв разгон, вновь атаковал лампочку. Атака не удалась: враг пылал, словно небольшое солнце. Мотылёк, опалив усики и кончики крыльев, беспомощно шлёпнулся на стол и пополз к недвижным рукам старика. На его мохнатой серой спине красовался чётко различимый белый череп.

Дверь за спиной Аарона скрипнула и приотворилась, по полу неуверенно зашлёпали босые ноги. Изящные женские руки с ухоженными ногтями, выкрашенными чёрным с серебром, словно кусочки ночного неба со звёздами, нежно обвили жилистую шею старого мужчины. Аарон слегка повернул лысеющую голову и щекой, покрытой недельной седой щетиной, прижался к  высокой груди своей жены.

* * *

Сигни ещё глубже зарылась в ворох рваных шерстяных одеял, ещё сильнее прижалась к тёплому телу женщины, спавшей с ней рядом, но сон не возвращался. Она потёрлась носиком о нежную и слегка влажную кожу плеча той, что обнимала её мускулистой, как у мужчины, рукой, и нехотя открыла глаза.

Что-то снилось ей. Что-то хорошее. Может быть, её мама. Она улыбнулась. Почему же сны так быстро забываются?

Девочка огляделась вокруг, вспомнила, где находится, вспомнила о раненном отце и хотела немного расстроиться, но образ отрубленной головы её дядюшки Асти, пришпиленной к корабельной мачте, вернул исчезающую улыбку. Захотелось снова уснуть, а потом, когда взойдёт солнце, вновь ходить по этому удивительному кораблю, куда-то плывущему по бескрайним морям жуткого Утгарда. Ходить рядом с Волком. Но это завтра. А сейчас надо пописать, проведать папу и ещё немного поспать.

Она выпросталась из крепких объятий и, двигаясь на ощупь в полумраке каюты, добралась до маленького столика, где лежал её нож и стояла волшебная свеча. Вчера вечером Волк показала ей, как пользоваться этим волшебством. Всего лишь ткнуть пальчиком в маленькую пимпочку.

Ткнула. Каюту наполнил зелёный, приглушённый свет. Волк пожелала, чтобы она зажгла волшебную свечу, если вдруг соберётся отлучиться ненадолго.

— Куда собралась, малышка? — прозвучал низкий бархатный голос.

Сигни не обернулась, она знала: высокая женщина, что красит волосы кровью своих врагов, глубоко спит.

Голос звучал в её голове.

— Я пописаю и посмотрю, как там мой папа.

— Возвращайся поскорее малышка, и я расскажу тебе новую сказку.

Сигни улыбнулась. Прекрасные сны будут ещё.

— Я скоро вернусь, Волк, — прошептала девочка и, отодвинув странную овальную дверь, вышла в промозглый сумрак коридора.

Когда-то шикарный и стильный интерьер помещений пассажирской палубы парома сейчас находился весьма в плачевном состоянии. Деревянные панели, скрывающие сталь коридорных стен, прогнили и потрескались; краска с них облупилась, а остатки роскошных обоев свисали вниз истлевшими лоскутами.

Ковровая дорожка под ногами чавкала от сырости; воняло плесенью и прелыми тряпками. Зеленоватый свет небольших настенных бра, призванный создавать уютное спокойствие, нагнетал зловещую, болотную атмосферу.

Но Сигни нравился этот огромный плавучий дом. Ничего подобного она никогда ещё не видела. Всё было необычно, интересно, и совсем не страшно. Ну разве что чуточку. Совсем немножко. Но это не важно. Ведь с ней чудесный клинок, подаренный огромным йотуном. Или Тором. Не важно, кто он. Главное то, что Сигни нравился этот великан, потому что он сильный и даже больше, чем её папа, ярл Туи, хотя больше ярла Туи, она, Сигни, мужчин не встречала.

Когда она вырастет, то возьмёт его себе в мужья. Великана то бишь. А когда он состарится и умрёт, она выйдет за Хельги, своего соплеменника, за храброго скальда и бесстрашного воина, сохранившего верность её отцу. Скоро она его увидит. Хельги то бишь. Когда пописает, и придёт навестить раненного отца. Хельги должен быть рядом с Туи — охранять сон своего ярла.