— Мне лоха чилийского жалко, — пояснила Аглая Бездна противоестественный для неё порыв человечности, — Он сейчас себе чё нить не то отрежет.

Йоля с паромщиком уставились на сержанта, который принялся за старое.

— Чё за хрень тут вообще творится? — Йоля вопросительно глянула на паромщика, но тот лишь вновь склонил свою благородную голову.

Носок пнувшего сержанта сапога был туп и твёрд, словно рыло бородавочника. Монакура сразу понял чей это ботинок. Поэтому не сломал ногу его владельцу.

Он резко вскинул вверх голову — десятки кос взметнулись вверх, капли крови разлетелись в разные стороны. Высокая фигура, стоящая над ним, бережно прижимала к груди бездыханное тело девочки лет десяти.

— Вставай, Монакура Пуу. Вставай и пойдём со мной.

* * *

Смерть — это ничто. Это когда нет ничего и ничего тоже нет. А это место — ещё не смерть. Это Хельхейм. Её тело лежит там, на борту странного дракона, где их встретили йотуны. Она, Сигни, дочь ярла, умерла для всех. Но это — не смерть.

Она чувствует приближение стража.

Ей не нужны уши, чтобы услышать жуткое клацанье чудовищных когтей и хриплое дыхание, вырывающееся из приоткрытой страшной пасти.

Ей не нужны глаза, чтобы увидеть четыре горящих ока, ищущие её, вновь прибывшую.

Ей не нужны руки, чтобы осязать топорщащуюся на загривке жёсткую чёрную шерсть.

Ей не нужны жилы, чтобы пролить ручейки крови, когда Гарм вонзит в её тело свои острые клыки и потащит в мир туманов и вечного холода.

Его зубы смыкаются у неё на шее. И боль пронзает её острой скорбью и отчаянием. Кровь вытекает из неё безнадёжностью и горем. Но это не смерть. Это — Хельхейм, обитель страдания.

Что-то серое заслоняет им путь.

Что-то, что как тень.

Что-то, что как зверь.

Огромный Гарм останавливается. Он рычит. Он бросает Сигни на призрачную землю, клубящуюся синими туманам. Исполинский лохматый пёс обнажает свои ужасные клыки, с них капает кипящая слюна; он готов к бою. Он готов проучить чужака.

Тень выступает из плотной мглы. Длинные остроконечные уши и поджарое тело. Короткая, густая шерсть отливает серебром. Под шкурой перекатываются тугие мышцы.

Это волк.

Гарм рычит и припадает к земле, он встревожен, но не собирается уступать.

«Отдай её мне», — слышит она голос волка, шелестящий, будто шипение змеи.

Задние лапы исполинского пса дрожат от напряжения — сейчас он бросится в атаку.

Волк замирает на месте, он часто и резко дышит, из его приоткрытой пасти вылетают сгустки пены.

Гарм кидается вперёд, его огромная лохматая фигура подминает под себя силуэт волка, челюсти четырёхглазого пса лязгают и смыкаются.

Они встречают лишь воздух.

Громадное тело пса взмывает вверх, отброшенное чудовищным ударом. Гарм падает на бок, и его накрывает серый вихрь.

Тела пса и волка сплетаются.

Рычание, лязг зубов и брызги крови.

Потом клубок распадается, и вот уже волк стоит над призрачным телом Сигни.

«Прочь, пёс. Я позволю тебе уйти».

Гарм, глухо рыча, медленно отступает, пятясь и прижав короткие треугольные уши к массивной голове.

Его глаза горят четырёхкратной ненавистью.

Но он проиграл и признаёт это.

Волк победил и заберёт себе его добычу.

Гарм уходит.

Они ещё встретятся.

* * *

Сигни вскрикнула и открыла глаза. Над ней склонились два лица. Первое она уже видела — этот страшный йотун хвастался своим ножом, а когда она попыталась его отобрать... Она не помнит, что было потом.

"Ты понимаешь мои слова".

Это говорит она. Та, что склонилась над ней, вместе с огромным йотуном. Она уже где-то видела эти магические глаза.

"Ты понимаешь мои слова".

Женщина, с волос которой стекает кровь, не спрашивает.

— Я понимаю твои слова, — послушно повторяет Сигни.

— Тогда вставай, Сигни, дочь ярла. Настала пора познакомиться.

— Ты — та волчица, я узнала тебя.

— Ты видела Волка. Я — всего лишь девушка с мечом. Хочешь такой же, Сигни, дочь ярла?

— Хочу, Волк.

— Держи, малышка, пока что этот, — новый голос.

Хриплый и грубый. Скорее рычит, чем говорит. Великан с кривым носом и спутанными космами протягивает ей широкий нож. Это тот нож, который она так хотела. Нож прекрасен, Сигни никогда в жизни не видела такого ножа. Она хватает клинок обеими руками и пищит, слегка порезавшись об острое лезвие.

— Тише, Сигни, теперь это твоё. Научись им пользоваться.

— Я умею, — отвечает Сигни и ещё крепче сжимает удобную рукоятку клинка.

— Тогда, Сигни, дочь ярла, пойдём освободим твоих людей.

— Разве йотуны не сожрут нас?

— Сожрём, когда еда кончится, но она у нас есть. Ты хочешь есть, Сигни, дочь ярла?

— Да, — ответила Сигни и, не удержавшись, всхлипнула.

Она уже много дней безумно хотела есть.

* * *

— Хорошо, Туи, сын Улле, ты можешь называть меня Фрейей. Но ты не обязан каждый раз вставать на колени, когда мы видимся. Поэтому сядь обратно на табуретку, доешь супчик, и ответь мне на некоторые вопросы.

Йоля тянула вверх ворот рубахи дюжего верзилы, того самого воина, который бросился на Монакуру со связанными руками и ногами. Теперь довольный, сытый и абсолютно обезумевший от воскрешения любимой дочери, фантастической еды и невозможной компании богов, которые, приняв облик отвратительных йотунов, сошли прямо по радуге Бифрёста, сюда, в проклятый морок Утгарда, чтобы спасти его самого, его дочь и его людей, конунг заблудших во времени древних воинов стоял перед воплощённой богиней на коленях и вставать не собирался.

Они спасены. Муки Утгарда закончились. Теперь они спасены. Некоторые уже спасены абсолютно и напрочь. Многих она, госпожа Фрейя, спасла собственноручно. Многие из них удостоились высокой чести — принять бессмертие прямо из рук предводительницы валькирий. Сейчас их бренные тела плавают там, за кормой, а сами они пируют за широким столом Всеотца.

Спутник же её, несомненно, сам Тор. Он, Туи, сын Улле, военный конунг и кольцедаритель, сразу узнал его. И пусть он, простой ярл, немного по другому представлял себе великий Мьёльнир, гром священного молота звучал именно так, как и подобает оружию богов. Именно этим молотом, который выглядел, как странная палка и трубка, к ней прикрученная, Тор помог Фрейе отправить ещё десяток его людей в желанную Вальхаллу. Хвала великим богам.

Тянущая его вверх за шиворот рубахи, мускулистая женская рука, покрытая веснушками и ссадинами, нетерпеливо дёрнулась. Туи послушно встал. Рука Фрейи нежно потрепала его заросшую рыжей бородой щёку и вложила в руку выпавшую ложку. Потом легонько толкнула в направлении стола. Ярл сел и вновь вкусил чудесного нектара, коим потчевали его сами боги.

— Аарон, старина. Я не могу установить с этим дебилом телепатическую связь. Я не могу говорить у него в голове. Не знаешь, в чём тут дело?

Паромщик лишь почтительно склонил свою голову, которой и помотал отрицательно. Монакуре Пуу показалось что по хищному лицу капитана пробежала тень ехидной усмешки.

«Дебил» приканчивал четвёртую миску жуткого айнтопфа, оставшегося после вчерашнего пиршества.

— Ладно, давай переводи. Кстати откуда ты знаешь язык этих, как их?

— Викингов.

— Ага, викингов. И почему я никогда не слышала про этих, якобы хороших, воинов? Они конечно неплохи со своими щитами, но...

Йоля глянула на Аарона, так и не разогнувшего спину, и на сержанта, который делал вид, что считал чаек, высматривая тех за стеклом круглого иллюминатора, и замолчала, не окончив фразы.

— Ладно, согласна, хорошие воины. Но оставим пока это. Разъясни, мой верный друг, вождю этих викингов, суть проблемы. Ибо, лишённая способности телепатического внушения, я не могу объяснить ему, что его восприятие трансцендентности реальности, в которой он оказался, ошибочна. Данная характеристика не подходит для окружающего его мира. И, как он и сам вскоре убедится, несомненно развеется, а именно по мере получения данным субъектом необходимого жизненного опыта и недостающей информации. Однако же не надо говорить ему про сдвиг временных пластов, куцый Апокалипсис и, боже тебя храни, Аарон, не вздумай заикнуться про христианство, о котором он, к счастью, пока что ничего не знает. Будет оттягивать этот отвратительный момент до последнего. Мне сейчас не хватает ещё и эту кучу говна разгребать. Если же наш ярл всё же склонен видеть происшедшее с ним со своей точки зрения оголтелого скальда, то пусть воспринимает наше появление, как имманентные вибрации, призванные помочь ему в этой непростой ситуации. Всё понял, мой старый друг?