— Род костяного ворона обречён, — произнёс старик; шаман продолжал сидеть не открывая глаз, — Наши дни сочтены. Драконы возвращаются. Мы возвращаемся. Ты — лучший среди нас, Стурл. Поэтому твоя семья избрана.

Голос старика заметно подрагивал, как и кончики сложенных крыльев.

— Избрана стать первой жертвой? — спросил Стурл, — В предсказании сказано, что, воплотившись, великий дракон убьёт свою мать.

— Это настоящий подвиг, — вздохнул Кархун, — Хурла должна вскормить первенца своей плотью —так предсказано. Уверен: твоя жена достойно примет свою судьбу и исполнит свой долг. Пожертвовать собой ради воплощения всех наших надежд — это ли не фатум, достойный героев?

— Пожертвовать собой... —задумчиво повторил Стурл.

Ворон приблизился к старику, когтем перевернул глаз и спросил:

— Что ты видишь, шаман?

Кархун склонил незрячие глаза вниз и, вглядевшись в голубую радужку, подёрнутую мутной пеленой, произнёс:

— Страх и отчаяние. Вот, что испытывала эта безвинная дева перед смертью.

Стурл согласно покачал головой:

— Она добровольно приняла смерть — стала жертвой богам. Её соплеменники получат что-то взамен. А может, она последовала какому-то древнему предсказанию или пророчеству. Что скажешь, шаман? Готов ли ты пожертвовать жизнью своей единственной дочери ради исполнения чьих-то неведомых желаний или коварных замыслов?

Старый ворон молчал, не отрывая взгляда слепых глаз от ока жертвы.

— Скажи, Стурл Непокорный, и скажи правду: ты не хочешь возвращения драконов, своей истинной сути? — спросил наконец старый шаман.

— Нет, Кархун, не хочу. Мне хорошо быть костяным вороном: мне нравится моё жилище в черепе и я доволен Хурлой, своей женой: ты воспитал прекрасную дочь.

— Но что скажут другие костяные вороны? — спросил старик, подняв бельма глаз на зятя.

Они долго глядели друг на друга, прощаясь.

— Никто не узнает, — ответил ему Стурл.

* * *

Стурл толкнул тело лапой; мёртвый ворон низвергнулся со скалы, превратившись в белое пятно, что вскоре исчезло, поглощённое барашками волн, разбивающихся о стену прибрежных утёсов.

Невидимые, мучительно острые клыки совести ещё крепче сжались на его горле, ужесточая терзания.

«Надо убираться отсюда», — подумал Стурл, — «И стоит поспешить, пока никто меня не видел».

— Так, так, так... Кто тут у нас? — хриплый клёкот раздался со стороны опустевшей обители Кархуна, — Стурл Непокорный, собственной персоной!

— Вор, крадущий подношения великим богиням!— вторил ему второй глумящийся голос, — Убийца, лишивший жизни своего родственника, божью птичку! Святотатец, вознамерившийся перечить священным предсказаниям! Я нарекаю тебя Стурлом Осквернителем! Отдавай мне глаз!

— Вы кто такие? — Стурл устало взглянул в сторону двух вороних.

В наряде первой изобиловали красные, словно вымазанные кровью перья. Оперение второй сверкало оттенками позеленевшей бронзы.

— Попробуй угадать, Стурл Тугодум, — сказала красная, — Время от времени в твой птичий мозг приходят прозорливые мысли.

— Это уже не важно, кто вы, — обречённо выдохнул Стурл.

— Этому преступнику в голову приходят лишь мысли о новом злодеянии, — нахмурилась зелёная.

— Как думаешь, Стурл Осквернитель, что скажут остальные костяные вороны, узнав о твоих подвигах?

— Остальные вороны ничего не скажут, — потупился Стурл, — Никто не узнает.

Он отодвинул глаз в сторону, и, выставив вперёд чудовищный клюв, стремительно бросился в атаку.

* * *

— Он умер? — спросила Маха, вытирая с клюва капельки крови.

— Не умер, — ответила Морриган, разглядывая глубокую ссадину на своей лапе.

— А выглядит, будто умер, — ворониха обошла вокруг исполинской туши Стурла.

Костяной ворон лежал на земле, поджав к груди гигантские чешуйчатые лапы.

— Оклемается,— уверила её Морриган, — Ты только глянь, какой он здоровый.

— Да уж, — тяжело вздохнула Маха, — Был момент, когда я засомневалась, что мы с ним справимся. И что теперь?

Воронихи замолчали, дивясь поверженному противнику.

— Ты умеешь творить добро, Маха Разрушительница?— ответила вопросом на вопрос Морриган.

— Никогда не пробовала, — призналась Маха, — А это необходимо?

— Сложно сказать, — вздохнула Морриган, — Однако обстоятельства и условия сложились так, что мы можем сделать сразу четыре добрых дела. Мы можем спасти от смерти жену этого отчаявшегося красавчика, — воронья лапа пихнула неподвижную тушу,— Это раз.

— Мы можем сохранить род костяных воронов. Это два. В третьих: возвращение драконов всё же состоится. Ну и самое важное, четвёртое доброе дело: мы поможем нашей безутешной Бадб. Её новый, восьмой Сильный Холод и Ветер, Высокий тростник...

— Будет драконом, — восхищённо продолжила Маха, — Я люблю тебя, Морри, — она раскрыла отливающие бронзой крылья, обнимая спутницу, — Среди нас троих ты самая мудрая и могущественная.

— Пророчество исполнится, — в голосе Махи звучало торжество, — Но это будет наше пророчество: мы богини и сами творим будущее этого мира.

* * *

— Рога великого Цернунноса мне в задницу! Стурл, милый, что с тобой случилось? На тебе кровь! Ты ранен?

Хурла порывисто дёрнулась в сторону мужа, но вспомнив о хрупком сидении, осторожно опустилась обратно в гнездо.

— Враны священной рощи никак не хотели уступить мне подношение, — ответил Стурл, положив к ногам воронихи человеческий глаз.

— А что отец? — спросила Хурла, явно заинтересованная драгоценным подарком, — Ты навестил Кархуна? Почему не отдал подарок?

— Я обойдусь жирным зайцем, — раздался хриплый клёкот со стороны глазницы, что служила входом в жилище воронов.

— Отец!— всплеснула крыльями Хурла, — Как же ты добрался сюда? Ты же не видишь ни черта.

— Мудрость заменяет мне глаза, — ответил белоснежный ворон, — А за прошедшие пятьсот лет я изучил это небо вдоль и поперёк.

Кархун ловко спрыгнул вниз и приблизился к гнезду:

— Здравствуй, дочка! Покажи старику будущих внучат.

— Почему ты не дождёшься, когда они вылупятся, отец? — спросила встревоженная Хурла.

— Ути-пути,— старик игрался, перекатывая яйца клювом,— Я пришёл попрощаться, дочка. Я покидаю своё жилище и отправляюсь в священную рощу Скейла. Остаток жизни я хочу провести в служении великой богине Морриган. Поэтому чтоб лапы твоей там не было! Ты же не станешь воровать подношения у собственного отца или посылать за ним этого мерзкого осквернителя — своего муженька?

Пристыженная Хурла слегка склонила голову. Её взгляд снова устремился на человеческий глаз.

— Ладно,— каркнул старик, — Не стесняйся, дочка: отведай глаз девственницы, а потом почисти перья своему непокорному мужчине. И чтоб больше никаких набегов.

— А что с нашим яйцом? —спросила Хурла, зачаровано направляясь к глазу: око притягивало ворониху, словно магнит железную стружку, — Оно какое-то странное.

— Ничего странного, — заявил Кархун, перекатывая чёрно-красное яйцо лапой, — Такое случается: за свою долгую жизнь я видел неисчислимое множество яиц: и чёрно-красные и голубые, словно весеннее небо и зелёные, как трава и рыжие, что грива Махи- Разрушительницы и белые и...

Но Хурла уже не слышала отца: схватив глаз, она вылетела из глазницы, дабы насладиться драгоценным угощением в одиночестве.

— Вот и всё, Стурл Осквернитель. Теперь ты наш должник. Помни об этом.

Силуэт старого ворона размылся, белоснежные тона его перьев осыпались пеплом, чёрное оперение воронихи отливало бронзой. Она поправила три крапчатых яйца, что окружали четвёртое — чёрно-красное, и направилась в сторону пустой глазницы черепа.

— И, кстати, — обернулась Маха, — Напомни Хурле о хрупкости скорлупы. Поменьше ёрзайте, когда будете высиживать своё отродье. Чтобы не сошла краска. В магии всегда имеется рациональное зерно. До свидания, Стурл Осквернитель. Уверена — мы ещё встретимся.

Она взяла в клюв маленький, невзрачный камушек и выскочила прочь из жилища костяных воронов.