– Отец, почему ты меня бросил?! – прошептал юноша, прижимаясь к холодной стене.

В следующую секунду раздался треск и ножка кровати сломалась. Жаворонок закричал, отползая от края из-за которого уже показалась черная морда Крота. Тонкие усы, едва-едва различимые во тьме, дрожали от струящейся по ним ярости, источая во тьму переполняющую Крота ненависть и зависть.

– Все ложь, – шипел Крот, забираясь на кровать.

Простынь, словно последний оплот этой реальности, непослушно сминалась под тяжелым грязным телом. Одеяло, словно поверженный воин, медленно сползло на пол, испачканное в земле. И когда страх в душе Жаворонка уже поглотил надежду, и силы оставили его, раздался незнакомый этой комнате звук. Кто-то открывал дверь. Впервые в этой вечности замок в двери пришел в движение. Крот замер, повернувшись на незнакомый, а потому пугающий звук. На секунду все звуки исчезли и юноша услышал, как бешено колотится его сердце и сердце Крота. В следующий миг дверь открылась и в комнату вошел светящийся мягким светом силуэт.

– Отец… – чуть слышно прошептал юноша.

Из глаз его в тысячный раз за эту вечность во тьме потекли слезы. Но впервые это были слезы не отчаяния, а надежды.

Крот, медленно вдыхая незнакомые ему запахи, попятился назад, под кровать.

Фигура сделала несколько шагов и стала в центре комнаты.

– Отец… – снова прошептал Жаворонок и впервые в своей жизни неуверенно улыбнулся.

Тот, кого юноша называл Отцом поднял святящуюся во тьме руку.

– Свет! – прозвучал его громоподобный голос.

В то же мгновение во всех семи светильниках блеснул слабый, неуверенный, но все ярче разгорающийся огонь. И тьма содрогнулась. Впрочем, это уже была не та бесконечная, лишенная всякой надежды тьма. Теперь это был предрассветный сумрак, в глубинах которого уже зарождался первый день. Первый день первой недели после вечности, проведенной во мраке. И имя ему было – Понедельник.

Прошло уже больше часа с того момента как Энике и Брусника проснулись в своих кроватках и, не заправив постели, выбежали на улицу. Напрасно мама кричала им вдогонку о завтраке и сладком чае. Маленькие непоседы, не слыша ничего, кроме звона собственного счастья, весело бежали куда-то за огород, в луга, улыбаясь друг другу и всему миру. Июнь, пришедший на смену озорнику-маю, медленно расправлял плечи, гася весенние звезды и зажигая летние. С каждым новым лучом июньского солнца горизонт отдалялся все дальше, а облака становились похожими на волшебных животных. Колесо жизни делало очередной оборот. Энике, бежавший быстрее Брусники, резко остановился, дернул сестру за косичку и показав ей язык побежал дальше, прямо по огороду. Растерявшаяся на миг Брусника тотчас же пустилась за ним вдогонку. Молодой, со смешными зелеными кудряшками горох ласково щекотал своими вьющимися усиками наступающие на него босые ноги. Укроп и мята щедро осыпали своей, такой разной, но все равно одинаково волшебной пыльцой пробегавших мимо них малышей. Когда Энике и Брусника забежали в заросли зацветающей кукурузы, та, будто бы оживленная прикосновением их рук, вдруг вся пришла в движение и, раскачиваясь из стороны в сторону, тоже включилась в их бессмысленные чудачества. Все на огороде зашевелилось и загудело, заразившись весельем двух бегущих пар ног. Даже лук, всегда прямой и строгий, на миг позабыл о своей серьезности и пустился в пляс, спутывая и заплетая грядки в узлы. Лишь только цветущая тыква не приняла участия в царящем среди растительности безумии, и раскинув свои длинные колючие отростки, больше похожие на зеленые щупальца, лежала и угрюмо смотрела по сторонам. А Энике и Брусника все бежали и бежали дальше за огород, через поле молодого овса, мимо сливовой рощи, в луга, звенящие от переполняющей их жизни. Добежав до родника, они встали на колени и, сделав из листьев старого лопуха стаканчики, стали жадно пить холодную воду. Напившись вдоволь, они легли на пахнущую свежестью траву и стали смотреть в падающее на них небо. Трещали кузнечики, гудели пролетающие над ними жуки, бабочки, как сумасшедшие безостановочно танцевали на цветках, пахло одуванчиком и полынью. Энике и Брусника впитывали бушующую вокруг них жизнь, всю, до последней капли, так, будто знали, что вскоре им предстоит долгий путь через пустыню, где уже не будет ни родников, ни колодцев. Они были самыми обычными детьми. А, как известно, именно из таких детей вырастают самые необычные люди.

– Наверное, сегодня Пятница, – сказал Энике, жуя травинку.

Брусника, рассматривающая в этот момент перламутровую гусеницу, посмотрела на брата.

– Трава пахнет грибным дождем, – пояснил тот ей.

Брусника повернулась к пылающему голубому пламени цветущего цикория, закрыла глаза и глубоко вдохнула.

– А по-моему, похоже на радугу, – сказала она, повернувшись к брату. – Так пахнет Воскресенье.

– Да нет же, это Пятница!

– А вот и не Пятница!

В этот момент из травы выполз коричневый жук-носорог. Солнечные блики весело скользили по его сверкающему панцирю и большому острому рогу на лбу, благодаря которому он, собственно, и получил свое прозвище.

– Нет, нет. Вы оба ошиблись, – сказал он, и затем удивленно добавил. – Как можно путать дни? Они ведь такие разные!

Брат и сестра повернулись к жуку.

– А наша мама говорит, что все дни похожи друг на друга, – сказала Брусника.

– Это от того, что она давно уже не пила воду из родника и не лежала на траве, – ответил жук.

Он пошевелил лапками, будто проверяя все ли на месте, а затем медленно пополз по листьям подорожника. Энике и Брусника молча смотрели как он забавно раскачивается, поднимаясь вверх по зеленому стеблю. Забравшись на самый верхний лист он лег на его солнечную часть и замер.

– Но меня удивляет, что вы не узнали имя дня! – вновь обратился он к детям.

– Мы запутались, – признался Энике.

– Энике говорит, что трава пахнет грибным дождем, а мне кажется радугой, – вторила брату Брусника.

– Запомните: запахи обманчивы, – строго сказал жук. – Если вы сомневаетесь в них, пробуйте на вкус. Он всегда скажет правду. Верно я говорю?

Последняя фраза была адресована приземлившемуся неподалеку кузнечику. Тот, услышав вопрос жука, посмотрел на детей.

– Верно! Верно! – затараторил он, смешно размахивая своими длинными усами-удочками. – Вкус – никогда не врет. В нем вся суть. Запахи же для того и придуманы, чтобы сбивать с толку.

Дети радостно закивали и их руки как по команде потянулись к танцующему рядом цикорию. Жук и кузнечик молча смотрели как дети отрывают по голубому цветку и кладут их себе под язык. Через секунду на лицах Энике и Брусники засветились улыбки.

– На вкус как сок мяты, – причмокивая языком сказал Энике. – И еще похоже на…

– На варенье из еловых веток! – добавила Брусника.

– Точно!

Жук загудел в знак одобрения.

– И что же сегодня за день? – спросил он.

– Вторник! – хором ответили дети.

– Надо же, какие смышленые! – удивился кузнечик и, как следует оттолкнувшись, прыгнул куда-то в глубь окружавших их всех зеленых зарослей.

– Молодцы! – похвалил их жук-носорог. – Никогда не забывайте о разнице вкуса и запаха, и тогда жизнь ваша будет всегда чистой, как родник из которого вы сейчас пили. А теперь мне пора.

И он повернулся к солнцу, готовясь взлететь. Детям не хотелось расставаться с мудрым жуком и поэтому Энике сказал:

– Побудь еще с нами.

Жук едва заметно покачал своим красивым коричневым рогом.

– Не могу, – сказал он. – Я сегодня приглашен в гости к своему старому другу. Поэтому надо лететь.

– А где твой друг живет? – спросила Брусника.

– У пруда, – ответил жук. – Там, где растут Старые Вербы.

– Давай мы отнесем тебя туда! – предложил умница Энике. – А по дороге ты нам еще что-нибудь расскажешь.

Текст предоставлен ООО «Литрес».