Я осознаю свою ошибку, как только произношу эти слова, и наблюдаю, как выражение ее лица становится холодным.

— Ну да, конечно, — бормочет она, отходя в сторону. — Речь о том, что я работаю по шестьдесят часов в неделю, да?

— Холли…

— Послушай, я не знала, каково это — быть главным редактором, ясно? — огрызается она. — Постоянная сверхурочная работа…

Подождите. Она недовольна своей работой?

— Тебя беспокоит работа? Если она так сильно тебе не нравится, ты можешь уволиться. Мы что-нибудь придумаем.

— Нет никаких «мы», — единственное, что она успевает сказать, и слезы начинают течь из ее глаз, прежде чем я даже пытаюсь ответить. Она яростно вытирает глаза рукавом. — В этом-то и проблема, Итан. Не каждый может просто взять и уйти с работы, как это сделал ты. Нужно разобраться с этим. Все уладить. Так поступают «взрослые» люди.

Я ощетиниваюсь на ее слова.

— Почему-то с нашим браком ты этого не делала, — говорю я, понимая, что это звучит грубо, но ничего не могу с собой поделать.

Холли какое-то время смотрит на меня, слезы все еще дрожат на ее ресницах, а затем резко встает и выбегает из кухни со скоростью приливной волны во время шторма, оставив свое молоко и печенье на кухонном столе.

— Зачем ты это делаешь, Фиона? — спрашиваю я у пустоты.

И все это в рождественскую неделю.

Прекрасно. Просто прекрасно.

Дорогой Санта, я действительно пыталась

Холли

Почему он всегда вызывает у меня такую бурную реакцию?

Я захожу в свою старую спальню, хлопая за собой дверью, как капризный подросток. Почему все вдруг так перевернулось?

Я не плакса. И никогда ею не была. Мои эмоции находят выход в действиях, а не в слезах. Знаю, что иногда могу казаться холодной, но я предпочитаю не показывать так открыто своих чувств. Так проще, и к тому же помогает сохранять объективность. Так почему же теперь, когда я вижу Итана, наш разговор, начавшийся с беззаботного подшучивания, в мгновение ока заканчивается слезами?

Что со мной не так?

Упаковка теста на беременность, лежащая на комоде, выглядит почти зловеще, как будто насмехается надо мной. Теперь, когда Грейс вложила эту идею в мою голову, меня накрыло новой порцией напряжения. Могло ли это быть правдой?

Ответ прост. Могло. Я знаю это наверняка. Маловероятно, но все же возможно. Издав стон отчаяния, вытаскиваю тест из упаковки, иду в смежную ванную комнату, сажусь на корточки над унитазом, закрывая глаза и проклиная себя за то, что стала такой эмоциональной. Печенье было моей идеей, и я даже не смогла справиться с этой задачей, не набросившись на него.

Может в этом и есть моя проблема. Возможно, я не такая стойкая, какой себя считаю.

Результаты будут готовы только через пять минут, и, как я вскоре понимаю, этого времени вполне достаточно, чтобы сойти с ума, пока ждешь ответа беременна ли ты.

Ноги сами собой несут меня к ящику под моей прикроватной тумбочкой, где бабушка хранила все старые фотоальбомы после моего переезда. Альбомы были одним из ее любимых хобби, уступая лишь кулинарии, и за время, проведенное в этом доме, она заполнила столько альбомов, что получилась настоящая библиотека воспоминаний.

Я открываю крышку ящика и беру наугад один из них, тот, где мне около десяти лет. В нем выцветшие полароидные снимки, на которых я еще в начальной школе: первый день в четвертом классе; фасоль, которую я вырастила для одного научного проекта; игра в поиск пасхальных яиц, которую нам устроили в парке. Мы с Итаном на наших первых танцах. Есть и праздничные фотографии, их так много, что они занимают треть всего альбома: заснеженные улицы Уэстона; рождественский ужин в кругу всей семьи; бабушка, показывающая мне, как приготовить печенье, которое мы с Итаном только что испекли. Она всегда была рядом со мной, нерушимая сила, наполненная смехом и дельными советами, готовая помочь мне справиться с любыми трудностями, которые возникали на моем пути.

Я сажусь на край кровати. Усталость проникает в мои мышцы.

Если тест положительный, если я действительно беременна, что мне делать?

От нервов скручивает внутренности. У меня нет того, что было у бабушки, или того, что есть у моей матери, если уж на то пошло. Я много времени провожу в офисе. И последнее, но не менее важное: Итан и наш предстоящий развод. Мы не можем добавить к этому еще и ребенка.

Все находится в подвешенном состоянии, и неопределенность удручает.

Тише. Я пытаюсь успокоить себя. Но воспоминания о похоронах бабушки уже нахлынули на меня, заставляя прикрыть глаза, а щеки запылать от картинок в голове. Я была опустошена, Итан тоже.

К тому моменту мы уже были не вместе, но в этом-то и проблема расставания с человеком, которого все еще любишь. Одного мгновения уязвимости достаточно, чтобы все погубить.

Знакомое воспоминание заполняет пустоту в моей голове. Перед глазами всплывают отрывки, как я, спотыкаясь, почти вслепую добрела до дома, как рука Итана вцепилась в мою, словно он был моим единственным спасательным кругом, чувствуя, как мир обрушивается на меня. Я отчаянно нуждалась в его прикосновениях, не думая ни о чем другом — не заботясь ни о чем другом — жаждала утешения, который мог дать мне только он.

Я знала, что это была ошибка, еще когда мы занимались любовью, но мне было все равно, как и ему. Обезумившие от горя, желания, похоти и тоски, мы нуждались друг в друге в тот момент и были готовы унести произошедшее с собой в могилу, такая опрометчивая ошибка случается, когда ты тонешь в горе.

Альбом падает на пол. Я вскакиваю на ноги и несусь в ванную. У меня трясутся руки, когда я беру тест, с трудом заставляя себя взглянуть на результат. Сделав пару долгих, медленных вдохов, я собираюсь с силами и открываю глаза.

Две синие полоски.

Положительный.

Я беременна.

Я жду, когда меня накроет шоком, паника охватит грудную клетку. Ничего. Полагаю, на каком-то подсознательном уровне я уже знала об этом, с тех пор как столкнулась с Грейс. Знала и пыталась отрицать такую возможность точно так же, как пыталась долгое время отрицать, что моему браку пришел конец, хотя все указывало на обратное. У меня нет никаких сомнений, что это ребенок Итана; он последний, с кем я спала. Черт возьми, если не считать короткого периода в колледже, когда мы расстались, и я встречалась с одним парнем, которого сейчас даже не могу вспомнить, Итан — единственный человек, с которым я когда-либо спала. А теперь у меня будет от него ребенок.

Истина: «Уродливые» рождественские свитера выглядят не так плохо, если носить их вместе

Холли

Родители Итана живут за пределами центра города. Правда в таком месте, как Уэстон, «за пределами» — это не так уж и далеко, но несмотря на все наши усилия, мы все равно опаздываем на несколько минут, когда наконец приезжаем. Мы ехали в молчании, Итан смотрел прямо на дорогу, а я, прислонившись головой к окну, опустила плечи, чувствуя себя веткой, на которую давит непосильный груз. И в каком-то смысле, думаю, так оно и есть.

За прошедший день мы почти не разговаривали, каждый из нас укрылся в своих мыслях. Я уверена Итан думает, что я все еще злюсь на него за вчерашнее, но эта размолвка померкла на фоне новой проблемы, нависшей надо мной. Часть меня хочет раскрыть свой секрет, выложить все и умолять его о решении, о помощи. Но я не могу заставить себя обратиться к нему.

Назовите это гордостью. Упрямством. Я не знаю.

Хотела бы я все еще злиться на него, хотела бы быть такой, какой могла быть. Но даже в свете этой ссоры, несмотря на все его и мои недостатки, я все время мысленно возвращаюсь к тому поцелую — нежному, горько-сладкому, полному трепета, но, несомненно, его поцелую. Я вспоминаю ночь похорон бабушки чаще, чем хотела бы признать. Не из сожаления. Какая-то часть меня хочет больше той физической близости, которую мы разделили.