Упустив сестру, Жак, короновавшийся под именем Якова II, в прочности своей власти не был уверен – головорезы хороши для переворота, но не для управления. Сестра при этом интригует, и для прочности нужно что-то более обстоятельное, поэтому Жак всё теснее сближается с венецианцами. Общается он по большей степени с семейством Корнер, влиятельным патрицианским семейством из Сан Поло. Корнеры, имея на Кипре предприятия, были в острове очень заинтересованы, поэтому Кипрскую проблему переживали не менее остро, чем русские банкиры в 2013 году. В результате Корнеры оказались ловчее русских, и из-под своего контроля Кипр не выпустили. Семейство имело большое влияние на Риальто и в Сан Поло, покровительствовало Скуоле Гранде ди Сан Джованни Эванджелиста, влияло и на Сенат. Корнеры устраивают приглашение Жака Бастарда, уже ставшего Яковом II, в Венецию, и там, в обмен на помощь республики, обтяпывают его помолвку с воспитывавшейся в монастыре прелестной Катериной, дочерью Марко Корнера. Невесте было всего четырнадцать, она была прекрасна, как солнце, и так же чиста, ибо, только что из монастыря выйдя, ни в чём не успела испачкаться. В июле 1468 года между Жаком Бастардом и Катериной Корнер был подписан брачный контракт; позднейшие легенды факт подписания контракта превратили в пышную свадьбу, но на самом деле свадьба состоялась позже на четыре года и происходила на Кипре. Зато Катерина тут же получила титул, специально для неё изобретённый, figlia adottiva della Repubblica, «приёмная дочь Республики», которым гордились все её родственники. Жак, правда, жениться не спешил, и параллельно, в обход всяких соглашений с Венецией, вёл переговоры с королём неаполитанским о браке с его дочерью.
Обеспокоенная республика – неаполитанцев тут только ещё не хватало – впрямую занялась устройством судьбы своей figlia adottiva, и на Бастарда надавила, так что Катерина по достижении восемнадцати лет в 1472 году прибывает на Кипр, чтобы из невесты превратиться в законную супругу, а заодно и в королеву. Тут уж и разворачиваются пресловутые свадебные торжества двух прекрасных существ. Счастьем новобрачные наслаждаются недолго – через год Жак Бастард умирает при обстоятельствах более чем подозрительных. Он поехал на охоту, почувствовал колики и через три дня скончался, причём за время его непродолжительной болезни венецианские родственники полностью изолировали короля от каких-либо сношений с внешним миром. Умер от дизентерии, как венецианцы объявили, когда вышли, чтобы прочесть народу завещание Якова II, гласящее, что свою жену он оставляет полноправной и единственной своей наследницей. Народ, само собою, безмолвствовал.
Катерина стала королевой Кипра, а при дворе поползли разговоры о том, что Жак Бастард преставился с помощью венецианцев, хотя никто никаких вскрытий не производил и ничего никем не было доказано. Напрямую винили в этом и Катерину, бывшую на сносях. Через месяц после смерти мужа она рожает младенца, также названного Жаком и провозглашённого королём Яковом III. Кто был младенцу папой – об этом знает только Катерина, но в опере Доницетти «Катерина Корнаро» ясно даётся понять, что не Лузиньян. Появление наследника мужского пола, последнего, хотя уже совсем малозаконного – ведь даже его официальный папа носил прозвище Бастард, – в династии кипрских Лузиньянов придаёт правлению Катерины хоть какой-то вид приличности, не гарантируя при этом ни малейшей прочности. Против Катерины объединяется одна из рыцарских групп, состоящая преимущественно из каталонцев, издавна на Кипре подвизавшихся, и захватывает её и младенца, попутно убив нескольких её венецианских родственников. Бедный младенец тут же, только ему год исполнился, умирает, и Катерина становится заложницей узурпаторов, не решающихся открыто её удавить лишь за неимением хоть какого-то подходящего кандидата на престол: не звать же Шарлотту, всё ещё здравствующую, – она со своим характером и так всех достала, потому и была Жаком Бастардом столь легко с трона смещена. Пока каталонцы медлили с удавлением Катерины, около Кипра появился венецианский флот, пришедшей на помощь своей figlia adottiva в полном составе. Одна только весть об этом каталонскую банду обращает в бегство, потому что каталонцы понимают, что при их малочисленности им не продержаться, а убивать Катерину теперь и бессмысленно – власть всё равно ускользает, да и опасно – венецианцы будут мстить. Представление марионеток подходит к концу, под ласковой венецианской опекой Катерина ещё правит несколько лет, но в 1489 году она торжественно передаёт своё королевство под управление республики, чем заслуживает страшную благодарность, и, окружённая почтением, удаляется в своё поместье Азоло, дарованное ей властями, где, меценатствуя и всех пленяя, доживёт до пятидесяти шести лет, скончавшись в 1510 году.
Кто только Катерину Корнер, итальянским произношением исправленную на Корнаро, не изображал! Венецианцы свою покорную figlia adottiva очень полюбили, не оставили и после смерти, и история Катерины Корнаро, королевы Кипра, стала одной из любимейших венецианских историй. Уже при жизни расписывали её красоту, превратив в венецианскую Киприду. Похвалы её внешности объясняются, однако, меркантильностью, и можно сказать, что миф Катерины Корнер создан рынком Риальто. Семейство Корнер на истории с Кипрской королевой поднялось, разрослось и расширилось: оно-то и радело за свою королеву. Одна из ветвей семейства даже стала именоваться Корнер делла Реджина, Corner della Regina, Корнеры Королевы. Ка’ Корнер делла Реджина, Ca’ Corner della Regina, называется и великолепный дворец на Канале Гранде, в XVIII веке воздвигнутый на месте того, несомненно готического, дворца, в котором Катерина родилась. Ка’ Корнер делла Реджина находится недалеко от Риальто, но не в Сан Поло, а в сестиере Санта Кроче, и в теперешнем виде дворец сотворён архитектором Доменико Росси, автором пышного торта церкви ди Санта Мария Ассунта деи Джезуити. Последний представитель фамилии Корнер завещал в начале XIX века дворец Ватикану, и с тех пор его замечательные залы служили то благотворительной организацией, то правительственным архивом, пока, совсем недавно, Фондационе Прада, Fondazione Prada, Фонд Прада, под руководством Меуччи, не арендовал Ка’ Корнер делла Реджина у государства, отреставрировал и расположил там свою коллекцию и выставочный зал. Фонд Прада в основном специализируется на концептуалистском гламурном хламе, элегантно выкладывая его в дизайнерских витринах залов с видом на Канале Гранде. Константино Чедини и Винченцо Коломба, два весьма умеренно талантливых венецианских художника позднего сеттеченто, расписали великолепные парадные залы дворца фресками, повествующими об истории Катарины Корнаро велеречиво, пестро и лживо, и венецианской школы пёстрый сор росписей как-то удивительно соответствует сору современности, старательно собранному кураторами Меуччи и изысканно ими раскиданному прямо под историей Катерины.
Чедини с Коломба были не единственными певцами Катерины. В разных романных версиях истории Катерины в качестве её портрета чаще всего воспроизводят картину Тициана из Уффици во Флоренции, изображающую, как считается, Катерину Корнаро в виде святой Екатерины. На этом портрете Катерина, выряженная в богатый и экстравагантный притуреченный костюм, выглядит оперной красавицей, этакой Кармен, но портрет был создан в 1541 году, и если он и имеет хоть какое-нибудь отношение к Катерине, что сомнительно, то только к её воображаемому образу. Зато имеется несомненный и подлинный портрет Катерины, принадлежащий кисти Джентиле Беллини и находящийся в Музее изобразительных искусств в Будапеште. Созданный около 1500 года, сразу по возвращении отставной Кипрской королевы в родную Венецию, он показывает нам грузную женщину на пятом десятке с лицом столь же достойным, сколь и маловыразительным, совсем не соответствующим мифу о её красоте и бурной биографии. Одета Катерина как полагается, прилично-роскошно, и в несколько узковатое ей модное коричневое парчовое платье втиснута так, как была втиснута в свои костюмы депутат Слиска, – и вот ведь сила искусства! Говоря про Слиску, я употребляю время прошедшее, а про Катерину – настоящее, и правильно делаю, потому что, благодаря Джентиле, Катерина в своём костюме втиснулась в вечность и там пребывает как некое перманентное настоящее, а Слиска себе Джентиле не нашла и уже при жизни превратилась в фотку из старой газеты.
