— Садись, я тебя переодену. Какое неуважение к старшим, твоя мать сидит в холле, я обязательно ей расскажу о твоём непочтительном поведении. — Она за что-то дёрнула на моей спине, и потянула за отворот больничного халата, стягивая с моих рук. Ну да он же сзади, наверное, завязывается. Под халатом, естественно, ничего не было, но за пять прошедших лет я разучился стесняться. Так что, если она и хотела меня смутить, то ни чего у неё не вышло.

Пока она разворачивала чистый халат, а может быть и пижаму, чёрт его знает, как это правильно называется, к нам за шторку вбежала молодая и довольно симпатичненькая на мордашку, да и на фигурку тоже, девушка. Одетая в тёмно-синем медицинском костюме, который очень выгодно подчёркивал, всё, что нужно подчеркивать, она энергично принялась за уборку.

Мать вашу! да нельзя же так! Пять грёбанных лет я женщины не видал, мне даже эротические сны не снились, а тут такая фифа. Ой, я прямо всеми фибрами души почувствовал шевеление в паху. Взгляд в низ, ну точно эрекция. Да чтоб вас всех! Девчонка искоса глянула в мою сторону, увидала моего бойца, отчаянно покраснела, и почему то закрылась от меня ведром и шваброй.

— Грубиян и извращенец! Припечатала тетка. — Руки подними, нужно халат одеть.

Я покорно поднял руки. Меня одели, отёрли салфеткой рот, и мягким толчком уложили обратно на койку.

— Мальчик тебе нельзя вставать, сейчас придёт доктор Вонг и осмотрит тебя. — Так же с поджатыми губами проговорила тетка.

А я лежал скосив глаза, смущаясь как прыщавый юнец, смотрел как лихо Юри-ян убирает мои художества с пола, последний штрих, швабру в ведро, и повернувшись к нам девчонка поклонилась и выдала: «Само-ним, я всё убрала, что мне нужно ещё сделать?»

— Можешь возвращаться Юри-ян. — По-военному коротко ответила (наверное, всё-таки медсестра, был бы бейдж было бы проще) вредная тётка.

Девчонка повернулась чтобы идти, но тут, за малым, она не влетела в мужчину, который, откинув шторку рукой, буквально ворвался в мою недопалату.

— Здравствуйте хороши ли ваши дела? Доктор Вонг. — склонилась в поклоне Юри. Но тот, не обращая на неё внимания подскочил к кровати и заговорил со мною по-русски.

— Привет Юра-кгун, как твои дела? Мне тут Старшая медсестра доложила, что ты упал с кровати и тебя вырвало. Ну как себя чувствуешь? Тошнота? Головокружение? Ну чего молчишь парень? Язык проглотил? — Улыбнулся он.

А я действительно не мог выговорить не слова, я знал, и не знал этого мужика одновременно, а в памяти вдруг всплыло — Сергей Сергеевич, это его так зовут. Голову прострелило резкой болью воспоминания. Отец держит меня на руках, мне семь лет, у меня ангина и мы приехали в МизМеди госпиталь к дяде Серёже, он мне улыбается и говорит: «Нусс витязь, открой рот, будем тебя смотреть»

Головная боль вернулась резко, толчком ударила по вискам всё усиливаясь, вместе с ней вернулось тошнота. «Сейчас вырвет» только и успел подумать, и снова отключился.

В сознание вернулся как-то странно, с полным ощущением, что я проснулся в собственном сне. Я плавал в чём-то тягучем и, одновременно, неосязаемом, вокруг темнота. Темнота тоже была странная, потому что, я её видел.

Прислушался к своим ощущениям, вроде ни где не болит и голова ясная. Ну, странно и странно, позывов к панике нет, а значит медитация наше всё. Так спокойствие и только спокойствие. Как говорится, расслабляемся и получаем удовольствие. Сознание очистил так легко, что даже где-то, на периферии этого самого сознания пришло удивление, как так-то? А с удивлением пришло понимание, что я уже внутри своей личной пустоты. Сознание потянулось к энергии мира, зачерпнём, о так просто? Из ничего буквально проявились стеллажи с моими воспоминаниями, что по спирали тянулись в необозримый верх. А это что? Прямо посредине моих воспоминаний лежал большой, клубок что-ли, ну или комок, так сразу и не поймёшь.

Что это?

Я потянулся к нему своим сознанием. Приблизился, чтобы «рассмотреть» получше… Неожиданно, от него прямо в меня, выстрелили протуберанцы. Отпрянуть не получилось, сознание не земная поверхность тут законы другие. Протуберанцы достигли моего я, проникли в него, и тут же стали отлетать, но уже шарами памяти по полкам стеллажа.

Сколько это длилось, миг или вечность, не знаю, да и не важно. Важно другое. Я теперь не совсем я. Точнее я, но другой, и мне не тридцать пять, а пятнадцать. Я тот же Сергеев Юрий Евгеньевич, и отец мой тот же, да не тот. И земля тоже та и не та.

Почему так? это философский вопрос, и думать об этом я буду, потом. А пока идёт осознание своей новой личности. Любой человек чувствует себя личностью. Центром своей собственной вселенной, которую он сам формирует своей волей, а иногда и силой. Я понял это ещё там, лёжа прикованным к медицинской капсуле, которую по привычке называл кроватью. И теперь плавая в глубинах пустоты своего сознания, своей вселенной, в которой пустоты несоизмеримо больше чем наполнения, я заново воспринимал самого себя.

Вот теплые руки прижимают меня к груди и материнское молоко дарит чувство блаженства сытости и покоя. А вот я с сёстрами стою на дороге, за спиной озеро. А впереди собачья свадьба, псы рычат и дерутся, мне шесть лет и мне страшно. Лина, которой всего на полтора года больше, берёт палку и выходит вперёд, но я мужчина я не должен прятаться за женскую юбку, и я тоже беру палку и иду на этих псов, и я, выплёскиваю на них свой страх и ярость, и это моя первая победа. А вот, мой первый день в школе, на улице март и мне холодно. В школу меня привела моя корейская мама, она мне говорит, чтобы я был сильным и хорошо учился, что мне нужно достигнуть самого верха, это нужно, чтобы все мною гордились. Подходит учительница, я кланяюсь и здороваюсь, она берёт меня за руку, и мы уходим, я оборачиваюсь, смотрю на маму и вижу в её глазах слёзы. А вот мой дядя Руслан приехал за мной, чтобы забрать в Россию, в имение к дедушке и бабушке. В имение – потому, что я мальчик и мне уже восемь, а мальчик должен получить правильное воспитание, все нас провожают в аэропорт, сёстры тихо плачут, мама их обнимает и шепчет, что на каникулах они будут летать ко мне в гости, а у отца странно блестят глаза, он о чём-то разговаривает с дядей и всё время на меня оборачивается. А вот я в имении, мы приехали из аэропорта на огромной чёрной машине с затемнёнными стёклами, дедушка и бабушка встречают меня и дядю Руслана стоя на огромном крыльце перед огромным домом, сзади них стоит прислуга, дед выходит вперёд и произносит: «Здравствуй сын. Здравствуй внук. Вы дома». А вот я стою перед большим портретом. На нём изумительной красоты женщина, Моя бабушка привела меня сюда. «Это твоя настоящая мать», — говорит бабушка, «твоя мама умерла во время тяжёлых родов, когда рожала твоего так и не родившегося брата. Лана и Лина близняшки, они дочери твоей мачехи Ми Сук». Бабушка говорит мне, что я должен об этом всегда помнить. Помнить потому что я, дворянин. Дворянин из старинного Тверского рода, а они безродные девки, на что я, повернувшись к ней, всем корпусом, произнёс, глядя её прямо в глаза: «Они мои Сёстры, а Ми Сук моя мать, так решил мой отец и так считаю я, потому, что мы мужчины и это наше право решать». А бабушка вдруг улыбнулась и произнесла: «Ну что ж, кровь не водица. Пойду, обрадую твоего деда».

Следующий шар: Я стою в оборонительно позе, в моих руках два клинка. Это шпаги, у них нет раковин, восьмидесятисантиметровый клинок обоюдоострый у своего острия. Мой учитель фехтования Жан Поль, читает мне нотацию о том, что так стоят только русские медведи, неожиданно, из-за спины, раздаётся голос моего деда, который обращается ко мне «Не важно как ты выглядишь со стороны, когда в твоей руке шпага, главное это твоя честь, которую ты этой шпагой отстаиваешь».

Ещё шар: в главной зале усадьбы Сергеевых, у нас приём в честь моего тринадцатилетия, в моих руках гитара и я пою гостям старинный романс. Дальняя дверь в залу открывается и в неё входит отец, за руки его держат Лана и Лина, на них ярко-синие платья с золотыми драконами. Чувствую, как бьётся сердце, но нужно держать лицо, и я пою, пою о птице, которую нужно выпустить на волю.