Он проверил дату изготовления на шильдике – гарантийный срок закончился полтора года назад. Ну, что ж… он принялся снимать крышку отсека странными, неловкими движениями, боясь прикоснуться к этой своеобразной женщине, словно ее тело было покрыто настолько едкой кислотой, что даже сквозь одежду могло причинить серьезные повреждения.

Регос встречал ее буквально третий раз в жизни, но уже хорошо понимал, почему все знакомые стараются ее избегать, а Мана очень не любит о ней рассказывать. Да и что тут рассказывать?

– Долго ты будешь возиться?

– Мам, он не знает же, что случилось, – вступилась Мана, и Регос почувствовал вдруг, что что-то изменилось. Продолжая крутить болты, он взглянул нее.

– Не знает он… Так пусть узнает скорее, я уже два часа тут торчу!

– Тогда пять минут точно ничего не решают же. Не мешай лучше.

Регос смотрел. Мана словно старалась казаться меньше, чем обычно, прижатые локти, неловкий наклон головы, словно ей хотелось втянуть в шею или даже еще глубже… Но что-то очень новое. Какая-то отчаянная энергия, ощущение, что внутри медленно тикает таймер взрывного устройства. Неисправный таймер, который просто предупреждает, что вот, он есть, проводки от него бегут к взрывателю, они очень короткие, и показаниям на таймере верить нельзя. На самом деле взрыватель командного типа, вот только кто или что подаст нужный сигнал…

Наверное, мать Маны тоже что-то ощутила, потому как предпочла не продолжать разговор. Или просто надулась – со спины было не разобрать.

Регос вздохнул и погрузился в работу.

Заряд на аккумуляторе, действительно, был, он попытался прозвонить всю цепь, но конструкция стояла слишком ненадежно.

Регос сдался. Еще уронит невзначай, это будет совсем фиаско.

– Надо вести в мастерскую, – сказал он куда-то в воздух, вставляя аккумулятор в гнездо.

– Дожила. Меня ремонтировать будут. Вот он, ваш прогресс, раньше б просто сдохла и все, отмучилась, а теперь – ну за что мне это все?!

Регосу захотелось кивнуть, и он решил не сдерживаться. Все равно она его не видит.

Мана задумчиво спросила:

– А ты где припарковался?

– Там у ТЦ, – они оба знали, о чем речь, поэтому дополнительных пояснений не требовалось. Минут десять пешком.

– А ближе можешь подъехать?

– Я не грузил в фургон никогда… – у Регоса был старенький, неторопливый минивэн, и название «фургон» ему очень подходило: расшатанный и ведомый довольно ленивыми лошадьми. – Ну, с человеком.

Мана выжидательно смотрела на него. Регос, поняв, что пауза затянулась, продолжил:

– Не знаю, сколько уйдет времени, а тут нигде нельзя парковаться.

Светлана Андреевна решила в очередной раз вмешаться:

– Ага, ну, что ж, так и буду тогда тут стоять, пока совсем не заржавею, что же делать.

Мана тоскливо осмотрела улицу. Дорожные камеры, как положено, располагались на каждом четвертом столбе, смотрели в обе стороны. Конечно, они не все работали, но как узнать?

И тут же спрятала от них лицо. Картинка была очень живая – фургон Регоса, стоящий у тротуара, машины полиции, перегораживающие его с обеих сторон…

– Придется нести, а там, может, снимем его, – решила она. – Пошли быстрее.

Мана заторопилась – сбежать хотелось даже от призрачной полиции.

– Он держит спину?

Регос в ответ осторожно попробовал оттянуть назад ленты прикрывающие плечи.

– Он полностью недвижим.

– Хорошо, – она подошла к матери, погладила ее по плечу. – Тебе придется потерпеть.

– Вот новость-то! Всю жизнь только этим и занимаюсь, как-нибудь справлюсь и в этот раз.

Мана показала Регосу кивком головы и начала наклонять свою мать вперед. Он немного замешкался, сначала поднимая рюкзак, но Мана не оставила ему ни секунды для выбора – пришлось подхватить ее мать под руку. Или, скорее, за подмышку. Ощущения от такого плотного контакта у Регоса были странные. Он решил не разбираться в них, и подумал – а где брать мозги к скелету, если это они? Модель довольно старая, кому бы позвонить, чтобы они оказались на совсем убитые?

Мыски бахил экзоскелета заскребли по асфальту.

Мана поняла, что выбрала не ту сторону – материнский бок упирался ей в левое плечо, почти там, где была свежая рана, которая тут же напомнила о себе. Новой, остро-тянущей болью.

Мане было очень неловко – от звука, казалось, слишком оглушительного, от их нелепого вида, от того, что Регос был выше и не подумал чуть наклониться сам, от неудобства…

Но боль отвлекала, придавала даже ненужных сил, она пыталась почти бежать, вырваться из пространства и ситуации. Интересно, долго она сможет выдержать такой темп?

Левое плечо тянуло, щупальца боли проползли под кожей к лопатке, ключице, плечевому суставу, куда-то к основанию шеи. Мана попыталась еще ускориться, но вес, который она несла, оттягивал назад, мешал, словно нелепый якорь.

– Стой, – сдалась она через пару минут. – Давай местами поменяемся.

– Ты куда так несешься-то?! – в голосе матери появились новые нотки, какой-то – испуг? просьба? Или и то, и другое, легким налетом, тенью, скользящей за обычным высокомерным тоном.

– Ну, мы ж не траурная процессия, – с досадой парировала Мана. – Пошли дальше.

И вновь – скрежет, тяжесть, Мана смотрела на разматывающееся под ногами полотно асфальта.

– Дожила, – на этот раз как-то мирно и спокойно проговорила мать. – Хорошо, хоть все наши с работы уже уехали… Отлично бы я опозорилась.

– Давай помедленнее, – попросил Регос. – Я не успеваю за тобой.

Мана принялась считать шаги, подстраиваясь под него. Один, два, три… В сущности, чем еще было заняться? Не думать же. Думать – плохо. Надо просто тащить свой домик. Хотя, пока – не свой. Маму в домике до домика… двадцать три, двадцать четыре…

Переливы рингтона раздались на сто пятьдесят шестом шагу.

– О, это отец, поставьте-ка меня.

Регос начал останавливаться, радуясь выпавшей передышке, но Мана настойчиво потянула вперед.

– Почти пришли, мам, донесем и наберешь ему.

Сердце забилось о ребра с удвоенной силой. Он уже доехал до дома? Что там, интересно? Взломанная дверь и кровь на полу. Или полиция с санитарами? Или и то, и другое… Господи, только бы у него не случился инфаркт от такого. Что можно подумать? Сейчас все придется объяснять… Как же не хочется, может, как-то пронесет? Вдруг они там прибрались, после того, как увезли Тангу?

Но она понимала – вот один из санитаров наступил в не заинтересовавшую его лужу, вот следы потянулись по коридору, к лифту…

Мана устало привалилась к фургону и закрыла лицо руками. Дыхание обжигало ладони.

Она даже старалась дышать потише, ловя каждое слово маминого телефонного разговора.

– А меня тут носят по улице… Чего – как? Волоком, чертова железяка не работает вообще. Да, и дружбан ее. Только вышел?

– Мы куда сейчас поедем? – другим тоном, в другую сторону.

– В мастерскую ко мне, больше я нигде не смогу помочь, – интересно, если ты не видишь говорящего, то начинаешь различать что-то… Большее? Не просто виноватые, торопливые слова. За ними – невиданная для Регоса агрессия, спрятанная так глубоко, что никто бы и не заметил.

– В мастерскую? Ну, оно понятно все – самое ж известное место в Москве! Вопросов нет, конечно… А адрес у мастерской есть?

– На Лесной, это в Перловке, – да, точно, вот опять, немного, совсем чуть металла. Слабый отдаленный призвук.

«Блин, как прикольно,» – от облегчения, что отец еще не дома, в Мане проснулся интерес к чему-то еще. – «Надо будет почаще слушать с закрытыми глазами.»

– Вот, да, в Перловку езжай. Ну, что – домой? Езжай и домой, конечно, я ж без тебя лучше разберусь, на кой ты мне нужен? Мне тут все починят первый класс, буду, как новенькая… Ага, с Перловской выйдешь, звони.

Мана протяжно выдохнула. Не скоро кто-то увидит дорожку кровавых следов от их входной двери. Как хорошо! Блин, как же все страшно и нелепо… Мысли свернулись в кольцо, догоняя одна другую, хватая за хвост, пытаясь поглотить свою противоположность.