Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вместо этого она раскрыла мой блеф и заставила меня желать ее еще больше. Она хотела знать, имеет ли значение, кто именно видел меня голым. Как будто могли возникнуть сомнения.

Я заметил ее, стоявшую на балкончике, в тот же момент, как вышел к бассейну. Испытал легкий шок, но это меня не остановило. Знание того, что она наблюдает, вызывало возбуждение, легкий трепет в моей спокойной, размеренной жизни. Я даже подыграл ей, выйдя из бассейна так, чтобы она все увидела. Меня это не завело, не совсем. Прошлой ночью у меня на сердце лежала слишком большая тяжесть старых воспоминаний. Но этот момент вызвал нечто другое, нечто выходящее за пределы кипящей ярости и разочарования, которые я обычно носил с собой.

Когда я поднял взгляд и обнаружил, что она ушла, я почему-то разочаровался. Глупо. Несмотря на наши горячие дискуссии, я не собирался предпринимать что-то в отношении Эммы. Просто хотел быть один.

Да уж, я стал настоящей Гретой Га́рбо[47]. А еще лжецом.

Правда едва успела уложиться в голове, как в кухню неспешно вошел Сэл в лилово-голубом шелковом кафтане, точно таком же, какой сегодня надела Амалия.

– Ты должен перестать одеваться как Мами́, – сказал я вместо приветствия. – Это выносит мне мозг.

Он остановился по другую сторону стойки.

– Только не говори, что у тебя проблемы с мужчинами, у которых потрясающий вкус в одежде.

– Прошу тебя. Кто привез тебе то несоизмеримо дорогое бананово-желтое платье с драпировкой, которое тебе так захотелось надеть, когда мы тусовались в Париже пять лет назад? Учитывая, что его сказочность – это спорный вопрос.

Взгляд Сэла, выражавший отвращение, почти заставил меня улыбнуться.

– Только ты мог назвать великолепный шедевр от Tadashi Shoji несоизмеримо дорогим бананово-желтым платьем с драпировкой. Право, Люк, это неуважение.

– Оно было драпированным и желтым.

– Ох, – драматично вздохнул Сэл, а затем глянул на меня. – Я не одеваюсь как Амалия.

– Еще как одеваешься. Совершенно точно, как сказала бы Амалия. – Я взглянул на него, прежде чем вернуться к тесту. – У тебя даже тот же оттенок помады, что она носит сегодня.

Сэл посмотрел на отражение в висящем медном котелке, а затем нахмурился.

– Вот дерьмо. Ты прав. Мы сливаемся.

– Я не смогу сейчас справиться с двумя Мами́. Мне и одной хватает.

Его смех прозвучал самоуничижительно, поскольку мы оба знали силу Мами́ – даже не пытаясь, она умеет вовлечь в свой мир.

– Ладно. Оставлю Пуччи Амалии. Но я не откажусь от своих Дольче или Шанель.

– Никого, кроме Шанель, не знаю.

– Но знаешь Шанель.

– А разве кто-то не знает? – Я решил не упоминать, что Кассандра любила все, что касалось Шанель, – слава богу, не избранный парфюм Амалии – и я получал достаточно счетов, чтобы знать название модного дома и побаиваться его. Кассандра любила шопинг. Очень.

Это стало облегчением – понять, что я не скучаю по ней. Даже по воспоминаниям. Я с удовлетворением шлепнул тесто о стол, а затем посмотрел на Сэла. Я знал его полжизни, и в то время, как я превращался в тень самого себя, он нашел свое место в мире.

Мои пальцы погрузились в гладкую, упругую массу.

– Ты знаешь себя, Салли, и нравишься себе таким, какой ты есть. Это редкость.

Как только я произнес эти слова, то почувствовал себя разоблаченным. Неприкрытым. Сдерживая гримасу, я сосредоточился на своей задаче, однако кожей ощутил его молчаливую жалость. Она проникла в мои легкие, словно кислая вонь подгоревшего молока.

Но когда я поднял взгляд, то обнаружил, что глаза Сэла полны понимания и привязанности. Это заставило меня понять, что мы больше похожи на братьев, чем кто-то из нас когда-либо признавал.

– Люк, тебе никогда не приходило в голову, что я обрел эту уверенность отчасти благодаря тебе?

Потрясенный, я покачал головой.

Сэл слабо улыбнулся.

– Знаешь, для такого странного мальчика, как я, то, что здоровенный хоккеист принял его без вопросов, значило едва ли не все. То, что в любой момент, если бы кто-то не так посмотрел на меня, ты был готов броситься в атаку.

Я тяжело сглотнул.

– Люди иногда полные придурки. Я не мог стоять в стороне и позволять кому-то издеваться над тобой.

– Знаю. В этом и смысл, Люк. Никто из нас не живет в вакууме. Иногда нам приходится принимать поддержку других.

Черт.

Я уставился на столешницу, не зная, что сказать.

Момент растянулся, а затем оборвался так незаметно, будто никаких слов и не было. Сэл снова стал напевать и наблюдать, как я работаю с тестом.

– Ты что-то хотел? – спросил я, зная, что они с Амалией объединились против меня в вопросе об Эмме.

Доказывая, что я прав, Сэл пожал плечами и расправил рукава своего кафтана.

– Думаю, тебе интересно узнать, как прошел завтрак сегодня утром.

Завтрак Сэла с Эммой. Мой пульс против воли участился.

– Нет.

Сэл отнесся к этой лжи с должным уважением.

– Твоя девчушка не любит улитки.

– Она не моя… Ей не понравились улитки? – Это не должно было расстраивать меня. О вкусах не спорят. Людям нравится разное. Но… ей не понравились мои улитки.

Сэл взял крекер с гаудой и розмарином с подноса, который я остужал.

– Она не любит изюм. Но йогурт она поглощала со страстью, близкой к оргазму.

Нижняя часть моего пресса напряглась. Мне вдруг стало обидно, что именно Сэл увидел эту картину. Сам виноват, черт меня дери. Вместо того чтобы самому доставить корзину, я послал его.

Я сосредоточился на тесте и неоргазмической информации, которую мне дал Сэл.

– Значит, никакого изюма.

Что тогда? Круассан? Шоколатин?[48] Шоссон?[49]

– Ей также понравились фрукты, – добавил Сэл, вторгаясь в мои мысли. Он усмехнулся, жуя крекер. – Хотя ты едва ли сможешь присвоить себе заслуги за них.

Наблюдай, приятель.

Я выбирал эти фрукты, мыл их, нарезал идеально ровными, тонкими ломтиками. Каждый кусочек, который она положила себе в рот, каждый стон удовольствия, изданный ею, – все благодаря мне. И, черт возьми, это так сильно завело меня, что даже руки задрожали.

Ей понравились фрукты. И все же я решил попробовать сделать шоссоны. Меня бы поразило, если бы оказалось, что эта женщина не любит яблочные турноверы.

– Замышляешь очередное кулинарное совращение, не так ли? – Сэл украл еще один крекер.

– Хватит лопать. Они для обеда.

– О, и что же ты подашь с ними?

– Нарезанные яблоки и груши, лавандовый мед и сыр. Томатный суп… – Я заметил самодовольное лицо Сэла и впился в него взглядом. – Знаешь что? Сам готовь себе обед.

– Кто-то у нас ворчун.

– Хм-м.

– Может, тебе стоит пойти поплавать?

– Может, тебе стоит пойти на?..

– Тише, тише, здоровяк. – На этот раз Сэл ухватил грушу. – Мы оба знаем, что ты такой сварливый, потому что завелся.

– Ты как будто жить не хочешь.

– Амалия убьет тебя, если хоть волосок с моей головы упадет, так что, думаю, я в безопасности.

– Даже не рассчитывай на это.

Сэл закатил глаза, совсем не испугавшись.

– Да брось. Ты же просто зефирка внутри, Оз. В людях, которые пекут так, как ты, не может быть ничего, кроме совершенно милого, доброго сердца.

Зарычав, я бросил тесто на стол и молча сосчитал до десяти. Это место должно было стать убежищем от стресса. Но меня окружили бабушка, игравшая в сваху, актриса, доводившая меня до эксгибиционизма, и модный стилист, который действовал мне на нервы.

Сэл перебрасывал грушу из руки в руку, как мяч.

– Зачем ты отрицаешь, что хочешь ее?

Я перехватил грушу и положил ее на столешницу.

– А ты видишь, что я отрицаю?

Это его проняло. Он на секунду застыл в замешательстве.

– Черт, тогда в чем проблема?

вернуться

47

Грета Га́рбо – шведская и американская актриса. В тридцать шесть лет она оставила свою карьеру, начав вести уединенный образ жизни.

вернуться

48

Шоколатин – французское хлебобулочное изделие с шоколадом. Представляет собой ролл из слоеного теста с шоколадной начинкой.

вернуться

49

Шоссоны – слоеные пирожки с фруктовой начинкой, чаще всего из яблочного пюре.

19
{"b":"877139","o":1}