Она вовсе не знала, что будет делать, когда тела приготовят к погребению. Ее жизнь, едва устроенная, рухнула, исчезла, словно кто-то стер следы на песке.

Ближе к вечеру Хельга сидела в Несветовой бане на берегу озера. На полка́х перед ней лежали два тела – обмытые, переодетые в новую одежду, с расчесанными волосами. Занимались ими старухи, которых привела Тихомила. Она же и причитала, вдвоем с Твореной, пока все это делалось. Творена что-то торопливо рассказывала Хельге, перемежая речь плачем и причитанием: как варяги обложили город, как Видимир вызвал «того варяга» на поединок.

– Опять ты, говорит, чертов выродок, нигде от тебя покою нет – а дальше они по-ихнему говоривше, то есть по-вашему, я не понявше…

Потом рассказала, как Видимир погиб, как варяги вошли в город, как «тот варяг» о чем-то ее спрашивал, а она ничего не поняла, как привезли тело Несвета, как она подбежала к нему…

Хельга просто стояла в углу. Старалась слушать Творену, но слова долетали как из тумана и уносились в туман. Она знала, что тоже должна как-то высказать свое вдовье горе, но дома ее не учили причитаниям, а среди славян она прожила слишком недолго. Из протяжных речей Тихомилы она не понимала почти ничего. Пока женщины собирались, она заставила Эскиля проводить ее в свою избу, чтобы сменить нарядное цветное платье на простое, из некрашеной белой шерсти. Войдя, не узнала собственный дом. Вся изба была перевернута вверх дном, все вещи выброшены из ларей, и сидели вокруг варяги – чужие люди с безжалостными усталыми глазами. С изумлением Хельга узнала вещи Видимира – рубахи, кафтаны, свиты, – надетые на чужаках. Иные из этих вещей она сшила своими руками, и на чужих людях они выглядели дико.

– Парни пообносились. – Эскиль заметил ее изумленный взгляд.

– Я надеюсь, мои платья никто из них не надел? – ядовито осведомилась Хельга.

– Мы не такие! – ухмыльнулся один.

– Волшбы не творим![38] – подтвердил другой.

Естанай с трудом нашла в куче некрашеное платье Хельги, годившееся для этого случая. Забрав его, Хельга ушла и переоделась в бане. Два покойника были в белом, и она, как Творена и Тихомила, тоже в белом, и Хельге казалось, что они по-прежнему одна семья и у них одна дорога.

Она была так оглушена, что не замечала голода и лишь попила воды. Ее не тянуло заплакать, но было трудно дышать, она чувствовала себя будто скованной чарами. Это была ее семья – еще вчера… или в тот день, когда Видимир послал ее к Змееву камню. Нет, Несвет тогда уже второй день был мертв, но этого они не знали. Он мертв уже пятый день, поэтому и вид такой ужасный. А Видимир – только второй день. Но тоже мертв. Ее муж мертв. Она думала, что они проживут вместе много лет, у них родятся и вырастут дети, для которых Видимирь будет родным домом, а Арнор и Снефрид – «бабушка и дедушка из Силверволла». И вот… ничего этого не будет. И настоящее, и будущее исчезло, как сон.

А что будет? Когда женщины закончили свое скорбное дело, Хельга велела им всем выйти. Это в первый раз, как она сумела подать голос: напряженный, хриплый, пугающий.

– Ступайте прочь, – выдавила Хельга; она не хотела быть грубой, но с трудом подбирала слова. – Мне надо быти с ними едино… на один…

Она хотела сказать, что ей нужно остаться с мертвыми одной, и ее поняли. Но поняли женщины и что-то еще: от нее ждали, что она станет творить некое колдовство… Какое? Оживит умерших? Съест их сердца? На Хельгу косились теми же злыми глазами, к ней никто не обращался, но и открыто выразить вражду не смели: снаружи ждали несколько хирдманов, а один наблюдал за женщинами внутри бани. Наверное, Эскиль приказал следить за Хельгой, чтобы она не сбежала и ничего над собой не сделала, но женщины смотрели на варягов как на союзников и даже слуг ведьмы, что обольстила бояр, молодого и старого, пролезла в Видимирь, чтобы его погубить.

– Оставь меня, – на языке руси попросила она варяга.

– Тень запретил.

– Я клянусь, что не сделаю ничего дурного… никому. Мне нужно… просто побыть одной. – Хельга прижала руки к груди и мельком вспомнила последний сломавшийся «ведьмин камень». В ожерелье остался только один – янтарь Сванхейд, но ожерелье она убрала под платье. – Клянусь Отцом Ратей!

Варяг с сомнением покрутил головой, еще раз осмотрел всю баню, дабы убедиться, что здесь нет ничего, чем ценная пленница может лишить себя жизни – ни ножа, ни веревки, – и вышел.

Оба полка́ были заняты покойниками, напротив них – печь из крупных камней. Сесть было больше некуда. Хельга встала перед дверью, спиной к ней и лицом к оконцу, и заговорила вполголоса:

Теперь она произносила призыв совсем не так, как с вершины Змеева камня, – тихо, с робкой и грустной надеждой. Неужели он и в этот раз не отзовется? Небесный покровитель покинул ее?

И едва Хельга вымолвила последние слова, как перед нею возник Ульв Белый – спиной к оконцу, он стоял, скрестив на груди руки. Подумалось даже, что он давно здесь, а сейчас лишь дал себя увидеть. При первом взгляде Хельге показалось, что на его плечи накинута белая шкура, но тут же она поняла: нет, на его плечах растет белый волчий мех, который, сбегая от шеи вниз по рукам, постепенно редеет и у кисти совсем исчезает; грудь, живот и бедра покрыты белым волосом не гуще, чем обычно у мужчин. В тесной бане он, с его ростом выше человеческого, казался особенно огромным, подавляющим.

Лицо его с высокими скулами и немного вздернутым носом выглядело мрачным, золотые глаза потемнели и сверкали тускло, как бронза.

– Почему ты в тот раз не пришел! – с упреком воскликнула Хельга. – Утром.

Ульв Белый помолчал, потом хрипло ответил:

– И тебе здравствуй.

Хельга зажмурилась и прижала руки к лицу, стараясь опомниться. Она что, нагрубила Одинову волку?

– Привет и здоровья тебе Ульв Белый! – дружелюбно и учтиво, подражая своей матери, сказала она, когда опустила руки. – Прости меня. Но у меня большое горе, и я очень нуждаюсь в помощи.

Она глянула на тела.

– Я уж вижу. – Ульв Белый тоже покосился на них.

– Ты не появился, когда я звала тебя с камня, и я подумала, что ты меня покинул.

– На твой призыв пришел ответ. Ты нуждалась в помощи, и ты получила помощь.

Хельга не поняла его и задумалась. Он имеет в виду Эскиля?

– Но мне нужна… Что мне теперь делать? – Она снова показала на тела. – Ты можешь чем-нибудь помочь мне?

– Оживить мертвых – не могу. Да и толку – их же сразу опять убьют. Прямо те удальцы, что ждут снаружи.

К глазам подступили слезы: это «опять убьют» во весь рост поставило перед Хельгой ее неисправимое горе. Ее мужа и свекра убили. Насовсем.

– Но что… но как… – заговорила она, изо всех сил стараясь не удариться в бесполезный плач. – Как мне выбраться… ты мог бы… я думала, ты заберешь меня и унесешь…

– Домой к родителям? – Ульв Белый, почти не шевелясь, так же стоял перед ней, скрестив руки на груди. – Всеотцу это неугодно.

– Всеотцу?

– А ты как хотела? Тебя для чего выдали замуж за этого человека – чтобы ты пожила тут неполных четыре месяца и вернулась домой, бросив здесь свое приданое и свадебные дары? И наследство мужа? И дальше будешь жить у отца, только уже не девицей? За этим не надо было так далеко ездить. Попросила бы меня…

Его последних слов – это была насмешка или нет? – Хельга почти не расслышала. Ее мысль зацепилась за начало этой речи. Для чего ее выдали за Видимира? Зачем ее родным был нужен этот брак? Волок от Мсты на Мерянскую реку – ворота Мерямаа. «Если ты будешь жить в Видимире, там будет хоть один человек, на которого мы сможем положиться…» – как-то так сказал отец… или дядя Эйрик.