– Я слышатьше… Он рекше… смерть, – с трудом выдавила она. – Это так?

– Так и было, – подтвердил Тихоня. – Я сам чуть того… теплого в порты не пустивше.

– Что это значит?

– То и значит. Видно, беды немалые нас стерегут.

– Но можно, – Хельга поежилась, – гаданием узнать, что за беды? Скоро ли? От чего? Можно ли прогнать их?

– Посмотрим по лопатке, – кивнул дед Замора.

– Ты сделаешь это сейчас?

– Сейчас! Ишь, разбежалась! По лопатке на закате гадают. Когда угодно их не созовешь, чай не бабы для посиделок!

Дед Замора так обыденно произнес слово «их», будто речь и правда шла всего лишь о бабах, но сама эта обыденность в устах одноглазого пегобородого старика, что сам похож на змея седоватого, пестроватого, навевала жуть.

– Но это… мне приведется… весь день сидеть здесь!

– Ну, поезжай домой, коли я тебе не люб! – хмыкнул старик. – К вечеру воротишься.

Хельга подумала немного. Соблазнительно было так и поступить, вырваться из этой мрачной избы, где ощущалось дыхание змея. Но ехать в Видимирь, а потом обратно – почти весь день провести в седле, что само по себе утомительно. Приехать в Видимирь, рассказать об услышанном, напугать всех до смерти… более ничего не зная? Нет, лучше уж вернуться, выяснив все, что только боги и духи пожелают поведать.

Тяжело вздохнув, Хельга решила остаться. Дед Замора послал их с Естанай собирать сныть и молодую крапиву, варить похлебку, доить козу. В воспоминаниях Хельги о прошедшей ночи сменяли друг друга страх и надежда. Холодная жуть, змеев свист у камня – и тепло белой шкуры, которая и появилась, и исчезла сама собой. Приятно было думать, что Ульв Белый не забывает ее и заботится, даже когда она его не зовет. Если вдруг нагрянет беда и она даже не успеет позвать…

К обеду дед Замора принес часть бараньей туши с лопатками – значит, не все досталось змею. Велел сварить, разыскав под лавкой в углу большущий горшок. Сидя на пороге избушки, чтобы не дышать печным дымом, перемешанным с густым запахом вареного мяса, Хельга подумала было: не часто в этой избе пахнет такой хорошей едой! А может, и чаще, чем ей кажется: не у нее одной ведь бывает надобность в советах богов, а дед Замора, как видно, не всю жертву целиком отдает змею, оставляет и себе немного.

Не стал бы Видимир сердиться на ее долгое отсутствие! Скажет, жена прохлаждается, хозяйство забросила… Голодным он не останется: две челядинки дома, да и Творена приглядит.

Может, Несвет с его малой дружиной уже вернулся, пока Хельга здесь, и в гадании уже нет нужды!

А если нет? Если Несвет не вернулся? Тогда задать духам вопросы будет куда полезнее, чем спешить домой стряпать мужу обед.

Варить баранину пришлось дольше обычного – нужно было, чтобы мясо полностью отстало от костей. Дед Замора сам вынул лопатку, очистил и отложил в сторону, на припечек. Все четверо поели, но Хельгу трясло от волнения, кусок не лез в горло. Да и соли у деда нашлось маловато, только молодой «медвежий лук» в изобилии.

Когда убрали со стола, начало темнеть. Огонь в печи уже не горел, но угли еще были жарки. Дед Замора взял веточку сухого можжевельника, поджег ее и стал водить дымящейся веткой вокруг лопатки, что-то бормоча. «Собирайтеся, снаряжайтеся… лесные, полевые, болотные… с дерева сухого, с болота глухого… Идите сюда, скажите, в чем судьба»… Хельга догадывалась: он созывает духов, и старалась не вслушиваться, отгоняя любопытство.

В избе витал можжевеловый дым. Сгущалась тьма. Дед Замора взял лопатку и сунул в печь, прямо на угли. Все четверо сидели вокруг в полном молчании: час был неподходящий для болтовни. Во тьме по углам, в веянии можжевелового дыма, в мерцании углей в печи, на которых лежала белая лопаточная кость, постепенно чернея, Хельга угадывала присутствие незримых духов. Что они подумают о ней? Вдруг уловят ее связь с Ульвом Белым и не захотят отвечать?

Вдруг раздался громкий треск: его издала кость на углях. Все вздрогнули.

– Это важные вести нам духи несут! – пробурчал дед Замора. Голос его доносился как будто издалека, хотя он сидел тут же, на припечке. – Видно, кончается старая жизнь, новая пойдет, иная…

Какая – иная? Волосы шевелились под платком от страха, но спросить Хельга не решилась. Она и жалела, что Видимир отправил ее сюда, что она затеяла это гадание, и понимала: гадай-не гадай, сам ход событий не отменить. Но если знать чуть больше – можно успеть увернуться от копыт судьбы.

– Зажги огня, – глухим утробным голосом велел вдруг дед Замора.

Тихоня, вздрогнув, поднялся и стал разжигать глиняный светильник полоской бересты. Взяв через тряпку, дед Замора вынул лопатку из печи и снова положил на припечек. Тихоня поставил рядом зажженный светильник, и стало видно, что местами лопатка сильно почернела, но остались и светлые пятна. Хельга догадалась, что это значит: дела пойдут худо, но кое-что будет и хорошее. Она несколько раз видела, как меряне гадали по лопатке, и кое-что знала о толковании этих примет.

– Фу, худо дело! – Едва глянув на лопатку, дед Замора той же тряпкой отбросил ее прочь. – Не буду гадать!

– Но как же! – воскликнула Хельга. – Так нельзя!

– Чего гадать – беду сразу видно! – Дед Замора сердито зыркнул на нее единственным глазом. – Не будет добра! Должно, скоро всех кукнут!

– Начал, так продолжай! – Хельга вскочила в негодовании. Она и сама видела, что хорошего ждать не стоит, но неизвестность казалась хуже дурных предсказаний. – Такой старый, а боишься!

От страха остаться в неведении она даже осмелела перед стариком.

– Сама потом скажешь – дед дурное навещал, деда в воду!

– Я хотить ведать истину!

– Ну, смотри! – Дед Замора, ворча, нагнулся и поднял лопатку. – На меня потом не пеняй!

Перевернув лопатку наружной стороной вверх, дед наклонился, вглядываясь, потом повернулся к Хельге:

– Видишь – потрескавше?

Она кивнула. От жара лопаточная кость покрылась множеством трещин. Это и были знаки судьбы, и от волнения заходилось сердце. Сейчас судьба разомкнет уста…

– Вот это видишь? – Дед Замора потыкал пальцем в поперечные трещины.

Хельга только сейчас заметила, что на пальце у него не хватает верхнего сустава. Подумалось: духи отгрызли.

– Виджу.

– Вот эта длинная – князю смерть несет.

Сильно вздрогнув, Хельга схватилась за сердце. Ощутила под пальцами холод «ведьминых камней», и он проник до самого сердца.

Князя? Это значит – Эйрика? Неужели те смолянские русы так сильны… что будет большая битва и сам Эйрик в ней падет? Она видела мысленно, как клонится его стяг над грудой тел в кольчугах, среди обломанных щитов…

– А вот это видишь? – Дед Замора показал на другую трещину, короче и чуть ниже. – Это значит, второй за ним умрет.

Хельга села. Если первый удар ее подкосил, то второй выбил дух из груди. Сердце то замирало, то грозило выскочить. Второй за Эйриком… это же… ее отец. «Нет, нет!» – убеждала она себя. И другие могут считаться… Анунд, Эйриков старший сын. Хроар Гора, хёвдинг его дружины в Озерном Доме. Да мало ли… Но понимала – нет, это она пытается себя обмануть. В Мерямаа Арнор Камень, хёвдинг Силверволла и шурин Эйрика, всеми признавался вторым человеком после него.

– Много людей новых увидишь, – продолжал дед Замора, показывая на более короткие черточки-трещины. – Вот эти, что вдоль – вороги твои, а вот эти, поперек, – доброхоты. Не оставят тебя боги твои без помощи. – Он бросил на Хельгу одобрительный взгляд, будто в этом была ее заслуга, а она подумала об Ульве Белом.

– И все это… верно будет? – в отчаянии спросила она.

Ведь дед Замора может и ошибаться! Он что – всеведающий Один?

Да, с содроганием ответила она сама себе, встретив направленный на нее в упор взгляд единственного глаза. Если бы Одину вздумалось объявиться в этих лесах, именно такой облик он бы и принял.

Не говоря ни слова, дед Замора вдруг швырнул лопатку через плечо.

– Глянь, как упала, – не оборачиваясь, велел он.