Мистина встал перед строем, небрежно уперев руки в бедра; ему не требовалось влезать на пень или на бревно, он и без того был самым рослым человеком в дружине. Блеск тесного ряда серебряных бляшек на его поясе, взятом у князя Едигара, сказал бы и незнакомцу, что и положением он так же превосходит всех, как и мощью.
Ингвар стоял пообок от него, скрестив руки на груди. Сдержанная ярость ожесточила его лицо; ростом и сложением он заметно уступал побратиму, но не казался из-за этого слабым – напротив, его более низкий рост создавал впечатление, что просто в этом бочонке пиво крепче.
– Эскиль Тень и его угрызки прислали ответ, – начал Мистина; лицо его оставалось невозмутимо, но люди, поглядывая на хмурого князя, догадывались о сути этого ответа. – Присоединяться к нам они отказываются. Говорят, что заняли часть Эйриковых земель, держат волок и на том считают свое дело сделанным. Зимой князь согласился их помиловать… не простить, измен мы не прощаем, – но дать исправиться… Они не поняли.
– Думали, запугали меня! – гневно бросил Ингвар. – Да ётуна им в рот, больше я не спущу!
Запугать Ингвара было невозможно – даже Роману цесарю и патрикию Феофану с его «влажным огнем» удалось ранить его и отбросить назад, но не запугать.
– Они требуют, чтобы князь пропустил их на юг и дал грамоту к Роману, чтобы тот принял их к себе, – продолжал Мистина. – Этого не будет, иначе Тень и Берег вообразят, что это они правят на Руси и в Гардах. Нам не нужны враги на нашей земле, и мы с ними покончим.
Ингвар уверенно кивнул: он услышал то, что ждал и желал. Хирдманы не издали ни звука, и в этой тишине было ожидание дальнейших распоряжений.
– Но стоит обсудить: как нам это сделать с наименьшими издержками для себя? Их там сотен пять. Какие это лютые ушлепки, вы знаете – они были с нами в царстве Греческом. Они знают, что отступать им некуда – с востока их Эйрик подпирает, а ему они за лето изрядно крови попортили. Здесь на волоке у него жили свойственники – Несвет сын Олава и его сын Видимир, – и они убиты. Племянница Эйрика была в плену, и хотя Тень заверил, что она давно отправлена к дяде, тем не менее между ними и Эйриком теперь кровный раздор.
При этих словах кое-кто из стоявший перед ним хирдманов искоса переглянулся; Мистина лишь слегка двинул бровями при словах «была в плену», но не требовалось объяснять, к чему это могло привести.
– Покончить с ними нам придется, здесь другого решения нет. Но я не думаю, что будет умно прямо сейчас идти в лоб на их засеки. Положение у них удобное, лучше нашего. И наверняка у них это не одна засека, а они там и дальше на каждом повороте. Они будут отбиваться, мы будем терять людей. А у нас тоже впереди Эйрик…
– Так чего ты хочешь? – прервал его Ингвар, уже понимавший, что ему предлагают.
– Я предлагаю пока с места не трогаться и под стрелы не лезть. У них наверняка плохо с припасами: с волока они уже давно все выгребли, что можно разжевать, а на восток они не пойдут – там Эйрик…
– Могут пойти, – возразил Годорм Пепел, сотский из Вышгорода. – Мы-то вот здесь под носом, а Эйрик, может, еще в Силверволле, за двадцать переходов!
– Решат они тронуться на восток – и чудно. Тогда мы на волок зайдем, ни капли крови не потеряв. И чем они ближе будут к Эйрику, тем больше надежды, что они на него наткнутся и наконец между ними что-то выйдет.
По строю пробежал смешок: Мистина произнес это «между ними что-то выйдет» с таким выражением, пошевелив пальцами в воздухе, как говорят о любовной связи.
– А то они, я вижу, целое лето мялись на пороге, но так и не решились броситься в его объятия.
– Этот старый медведь сожмет – кости затрещат, – буркнул Ингвар.
Ему вспомнилось, что Сванхейд говорила ему об Эйрике – «это упрямый старый медведь». И это было самое большое разочарование для Ингвара и его побратима: они рассчитывали, что за лето варяги и Эйрик успеют нанести друг другу больше ущерба и облегчат им победу над победителем.
– Ну а если Эйрик наконец явится и начнет давить с востока, у них не останется иного выхода, кроме как на нас. К тому времени они уже будут жрать лягушек и гадюк, даже старые поршни кончатся…
– Ну а мы-то что? – Ингвар развернулся к нему. – Будем, глядь, в этом болоте сидеть, комаров кормить?
– Пока сами не заквакаем, – буркнул Дьярви Колос, тоже не склонный к промедлениям.
– Зачем сидеть? Там севернее, – Мистина показал рукой себе за спину, – живут Ратолюбовичи, родичи Несвета по матери, и Всевидовичи, его единоутробные братья. Тень – их кровный враг. Они и так сложа руки не сидят, а теперь мы их поддержим. Они местные, в лесу с каждым пнем здороваются. Они знают, как к варягам подобраться в обход этих засек. Думаю, и к самому Видимирю нас выведут. Когда дойдет до драки, так пусть враги наши кровь проливают, а не мы.
Ингвар хмурился, видя по лицам хирдманов, что речи Мистины доходят до них и находят поддержку. Он и сам понимал их разумность и по существу не мог возразить, но душа его противилась сдержанности и выжиданию.
Однако он не был бы князем, если бы пропустил мимо ушей слова «беречь людей». Как для древних «князей-пахарей» каждый из тысяч подданных был в той или иной отдаленной степени кровным родичем, так для него, князя-воина, каждый из тех, кому он вручил оружие, был братом по войне, по жизни и смерти. Ингвар находился в более выгодном положении, чем вожди мятежных варягов: им было неоткуда ждать подкрепления, а у него за спиной оставались верные ему словене, чудь и русь Приильменья и Помостья. Но, помня, с каким трудом удалось восстановить численность дружины после огромных потерь первого греческого похода трехлетней давности, он не хотел ставить их под удар без большой необходимости и вынудил себя признать правоту Мистины.
От природы обладая нравом прямым и нетерпеливым, к двадцати шести годам Ингвар приучил себя слушать голос разума, который с юности для него олицетворял Свенельд, его воспитатель, а в последние годы – его сын.
– Ну только если так, – согласился он, все еще хмурясь. – Пошли за этими Всевидовичами. Пусть приедут ко мне – поговорим.
Видя, что решение князем принято, хирдманы стали не спеша расходиться; кто-то ушел, иные встали кучками поодаль, обсуждая положение. В целом люди были согласны с Мистиной. Они пришли сюда покончить дело с Эйриком, но на пути к знатному мятежнику стояли другие мятежники, попроще; это было неприятно, но люди опытные понимали: наилучшая победа не та, что достигнута быстро, а та, что достигнута ценой наименьшей крови. Своей.
– З-зря я тебя послушал зимой, – негромко бросил Ингвар своему побратиму. – Толку, что они здесь все лето мнутся – с жабий хрен. Ну, заняли они волок – так все равно он не наш. Разбили бы мы их зимой под Вышгородом, да и все. Уже бы и забыли. А теперь, даже если и разобьем, придется сразу на Эйрика идти, а сил будет меньше.
– Даже боги не всегда принимают верные решения, а мы только люди, – беспечально ответил Мистина. – И тем более сложно найти хорошее решение, когда перед тобой пять сотен лютых угрызков, которым нечего терять, а ты нипочем не можешь дать им то, чего они хотят. Приходится выбирать ту тропку, что хоть чуть почище других.
– Ладно… умный! – Ингвар и досадовал, что у его побратима на все находится ответ, и радовался в душе, что у него есть такой человек.
– Я тебе скажу – знаешь, какую пользу нам принес тот день в Босфоре?
– Ну?
– Теперь, что бы ни случилось, мы всегда с полным правом можем сказать: бывало и похуже!
Мистина подмигнул Ингвару и пошел к своей дружине.
Тем временем начало темнеть. Хирдманы варили кашу на ужин, раскладывали на щитах, заменявших походные столы, вяленое мясо, рыбу, сухари. Мистина сидел на бревне у костра, с опустевшей миской на коленях, и смотрел в огонь. Ингвар не сказал ему ничего нового: он и сам не раз уже задавал себе вопрос, не ошибся ли зимой, попытавшись обратить мятеж варягов себе на пользу, вместо того чтобы просто их перебить? Нет, не ошибся, отвечал он себе. Раз уж появилась хотя бы надежда повредить Эйрику мерянскому чужими руками, надо было этот случай использовать. Но никакие здравые расчеты, никакая возня с веретеном и мотовилом[52] не помогут совершенно точно предсказать итог: ведь каждое решение каждого причастного к делу что-то в нем меняет. И всегда может всплыть что-то такое, что угадать заранее было невозможно. Мистина подозревал, что нечто подобное случилось и сейчас.
