Дама уже начала оглядываться по сторонам, и Векшин совсем было собрался встать из-за стола, но… Он так и не успел разобраться, что же произошло буквально в считанные секунды. Третируемая толстяком женщина вдруг резко обернулась к нему, поманила пальцем и что-то сказала на ухо. Ее собеседник выпрямился, мгновенно протрезвев, покрутил головой, пожал плечами и… заторопился за другой столик.

Павел с восхищением наблюдал за маленькой победоносной акцией красоты и женственности. Тем более что эта стройная Диана показалась ему знакомой. «А впрочем, кому из нас не кажутся давно знакомыми интересные девушки с таким сногсшибательным обаянием. Интересно, что же она ему сказала…»

После трехчасового ожидания (кофе, коньяк, еще коньяк) объявили посадку, и Павел с удовольствием вышел на свежий воздух. Для человека только что расставшегося с какой-никакой любимой женщиной у него было вполне сносное самочувствие. Может быть, все дело было в коньяке, может, в предстоящей встрече с Одессой… А может быть…

Чудо было в том, что ее кресло находилось рядом с его креслом. Он зашел в салон самолета одним из последних, и его соседка уже уютно устроилась на своем месте и прикрыла глаза. «Устала амазонка…». Векшин положил в багаж куртку и тихонько сел в свое кресло. На расстоянии двадцати сантиметров она была еще более привлекательна. Длинные ресницы княжны Мэри, высокий чистый лоб, губы… Интересно, а какие у нее глаза?

А глаза у нее были как минимум сердитые.

– Ну, как, составили общее впечатление?

– Разве, что самое общее. Я вас разбудил, кажется, извините, – сказал Паша.

– Я не спала. Просто…

– …закрыли глаза, чтобы немного помечтать о будущем. Или поразмышлять о прошлом? – коньяк располагал к общению.

– Для абсолютно постороннего человека вы слишком любопытны!

– Так в чем же дело?!

– Уж не хотите ли со мной познакомиться? Вы – со мной!

К удивлению Векшина, в серых выразительных серых глазах соседки плеснулась даже не раздражение, а ярость. Он немного опешил.

В салон вышла стюардесса и пригласила пассажиров оставить, наконец, все свои дела на земле и насладиться полетом.

Векшин послушно начал пристегиваться, и когда снова оглянулся на соседку, та полулежала в кресле, прикрыв глаза. Он склонил к ней голову:

– И все-таки могу я узнать ваше имя?

– Лена меня зовут. Елена Николаевна, – ответила она.

– Что вы говорите… Какое учительское имя-отчество, просто прелесть!

Она открыла глаза.

– А я и есть учительница. Преподаю историю в средней школе.

«Ну, и денек выдался нынче. Она еще и учительница к тому же. Как там Лешка изрек: на твой век учительниц хватит?.. Паша, надо брать…»

– Очень интересно. А еще интересней для меня то, что же вы сказали давеча толстяку за вашим столиком. Наверное, это было что-то яркое и запоминающееся? – продолжал болтать Векшин.

– Какому толстяку? Ах, этому… Я ему сказала, кто он есть на самом деле.

– А что же он совсем об этом не догадывался? Ах да, я понял: вы открыли истину, выбившую его из колеи, – сказал Паша.

– Мужчины не любят и боятся правды, – сказала Елена Николаевна.

– Ну, не обобщайте, милая Диана. Есть ведь и исключения из правил…

Ответа не последовало.

– Трудно с вами. Совсем вы невнимательны к собеседнику.

– Да, пожалуй. А вы бы отдохнули лучше, чем производить впечатление на незнакомых женщин. Поспите, сейчас ведь ночь, – сказала Елена.

Теперь не ответил он. Она искоса взглянула.

Векшин спокойно посапывал себе, скрестив руки на груди.

«Он еще и уснул самым бессовестным образом! Насколько же я постарела, если меня невозможно узнать… Женат? Нет, не похоже. Интересно, помнит ли он о нашей… Дура, ты все-таки, Ленка! Интересно, чтобы сказали об этой встрече мои легальные темные силы?.. Да, Павел Векшин, не такой я представляла себе нашу встречу».

Когда она увидела его в кафе, первое, что пришло в голову: скоренько, бочком-бочком выскользнуть оттуда. Но еще до посадки в Москве к ней привязался этот нефтяной барон с огромным брюхом, и ей пришлось вступить с ним в короткую дискуссию. Ну кто бы мог подумать, что в салоне самолета их с Павлом места окажутся рядом… Что они встретятся в этом аэропорту… Что вообще встретятся когда-нибудь…

Елена Николаевна чуточку придвинулась к своему кинематографическому возлюбленному шестилетней давности и поняла, что помимо длительного поцелуя ей хочется оставить на его мужественном лице не менее горячую пощечину, а то и две. Или больше.

– Девушка, – позвала стюардессу. У вас вон там свободное местечко. Можно я…

Едва подали трап на посадке, она выскользнула из самолета и уже через час подъезжала к затейливому особнячку на окраине Одессы, так и не сумев решить, как же ей держать себя при предстоящей встрече с новыми знакомыми.

Несмотря на раннее утро, сквозь плотно зашторенные окна первого или, скорее, полуподвального этажа пробивался свет. Играла огнями вывеска. Как и было обещано, с явно потусторонним названием. Мефисто, царь тьмы, в честь которого и была названа ресторация, в своем рекламном воплощении изображался плотоядным хлыщем, без возраста и очевидных признаков ужасности. Более того, его смазливость наводила на мысль о существовании у темных сил нетрадиционной сексуальной ориентации.

Едва Лена приблизилась к особняку, двери широко распахнулись, и навстречу ей выкатилось что-то маленькое, блестящее, жестикулирующее. Елена Николаевна отшатнулась, но существо, оказавшееся лилипутом в швейцарской униформе, уже успело завладеть ее рукой.

– Ах, Елена Николаевна, ах, какая вы молодец! Надеюсь, добрались нормально?! Вы прекрасно выглядите сегодня! Впрочем, как и всегда! Ну, что же мы стоим, проходите, пожалуйста! Милости просим, же ву при, как говорится! – приветливо рокотал нагловатый швейцар таким неподходящим для него густым баритоном.

Лене удалось вырвать руку у сопровождающего только внутри особняка, где карлик несколько присмирел и чинно-благородно предложил ей оставить «манто» в гардеробе и пройти в Розовый кабинет, где «милостивой государыне Елене Николаевне была назначена аудиенция». Свое приглашение необычный швейцар должен был повторить дважды, потому как «милостивая государыня» восхищенно и растерянно оглядывалась по сторонам.

Скелеты, ящерицы, пауки, дамы с косами, джентльмены с рогами и хвостами на фоне стен, обитых красным бархатом, многочисленных зеркал и горящих факелов произвели необычайное впечатление на неокрепшее сознание учительницы, до сих пор как-то не сталкивавшейся с потусторонними силами. Вход в зал скрывали тяжелые плюшевые шторы. Перед тем, как открыть их, Елена подошла к одному из зеркал и увидела в нем прелестную брюнетку в открытом черном платье, со сверкающим на шее кулоном. Она резко обернулась. Рядом стоял только карлик и подобострастно улыбался. Елена зажмурилась, но брюнетка с кулоном никуда не исчезла. Несколько мгновений ушло на то, чтобы опознать себя, вспомнить свой более чем скромный туалет перед отъездом: юбка, блузка, жилетка, заколка – и отчаянно отмахнуться от неразрешимости еще одной загадки.

Она вошла в зал. Здесь звучала музыка, джазовая, скорее всего; приглушенный свет каким-то непонятным образом исходил от стен, потолка и даже пола. Снова красный бархат, зеркала, инкрустированная, массивная мебель. Слева – небольшой подиум, за ним кулисы, справа – барная стойка. Посетителей не было, хотя свечи на столах горели и приборы были расставлены. Елена Николаевна сделала несколько шагов и остановилась в нерешительности. Но вот уже навстречу ей спешил довольно представительный господин в черном костюме. Господин, вблизи оказавшийся удивительно похожим на Шона Конери времен бондианы, поклонился, произнес какую-то фразу, скорее всего по-французски, и сделал приглашающий жест рукой.

Только теперь Лена увидела, что в глубине зала есть еще один занавес. Она милостиво кивнула Джеймсу Бонду, отметив про себя, что шелковое вечернее платье сообщает манерам особую аристократичность, и вскоре оказалась в обещанном Розовом кабинете, где, впрочем, также никого не встретила. Метрдотель сообщил, что ее не заставят долго ждать, и откланялся. Ей же ничего не оставалось, как присесть на один четырех высоких и мягких стульев, окружавших стол, и запастись терпением.