– Выпьете чего-нибудь? – участливо спросила белокурая дама. А хорошо знакомая ему брюнетка пригласила официанта.

Векшин услышал едва слышные шаги за спиной: халдей подошел сбоку и чуть позади от него. Он протянул к Паше темную бутылку и сказал знакомым голосом:

– Рекомендую. Бордо урожая пятьдесят девятого года.

Векшин поднял глаза: перед ним стоял майор Неволин. Он был одет в черный костюм и белую рубашку. Галстук-бабочка на шее делала его еще более подтянутым и моложавым.

– Твою мать! Серега, ты чем это здесь занимаешься?

– У меня новая работа, Паша. И новая жизнь, – ответил Неволин. Он отнюдь не казался смущенным. Удивлению Векшина, быстро перешедшему в негодование, не было предела.

– Сергей Ильич подал рапорт об отставке по семейным обстоятельства, и через … семь минут он будет подписан высшим начальством.

– Каким обстоятельствам? – спросил Векшин, не отрывая глаз от по-прежнему невозмутимого лица без семи минут отставного офицера. – Ты же не женат, Серега!

– Теперь мы его семья, – медленно и весомо проговорила Лариса Андреевна.

Векшин ошеломленно посмотрел на нее, снова перевел глаза на Неволина.

– Ты-то чего молчишь?

– Так вы попробуете вина? – переспросил тот. – Может быть, у вас будут какие-то другие пожелания?

– Есть одно. А не пошел бы ты…

Свежеиспеченный официант кивнул, развернулся через левое плечо и скрылся за портьерами.

– С приобретением вас, милостивые государыни! – обратился Векшин к присутствующим. – Но меня вам так просто не взять, спятившие бабенки!

Он сделал попытку подняться с места, но не смог встать. Ноги как будто одеревенели, и по всему телу разлилась вяжущая слабость.

– А ну прекратить, дьявольское отродье!

– Не любите вы женщин, Павел Артемьевич, – заметила брюнетка, пытаясь насадить на вилку, ускользающую от нее оливку.

– Вот как раз женщин-то я люблю больше всего на свете, – прорычал Векшин в ответ и почувствовал, что стало немного легче. – А ненавижу больше всего баб, переставших быть женщинами. Вы, милые дамы, совершаете тяжкое преступление, которое должно наказываться примерно и публично. Вы уничтожили женственность в себе и хотите, чтобы ее лишились все без исключения женщины на свете.

– Это за что же нас наказывать? За то, что мы отказываемся следовать чисто мужскому представлению о женской участи? «На кухню и плакать» – так, кажется, это звучит, а Павел Артемьевич? – зло и отрывисто проговорила Лариса Андреевна, отбросив светское радушие.

– Именно. Плакать и капризничать, готовить блинчики и гладить брюки, а также быть нежной, доброй и обольстительной. А не командовать спецназом, толкать ядро и поднимать штангу. Любить мороженое с клубникой, красивое белье и бордовые розы. Много всего надо, чтобы быть женщиной…

– Довольно большой список, не находите? Особенно, если учесть, что частенько такая вот идеальная женщина, проведя ночь с настоящим мужчиной, получает от него на утро прохладный поцелуй и брошенное мимоходом предложение как-нибудь увидеться… – вступила в разговор Марина Аркадьевна с уже отловленной оливкой.

Удар был точный, и Векшин почти потерял сознание от нового приступа слабости. Еле слышно проговорил:

– Я пропустил еще одно важное женское качество: умение ждать.

Дамы переглянулись.

– Мы понимаем, господин Векшин, что ваши взгляды на жизнь, ваш характер, ваш пол, наконец, вряд ли позволят вам согласиться с теми принципами, которые мы исповедуем. Но если вы найдете в себе смелость прийти к нам в воскресенье по адресу…

– Никаких сборищ под эгидой лояльных ведьм больше не будет! Хватит вам морочить людям головы! – повысил голос Векшин.

– Ну, нет, Павел Векшин, так мы с вами не договоримся, – укоризненно покачала головой Лариса Андреевна.

– А я и не собираюсь с вами ни о чем договариваться. И еще: оставьте в покое Елену Тихонову, а не то я такой шабаш устрою, что «Мастер и Маргарита» вам производственным романом покажется.

– Да-с, мы с Михаилом Афанасьевичем когда-то не поняли друг друга … А сейчас и с вами общего языка никак не найдем, – печально сказала рыжеволосая ведьма, но глаза у нее загорелись веселым огнем.

– А вам не кажется, что Елена сама должна сделать выбор, господин Векшин? – ядовито добавила ее белокурая соседка, в глазах которой также засиял необычный свет.

– Павел, да вы расслабьтесь. Скоро все закончится. Мы уже не будем казаться вам этакими злобными монстрами. И вы помиритесь с вашим товарищем, – мягко проворковала брюнетка, сидящая ближе всех к Векшину, погладила его по руке и обволокла светящимся взглядом.

Векшин снова почувствовал, как отнимаются ноги и он постепенно превращается в аморфное существо. Веки отяжелели, под перекрестными взглядами трех «настоящих» женщин он с трудом удерживал уплывающее от него сознание.

– Не сметь! – раздалось вдруг среди таинства и колдовства. Огромная люстра угрожающе закачалась, зазвенели бокалы, и самопроизвольно откупорилась бутылка шампанского. Нарушительницей спокойствия в Розовом кабинете оказалась не кто иная, как Елена Николаевна Тихонова собственной персоной. Она стояла немного позади неподвижного Векшина и, прижав подбородок к груди, с вызовом смотрела на своих экзаменаторов. После того, как в гардеробе она повстречала Сергея Неволина в его теперешнем статусе, а в Розовом кабинете замаячила векшинская спина, ее чуть ли не затрясло от желания разнести на щепки все заведение.

– А мы как раз хотели пригласить вас на собеседование, – сказала Лариса Андреевна. – Как вы здесь оказались, Елена?

– Я что-то не пойму, последний пункт все-таки пошел ей в зачет? – шепотом спросила блондинка брюнетку. Та в ответ пожала плечами.

Елена наклонилась и сбоку заглянула в лицо Векшину. Понемногу он начал приходить в себя, открыл глаза и сжал руками виски.

– Я хочу разорвать наш контракт. И не вздумайте меня уверять, что это невозможно! – безапелляционным тоном произнесла Елена.

Лариса Андреевна грустно усмехнулась. Веселые огоньки в ее глазах погасли.

– Подумай, девочка, от чего ты отказываешься. И ради кого. Он же бросит тебя очень скоро.

– Ну, это вы, положим, врете! Я без него не могу! И не хочу!.. Как я могу компенсировать вам затраченное время и энергию? – не снижала темпа и натиска Елена.

Брюнетка и блондинка потеряли к разговору всякий интерес и занялись едой и питьем из уцелевшей посуды.

– Вон твоя компенсация просыпается. Ты должна будешь не менее трех раз в неделю вступать с ним в интимные отношения.

– В интимные?..

– Ты прекрасно поняла, о чем я! И вот эдак-то в течение двадцати ближайших лет! Только в этом случае господин Векшин не сможет вспомнить всего, что с ним произошло за последний месяц и в силу природного мужского шовинизма причинить нам вред. Иначе – ты наша, а он уйдет на пенсию с должности официанта.

– А если он?.. А если у него?.. – еле слышно спросила Лена, утратив всю самоуверенность.

– Твои проблемы! Я надеюсь, что ты и сама откажешься от своей затеи в скором будущем. И в одну прекрасную ночь или день откажешь ему и захочешь вернуться к нам. Ты почти стала частью Сообщества, Елена!

– Я – часть Векшина. А он – часть меня, – было сказано в ответ.

Лариса Андреевна досадливо поморщилась.

– Ну, будь по-твоему! Я все же не буду прощаться. Ты знаешь, как вернуться к нам. А теперь закрой глаза. И ему закрой тоже. Не бойся. Ведьма глупую женщину не обидит. Откроете глаза ровно через семь секунд. Успехов в семейной жизни!

С последними ее словами свет в кабинете погас.

– Господи, а зачем глаза-то закрывать?! – воскликнула Елена.

– Традиции надо уважать! – откуда-то с потолка донесся ответ.

XXII. Жизнь – прекрасна, и каждому – свое

Три женщины, завернутые в простыни, полулежали, в комнате отдыха лучшей городской сауны. Перед ними стояло холодное пиво и пакеты с чипсами и солеными орешками. Кружек и стаканов не было. Как истинные ценители пенного напитка они предпочитали пить его из бутылок. Звучала томная музыка. Пахло древесной смолой. Современный художник, возьмись он за написание подобной картины, назвал бы ее «Три грации в состоянии релаксации».