– Это кто?

– А чёрт его знает. Главное, что вариантов утешения – куча. Грустить некогда.

Он несколько раз – будто проверяя работоспособность суставов – щёлкнул пальцами.

– В конце концов, когда начинаются рассуждения о жизни мне только и хочется, что повторить слова поэта: не спасётся ни букашка, ни её лихой буках, – сказал Яков. – И что к этому добавить?

Устав сидеть и пороть пьяную чушь на глазах у официанток Яков кое-как встал и попросил Лиду проводить его до автобусной остановки.

– Так почему ты всё-таки плакала? – допытывался он пока они шли по улице.

Лида видела, что он пьян окончательно и старалась отвечать простыми словами и без эмоций.

– Просто.

– Просто? Ты что, дура?

Пока Лида соображала обидеться на это или нет Яков продолжил:

– Извини. Я хотел сказать, что это вообще-то неинтересно… то есть неестественно.

Лида не ответила.

– А-а, ты думаешь, что я пьяный и говорить со мной бесполезно?

– Да.

– А ты когда-нибудь напивалась?

Лида опять промолчала.

Яков мотнул головой, заряжая мозговой ствол обоймой новых нелепых вопросов.

– Ты вообще хоть раз в жизни нюхала скунса изнутри?

Вот он, вылупился! Ну что ещё скажешь?

– А ты когда-нибудь думала о Сталине так напряжённо, что у тебя усы начинали шевелиться?

Сейчас Лида думала только о том, где же эта автобусная остановка в конце-то концов.

– Мне тридцать четыре года… как ты думаешь, для чего всё это нужно? Я должен расти над собой, развиваться, а не просто бухать и трахаться. Может, мне гимн написать? Гимн жертвам бытовой кастрации и красного террора. Долой гуманизм, фетишизм и абстракционизм! Отдадим жизнь за Родину и за красную смородину!

Яков городил не переставая и Лида уже слушала в пол уха.

– Лида, ах Лида, Лида красная будь со мной, – напевал Яков белиберду на мотив старой советской песни про лето.

«О боже» – думала Лида.

– Между нами разница такая же как между чёрным и красным квадратами Малевича, – изрёк Яков непонятно к чему. – То есть, никакой.

Да что у него всё красное?

– Что-то у меня всё красное, – будто услышал её мысли Яков.

– Ты девственница? – спросил он ни с того ни с сего.

Лида смутилась и зарумянилась потому что девушкам, гад такой, вопросов подобных не задают!

Яков даже как будто и внимания на её румянец не обратил и продолжил разглагольствовать.

– Если девственница, то будем дружить. Я тоже почти девственник. Это вообще-то не важно. Потому что и Меркьюри и Леннон уже давно исдохли и развалились на куски, стали грибами. Но это всё известные факты. А хочешь настоящую тайну расскажу?

Лида посмотрела на него ожидая что сейчас он выдаст что-нибудь потрясающее ну или около того.

– Нет у меня никакой тайны, – признался Яков. – Я – дерьмо, серость, как и все мои знакомые, только, может, чуть лучше.

– Я даже «Сто лет одиночества» не дочитал, – сокрушённо добавил он. – Позорище.

Они дошли до остановки. Яков опёрся о лавку и стал рассматривать Лиду, а она даже засмущалась опять.

– Ты красивая, – наконец оценил её Яков.

«Когда же наконец автобус подойдёт» – думала Лида глядя вдоль дорожного асфальта.

– Давай как-нибудь встретимся, погуляем, – предложил Яков, празднично покачиваясь на трясущихся от опьянения ногах.

Лида всё ещё ждала автобуса.

– Думаешь, я скот, да? Ну, конечно думаешь. Я тоже, может быть, кое-что кое про кого думаю. Но я обещаю, что с тобой буду вести себя пристойно. Никакого мата, никакого компромата. Без пошлостей. И пить не буду – буду стихи читать… «Некрасивый, но хороший, это кто глядит на нас…» Андрона, наверное, послезавтра хоронить будут. Мне нужно отвлечься, я очень впечатлительный.

Напоминание о смерти Андрея снова вывело Лиду из равновесия.

– А как же Лена? – к чему-то она про свою почти что подругу.

– Какая Лена?

– Вы же встречаетесь?

Яков пошевелил тем что ещё осталось в голове вспоминая лицо и тело, ну и фамилию бы желательно вспомнить этой самой Лены про которую ему тут твердят. Ничего кроме глупости и заурядного совокупления после двух часов знакомства он припомнить так и не смог.

– Лена – это всё пустое, – промямлил он. – Даром за амбаром. Уже забыли.

Яков вынул из кармана брюк мобильный телефон и волнующимися пальцами стал чего-то там тыкать.

– Диктуй свой номер – я позвоню.

Лида заколебалась. С одной стороны он был пьяным трепачом неизвестного ей происхождения, который лепил горбатого из всего что на язык попадало, скрещивая Вселенную с длинной своего члена, интересно кстати какой он у него. С другой стороны Яков был в общем-то симпатичным и высоким молодым человеком – да что там человеком! – мужчиной – и Лида каким-то тайным подкожным чувством угадывала в нём что-то близкое ей самой, ну вроде сентиментального одиночества или как там ещё.

Она продиктовала номер. Яков записал, то и дело переспрашивая и беспредметно тыча пальцами куда попало.

Подъехал автобус.

– Подожди, сейчас перезвоню, – сказал Яков, желая проверить то, что он сумел записать в телефон.

Телефон Лиды отозвался на его призыв весёлой мелодией ранней молодости.

– Отлично. Ну пока.

Автобус уехал и Лида осталась ждать свой. Она вдруг осознала, что пока они были вместе мысли об отце и о том что она увидела в больнице не посещали её. Но теперь кажется настал их черёд.

Через несколько дней Руслана Анатольевича выписали.

Судя по тому что жена приходила его навещать уже после инцидента с Машей и никакого недовольства не выказывала, он догадался, что Лида ничего матери не рассказала и значит есть ещё шанс всё замять, нужно просто с ней поговорить, ну с Лидой то есть. Вернувшись домой он стал косить глазом в сторону дочери, пытаясь угадать или придумать что же у неё на уме и что дальше вообще. Лида держалась холодно и было понятно, что она и не думала забывать того что видела в палате больницы, особенно оголенную ляжку Маши Журавлёвой у отца на животе, и ждала какого-то сигнала к объяснению, но по-видимому крови Лида не хотела и поэтому матери так ничего и не сказала.

Выбрав момент, когда Нелля Ринатовна упорхнула в магазин, Руслан Анатольевич зашёл в комнату дочери, а там вообще-то порядок и подоконники чистые.

– Лида, нам нужно поговорить, – сказал Руслан Анатольевич не зная, что ещё сказать.

Затасканной конечно фразой начал.

Ну не краснобай, извините!

Лида повернулась к отцу и стала сверлить взглядом его лоб как раз над переносицей, что б у него, кобеля этакого, мозг потёк блестящей струйкой и прямо на пол, на пол, кап, кап, кап.

– Ты уже взрослая и можешь понять такие вещи, – продолжил Руслан Анатольевич и замолчал, смутившись подобного построения фразы.

Получалось, что «таким вещами» он обзывал регулярный секс с женой знакомого их семьи и звучало это как будто нелепо и по-дурацки, даже ладони вспотели от такого волнующего разговора.

– Ты молодец, что маме ничего не сказала.

Руслан Анатольевич хоть и был циничен в достаточной мере, но всё-таки злился за то, что все нужные слова куда-то высыпались из него и на ум одна позорящая простота идёт, хотя может всё это фантазии и нет никаких нужных слов, способных загладить вину ну или в чём там его обвиняют.

Лида слушала и ничего не говорила потому что не знала, что же ей сказать и о чём спросить отца, хотя и молчать вроде как глупо получалось.

Руслан Анатольевич тоже сдулся и умолк, вконец запутавшись в неизведанных им дебрях взаимоотношений отца и дочери и просто ждал, что же дальше будет, а может и вообще всё само собой рассосётся, но это конечно вряд ли.

Дурацкая и неудобная для них обоих тишина увеличивалась до размеров эмоционального кризиса.

– Это правда, что ты уже два года с ней?

Руслан Анатольевич выдохнул.

– Правда.

Лида наморщила лоб, но так и не смогла однозначно решить много ли это два года или мало, но скорее всего всё-таки много, хотя для кого как.