Часть 1

Глава 1.1

В день, когда весна вступила в последнюю треть своего царствования, под вечер на верхней площадке Северной башни королевского замка молодой стражник нес караульную службу и томился от безделья, с нетерпением ожидая звона вечернего колокола. Площадку все время с одинаковой силой и в одном направлении продувал ветер, зимой холодный и колючий, а летом удушающе жаркий. Теперь же ветер нес с собой тепло и клочья тумана, которые отрывал внизу, в долине, и развеивал в горах. В нем можно было бы ощутить даже особое весенне-радостное настроение, но стражнику ветер – а с ним и весь мир – казался серым и безрадостным. Ветер, заигрывая со стражником, пробрался к нему под куртку и нежно, будто кошачьим хвостом, пощекотал его, надеясь вызвать улыбку, но стражник лишь недовольно крякнул и плотнее запахнулся.

Стража заканчивалась, скоро должен был появиться начальник караула со сменой, и стражнику придется возвращаться в свою каморку, где вместе с ним жили еще шесть стражников. И хотя за целый день караульная служба успевала надоесть до смерти, момент ее окончания не очень радовал стражника, так как означал встречу с Тритоном, начальником караула, один вид которого вызывал в нем какое-то болезненное и трусливое ощущение.

Он не боялся получить лишний удар кулаком по лицу, тем более что теперь это случалось реже, в отличие от первых лет службы, когда удары сыпались как из рога изобилия не только от начальника, но и от других стражников – зимой и летом, днем и ночью. Изнурительным было само ожидание: ударит или нет. Вот уже несколько месяцев, особенно с тех пор как в начальники караула пролез Тритон, положение полной зависимости и личной ничтожности раздражало и даже бесило его так, что в конце концов он почти физически стал ощущать постоянно растущий комок злобы и недовольства, который порой непереносимо хотелось исторгнуть из себя. Мысль о безысходности и невозможности что-либо изменить не давала покоя и донимала, как чесотка.

«Топтать эти плиты до старости, а потом и подохнуть на них – с ума сойти! – подумал стражник. – А потом придет Тритон и будет пинать меня ногой, проверяя, жив я или нет. И ведь совсем недавно, гад, был такой же ничтожной тварью… А я? Неужели так и останусь никем и каждый день буду ломать себе голову: свернут мне сегодня рыло набок или оставят до завтра? Господи! Вразуми меня, не знаю, что делать».

Вслед за уходящим солнцем торопилось стадо небесных барашков. Предвестницей темноты разливалась в воздухе прохлада. Замок погружался в сумерки. В и так невеселых глазах стражника мелькнуло что-то вовсе тоскливое. Вообще, крупные черты его лица не годились для передачи малейших оттенков чувств. Разве что только живые рыже-зеленые глаза да большой выразительный лоб, спрятанный под челкой прямых, соломенного цвета волос. Среднего роста, слегка толстоватый, он не был красавцем.

Стражнику надоело ходить, и он решил немного отдохнуть. Присев на каменный выступ и отложив копье в сторону, он блаженно потянулся, глубоко вздохнул и закрыл глаза в надежде немного подремать.

– Что, притомился? Ну, отдохни, отдохни, – раздался приглушенно, как бы издалека, голос.

Стражник открыл глаза, недоуменно огляделся и, увидев неподалеку от себя старуху, вздрогнул от неожиданности. Быстро перекрестившись на всякий случай, он схватил копье, принял оборонительную позу. Старушка смиренно улыбалась и теребила концы платка, накинутого на плечи.

– Кто ты и что тебе здесь надо? – опомнился стражник.

– Я вот хожу по замку, товар предлагаю. Господам не осмеливаюсь, а вам, доблестным стражникам, в самый раз, – скрипучим голосом ответила старушка и показала рукой на корзину, стоявшую у ее ног.

Стражник пренебрежительно посмотрел на корзину, закрытую куском рогожи, и брезгливо процедил:

– Да какой у тебя может быть товар, старая ты ведьма?

Лицо старушки исказилось ледяной улыбкой, от которой стражника кольнуло под ребром.

– У меня товар на любой вкус: для молодого и для старого, для женатого и для одинокого – такого, как ты, – старушка отвечала совершенно спокойно, но скрип исчез из ее голоса. – Вот смотри, какой кошель есть для тебя – из кожи козленка, прочный. Сносу не будет, а мягкий! Приятно в руке подержать.

– Кошель, конечно, хорошо, – с грустью сказал стражник. – Да только положить в него нечего.

– А ты не торопись. Глянь, может, в нем уже есть что.

Стражник послушно взял кошель, растянул тесемки. На дне блеснула золотая монета.

– Золото? – встревоженно вскрикнул стражник.

– Да ты погоди, Иоганн, успокойся, а то у тебя от испуга лицо серое, как крепостная стена, – произнесла старушка снисходительным тоном. – Ты добрый вояка, и зла я тебе не желаю. Тебе ведь надоела служба. А если нет, то скоро надоест. Только податься тебе некуда: земли своей нет, и денег ты не скопил, придется милостыню просить или в разбойники идти, – со смехом добавила старушка и тут же возразила сама себе: – куда тебе в разбойники, ты вон меня, старуху, испугался, дрожишь, словно лист на ветру.

– И что же мне, по-твоему, делать? – с нескрываемой злостью в голосе спросил Иоганн.

– Больно любопытство меня одолело, – продолжала старуха. – До того порой знать хочется, что у вас в замке происходит, что готова себя на части разорвать… – на лице стражника отразилось сожаление, что это не произошло. – Вот если бы кто приглядывался ко всему одним глазом, а потом мне рассказывал, уж я бы его отблагодарила. Ну что глазами хлопаешь: понял или нет?

– Понял, – твердо сказал Иоганн, но весь его вид говорил об обратном.

– Будешь рассказывать обо всем, что в замке случится, и кошель твой наполнится, – сказала старуха.

Глаза стражника заблестели отразившейся в них золотой монетой.

– Ты эту монету возьми себе для начала, – сказала старушка. – Да не трать ее попусту и друзьям не показывай. Обо мне если кому скажешь – язык отсохнет, а тело покроется язвами, и не сможешь ты ни сидеть, ни лежать, а… – Тут старушка вошла в азарт и перечислила такие наказания, что Иоганн пожалел о своем рождении на свет. Взглянув наконец на испуганное лицо стражника, она сообразила, что зашла слишком далеко, и остановилась.

– Ладно, будешь исполнять все как надо – будешь жив, здоров, сыт и пьян. О, солнце уже село. Мне пора. В день твоей стражи, перед заходом солнца, к тебе будет прилетать ворон и садиться на левое плечо – только левое. Так ты ему все и рассказывай, что заметил. Как расскажешь, получишь золото. Поможешь мне – придет время, и я тебе тоже помогу. Ну, прощай.

– Подожди, – воскликнул Иоганн. – Что замечать-то? У нас в замке столько лет все одно и то же…

– Скоро прибудет Повелитель, тогда сам все поймешь.

Старуха будто растворилась в воздухе, оставив Иоганна в полном недоумении.

«И откуда только она свалилась на мою голову? Теперь не избавишься от нее по гроб, тут и золоту рад не будешь. Ох, и почему она выбрала именно меня? Повелитель еще какой-то…» – подумал стражник и зло сплюнул. Тут его взгляд наткнулся на корзину, забытую старухой. Иоганн не ринулся сразу к корзине, а сначала загадал: если корзина набита золотом, значит, ему повезет в жизни, если нет, то все это кончится плохо. Корзина оказалась набита тряпьем и ветошью.

– Старая жаба, – взревел Иоганн и со всей силы ударил корзину ногой. Та взвилась в воздух и пропала. Иоганн на всякий случай потрогал кошель с золотом. Все было на месте, и у него отлегло от сердца. Немного успокоившись, он присел на выступ стены и задумался. Сначала о старухе, потом перешел на Повелителя и запнулся, так как понятия не имел, кто он такой и зачем появится в замке. Мысли побурлили-побурлили у него в голове и, не найдя выхода, успокоились. Он задремал.

Прошло немного времени. Послышалось бряцание доспехов и оружий, шла смена караула. Воины не торопясь поднимались по полуразрушенным ступенькам, которые едва различались в наступившей темноте.