Смекалка и упорство инженеров обеспечили эффективное и бесперебойное снабжение войск. Казалось, природная стихия была покорена в угоду и на благо людей. Но озеро, пережившее не одну войну, не одну эпоху, не одну империю, было растревожено. Земля живет по своим законам, и когда люди, копошащиеся на ее поверхности, слишком сильно шумят и причиняют ей боль, она просыпается и пробуждает Природу, и напоминает о том, что она – живое существо, а люди – лишь досадное недоразумение на ее коже.

Так, желая покорить стихию, люди лишь потревожили ее. Покуда они делили поверхность Земли, создавая новые и разрушая старые империи и устои и отстаивая свои интересы, в глубине вод пробудилось нечто еще более древнее, чем само озеро. Разбуженное скрежетом и гулом, взрывами снарядов и мин, оно открыло глаза и медленно повело носом, раздувая огромные ноздри. Когда-то прежде, очень давно, из этих ноздрей вырывалось настоящее пламя, а из пасти валил дым, и люди в ужасе разбегались, принимая его гнев за извержение вулкана. Но теперь никто не верил в Дракона, а сам он был холоден, как воды Байкала, и даже чешуя его побелела, словно покрылась инеем и снегом, и он уже и сам не помнил, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Он помнил лишь то, как опустился на дно озера, холодная вода остудила его пыл, и огонь угас в нем.

Зверь приподнял голову и прислушался, поведя ушами. Гул, взрывы, детский плач, стенание Земли – все это отлично улавливал его слух, но он искал другие звуки – звуки шаманского бубна – и не слышал их. Он пошевелился, разминая спину и лапы, и вдруг ощутил жуткий голод. Обида на неблагодарность людей породила ярость, а ярость усилила чувство голода, и, не обнаружив никакого подношения, он взмыл вверх, сквозь плотные слои воды, к поверхности замерзшего озера, разбил толстый лед, взмыл в запудренное снегом небо и обрушился на лед всем телом, ломая его и снова погружаясь в воду.

Осознав, что его внезапное и фееричное появление не возымело должного эффекта и, более того, осталось незамеченным, он сам вышел на берег, дабы получить то, что причиталось ему. Во время своего прошлого визита он напомнил людишкам об их долге перед ним сильнейшим землетрясением, в результате которого несколько деревень навсегда скрылись под толщей воды. Тогда он насытился вдоволь полученной жертвой, но вернувшись теперь, спустя какие-то четыре десятилетия, в очередной раз убедился, что у людей слишком короткая память. Подтверждение их никчемности и беззащитности перед лицом стихии ничему не научило их, а значит, стоило преподнести им новый урок и воскресить в их умах память предков.

Уже смеркалось. Буран сделал этот день еще короче, скрыв за снежными порывами тусклый солнечный свет. В небольшом трактире обедали постояльцы заезжего дома. Здесь было мало местных, все больше приезжие, по воле судьбы, долга или корысти попавшие на новые для европейцев земли, суровые и малоизученные. Они тихо переговаривались. В помещении было непривычно тихо и приятно тепло.

Заведение это принадлежало семейной паре. Глава семейства был выходцем из Центральной России. Приехав на остров еще в молодости, он обосновался здесь, очарованный теплом черных, как ночь, глаз его будущей супруги, ее мелодичным говором да покладистым нравом, а еще каким-то романтическим настроением, наполнившим его душу в ожидании встречи с неизведанным.

Обсуждали непогоду и неожиданную атаку японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре. Здесь, вдалеке от сражений и значительно севернее переправы, все еще сохранялись некоторые умиротворенность и спокойствие.

Внезапный грохот разбил тишину: треснул лед на озере, и этот звук в одно мгновение привлек внимание присутствующих. Посетители разом вздрогнули и напряженно переглянулись: не началось ли поблизости сражение?

– Что это? – задал резонный вопрос кто-то из постояльцев.

– Скрежет ломающегося льда, – последовал угрюмый ответ из-за соседнего столика. Мужчины обменялись продолжительными взглядами, прислушиваясь к звукам, доносившимся с озера.

Это действительно был оглушающий скрежет льда, как будто ломавшегося под натиском огромного тяжелого металлического каркаса ледокола.

Хозяин тоже напряженно прислушался.

– Да-с, это лед трещит, – произнес он. – Неужто теперь совсем рядом?

– Далеко отсюда до Танхоя, – ответил мужчина средних лет, прислушиваясь к скрежету льда. – Вряд ли это связано с переправой.

– А коли японцы?

– Как бы могли так быстро, да в такой буран? Да и далече все же…

***

Он выбрался на берег и стряхнул с себя воду – так, как это делают животные. Он ненавидел находиться в маленьком хилом человеческом теле, но только так ему было дозволено передвигаться по суше. Он закрыл глаза и стиснул зубы от боли: оказаться так быстро в теле, в несколько раз меньшем, чем его истинное – ощущение не из приятных. Идти на двух ногах тоже было непривычно и не очень удобно, но, поскольку это была единственная возможность выйти на сушу, он смирился. Только так он мог покинуть озеро.

Он проспал несколько десятилетий, сытый дарами землетрясения тысяча восемьсот шестьдесят второго года, которое сам же и породил. В январе того печального года под воду ушло несколько деревень, и ему, несомненно, было, чем поживиться. Когда люди перестают почитать своих богов и решаются возомнить себя равными им, боги просыпаются и приходят за своим, за тем, что им причитается. Так он думал. И так всегда поступал.

В целом он не был притязателен: свежая плоть – потому что надо питать свои силы, золото – потому что на нем приятно спать, и звуки бубна – выбиваемые шаманом сладкие, любимые звуки единения со стихией и знак почитания духов и древних божеств – вот все, что ему было нужно.

***

Дверь трактира распахнулась, пустив в тепло помещения ветер и снег. На пороге появился примечательной внешности человек. Это был мужчина средних лет, судя по внешности, явно не из местных: высокий, около двух метров ростом, с очень бледной кожей и длинными белыми волосами, собранными на затылке в тугой хвост. Он остановился на пороге и медленно обвел взглядом всех присутствующих, словно искал кого-то между ними. Все невольно обернулись и также задержали на вошедшем свое внимание: помимо того, что одет он был необычно – хотя к этому местные уже успели привыкнуть, слишком много выходцев из Центральной России и Западной Европы в последние годы посещали эти места – одежда его никак не соответствовала погоде. Он был одет слишком легко, и при этом нельзя было утверждать, что холод доставлял ему неудобства. Необычным казалось и то, что его дыхание рассеивалось вокруг его лица легким полупрозрачным облаком. Так бывает на морозе, когда мельчайшие капельки выдыхаемого человеком пара замерзают при низкой температуре. Вот только в трактире было тепло, а воздух вокруг посетителя словно замерзал от его же дыхания.

В воцарившейся тишине мужчина сделал несколько шагов в сторону барной стойки и, одарив хозяина заведения продолжительным надменным взглядом, тихо и глухо произнес на чистейшем местном наречии:

– Где шаман?

– Шаман? – удивленно переспросил хозяин и затем продолжил на русском: – Какой шаман, милостивый государь? До шаманов ли теперь? Такие времена грядут. – Он сокрушенно покачал головой.

– Зови шамана, – сухо произнес гость, пронзая его холодным безжизненным взглядом.

– Да где ж теперь шамана найти? Ушли-с все шаманы. Война-с, о шаманах ли теперь думать?

– Меня это не касается, – глухо отозвался незнакомец и снова обвел присутствующих взглядом.

В зале повисла тишина. Задняя дверь приоткрылась, и из-за нее выскользнула хозяйка – невысокая полноватая бурятка, добродушная и улыбчивая, в яркой национальной одежде. Посторонив мужа, она встала между ним и гостем и поклонилась.

– Проходите, милостивый государь, – масляным голосом произнесла она и жестом пригласила за свободный стол у окна, но посетитель не сдвинулся с места. – Что изволите? Чем служить могу?

– Где ваш шаман? – холодно произнес незнакомец, медленно переводя взгляд на женщину.