Вы разрешили паладину Брутусу убивать подданных только для того, чтобы доставить неприятности государю. Это жестокий, по-настоящему бесчеловечный план.

Я отказываюсь вам помогать. Я выполнил обещание: я помог вам бежать. Помочь вам обрести свободу я не могу. Я не знаю, что такое свобода. В нашем мире никто этого не знает.

Подданные служат монарху. Они оберегают его от голода, холода, болезней и защищают его интересы на войне. В благодарность монарх служит народу и, если требуется, тоже отдает за него жизнь.

У вас была возможность стать героиней. Вы могли разменять личную свободу на свободу герцогства Ла-Шерле. Это стало бы вашей жертвой, возложенной на алтарь благополучия родины. Но гордость и себялюбие взяли верх над вашей честью.

Вы прекрасно понимали, что герцогство Ла-Шерле в безопасности, пока у князя Мэруина есть вы. Ваше исчезновение развязало ему руки, да к тому же повредило рассудок. Не сомневайтесь, скоро он вернется в герцогство Ла-Шерле и поставит вашу семью на колени. А затем вернет под свои знамена северные графства и убьет брата. После этого, конечно же, он двинется покорять Запад. А вместе с нашим государем на завоеванные земли придет и паладин Брутус. Скоро никто и нигде не сможет чувствовать себя в безопасности.

Еще не поздно все исправить. Раскайтесь. Вернитесь во дворец. Вы спасете и себя, и целые народы».

Андромеда перечитала письмо несколько раз. Она ощущала, как у нее из рук ускользает единственная спасительная нить. Чувствовала, как оказывается во власти одиночества и беспомощности.

Теперь она одна. Совсем одна.

Она предала супруга. Подвела графа Шнайдера. Навредила всей стране, отдав ее на растерзание паладину Брутусу. Кто у нее остался? Только семья. Но, сбежав от князя Мэруина, она навредила и ей. Родные ей этого не простят. Если Андромеда вернется домой, отец и мать, вероятно, снова выдадут ее супругу, как только он объявит войну герцогству Ла-Шерле.

Одна. Совсем одна против двух государств. Против целого мира.

Слова графа вызывали у Андромеды отвращение. Это было мерзкое письмо, полное некрасивых, недостойных дворянина слов. Ни один уважающий себя мужчина не написал бы такое письмо женщине… тем более княгине.

Бесчеловечный план. Себялюбие. Гордость.

Андромеде захотелось ударить графа по лицу, приказать его высечь… заставить пожалеть о каждом слове. Но у нее больше не было слуг. У нее вообще больше ничего не оставалось. «Непревзойденный игрок»… да уж, конечно. Как можно было не предусмотреть путей отступления? Как можно было вообще понадеяться на одного-единственного человека?

Одна. Совсем одна.

Княгиня чувствовала, что в ее сердце просыпается давно забытое чувство. Всю неделю Андромеда старалась отвязаться от него, запечатать в глубине души. Но письмо графа Шнайдера снова его пробудило.

Раскаяние.

– Нет, – прошептала Андромеда и смяла пергамент в комок. – Я зашла слишком далеко. Отступать поздно.

Княгиня встала из-за стола и подошла к окну. Небо на востоке уже побледнело, но Андромеда знала, что солнце взойдет еще не скоро и у нее еще остается в запасе время, чтобы разыскать контрабандистов.

Из окна библиотеки открывался завораживающий вид.

Над городскими крышами возносился черный силуэт Княжеского Дворца – замка колоссальных размеров в форме пирамиды. Резиденцию возвели предки Мэруина и Тэруина, создав колыбель той необузданной силы, что штормовой волной обрушилась на все народы Востока.

Словно корни могучего древа, все дороги покоренных провинций вели к этому замку – бьющемуся сердцу княжества. И по этим трактам денно и нощно тянулись бесконечные вереницы торговцев, послов, рекрутов и сборщиков податей, чтобы насытить прожорливую столицу – тысячи слуг, гвардейцев, сановников и знатных семей со всего света, преклонивших колена перед волей князя Мэруина.

Княжеский Дворец вмещал население целого города и исполинской горой нависал над предместьями, что окружали столицу. В мягком утреннем свете замок постепенно проступал из сумрака, и в его силуэте прорисовывались грозные зубчатые стены, острые шпили башен, богатые висячие сады и устрашающие камнеметные орудия. И лишь по спущенным флагам можно было догадаться, что недавно в нем произошла трагедия. А пожара как не бывало – Андромеда, как ни старалась, не могла разглядеть даже его следов.

– Подумать только!.. – тихо произнесла Андромеда, чтобы хранитель ее не услышал. – Семь лет подряд я стояла на стенах этого замка и наблюдала за равниной. И только в самых смелых мечтах я могла представить, что когда-нибудь мир перевернется: я буду жить на равнине и отсюда смотреть на стены замка. И вот я здесь.

Андромеда перевела взгляд на предместье Мэрлоуз. Недалеко от ратуши с высокой башенкой она разглядела рыночную площадь, на которой все еще виднелись виселицы – напоминание о новом порядке для отступников веры.

– А мир действительно перевернулся, – добавила Андромеда. – Тысячи людей оказались в беде… ради моей мечты о свободе. Но я не должна об этом жалеть. Я зашла слишком далеко.

Отыскав глазами рыночную площадь, Андромеда постаралась запомнить к ней дорогу. Что ж. Пора уходить.

– Господин хранитель, – обратилась Андромеда. – Спасибо за то, что не прогнали меня. Если когда-нибудь мы с вами встретимся, я найду способ отблагодарить вас.

Хранитель театра внимательно посмотрел на Андромеду мудрыми глазами:

– Я не знаю, кто вы, и не знаю, куда вы направляетесь…

«Я и сама этого теперь не знаю», – подумала княгиня.

– …но я вижу в вас добро и свет, пусть даже сейчас их затмила обида. Поэтому пусть Белая Звезда всегда освещает ваш путь, а небо хранит ваше счастье.

Андромеда вяло улыбнулась, не в силах подобрать слов благодарности: прощание хранителя напомнило ей напутствие графа Шнайдера.

Рыночная площадь пустовала. Здесь больше не было крестьян и ремесленников, готовящих товар к продаже. И уж, конечно, нельзя было встретить жонглеров и музыкантов, наряжающихся для утреннего выступления. Торговые лавки были сломаны, скромный уличный театр сожжен. Гвардейцы покинули Мэрлоуз неделю назад, но до сих пор никто не осмелился убрать с площади виселицы.

Неудивительно, что рыночная площадь стала подходящим местом для тайной встречи. Контрабандисты уже запрягли лошадей в крытые повозки – фургоны – и ждали только Андромеду, чтобы двинуться в путь.

Контрабандисты отнеслись к Андромеде с недоверием, но княгиня не могла их за это упрекнуть: ее предложение действительно походило на ловушку. Поэтому княгиня предложила контрабандистам не спускаться в лабиринт всем сразу и не рисковать большинством, а отправить на разведку только одного из них. Мужчинам эта идея пришлась по душе, и они охотно бросили жребий, чтобы выбрать разведчика. Выбор пал на Красноглазого, и это показалось Андромеде забавной случайностью.

Впрочем, она даже обрадовалась его обществу. Андромеда была уже знакома с этим контрабандистом и чувствовала себя с ним спокойнее. К тому же Красноглазый, в отличие от своих товарищей, то и дело разбавлял тишину шутками и ехидными замечаниями.

Андромеда и Красноглазый проходили один зал лабиринта за другим. Удивительно, но подземелья больше не внушали княгине такого страха, как неделю назад. Почему-то рядом с Красноглазым Андромеда чувствовала себя в безопасности. Возможно, контрабандист казался ей сильнее и выносливее графа Шнайдера и профессора Реджиса – мужчин, которые жили в тепличном воздухе дворца. Но, скорее всего, Андромеда просто больше ему доверяла. Граф Шнайдер и профессор Реджис помогали ей бескорыстно, а Красноглазый был связан с ней прочными отношениями материальной выгоды.

Лабиринт закончился языческим храмом, с которого неделю назад и начался побег Андромеды. Едва оглядев знакомую ротонду, княгиня испытала неприятное чувство. Ей показалось, будто все, что она совершила, оказалось напрасным, и судьба сама вернула ее во дворец. Но умом княгиня понимала странный парадокс: чем ближе она ко дворцу, тем дальше она от него. Чем скорее Красноглазый убедится в безопасности хода, тем скорее контрабандисты помогут ей бежать из предместья Мэрлоуз.