Фива выдохнула – и из её пасти с жевательными зубами и двумя клыками, которые были немногим острее чем у людей, вышло пламя. Но оно было сбивчивое, с витиеватой траекторией, а когда оно вспыхнуло – Фива плюхнулась, а пламя оборвалось.

Матиас, который никогда прежде не встречал драконов, не знал нормально это или нет, хотя для него было очевидно, что что-то не получилось. Он взглянул на обеспокоенный профиль Аннет. Она просеменила к расстроенной Фиве и присела на корточки.

– Эй, – с нежностью сказала Аннет и положила руку на голову Фивы, и та подняла большие голубые глаза, от которых душа сжималась жалостью. – Помнишь, что я тебе говорила? Не спеши. Так давай, иди сюда. – Аннет мягко подвела Фиву к кучке с бинтами. – Помни: дыши, успокойся, не торопись. – Фива кивнула, встала на четыре лапы и, спокойная, сосредоточенная устремила взгляд на кучку. – Приготовься, собери пламя, – Аннет нежно провела по горлу Фивы двумя пальцами. И, положив руку на её спину, чуть выше сложенных крыльев, сказала: – Я с тобой. У тебя получится.

Фива открыла пасть – и из него вышла прямая, жгучая струя пламени. Она ударила в кучку, и та вспыхнула. С удивлённым восторгом и гордостью в глазах Фива проскакала вокруг кучки как козочка – и, виляя хвостом, она наклонилась мордочкой и передними лапами к огню, который отражался в её глазах.

– Видишь, – сказала Аннет и улыбнулась. – Получилось.

Оторвав взгляд от костерка, Фива через него прыгнула в руки Аннет. Они, сидя боком к Матиасу, вторым к костерку, обнялись. Матиас, смотря на тёплый момент улыбался, и хотел сохранить этот фрагмент жизни в подвижной картине, которая бы шла по кругу, снова и снова – видеть эту теплоту, доброту, милую улыбку и странноватые, но приятные, утробные прерывистые звуки, похожие на смесь: урчания и нежного гоготания.

Аннет посмотрела на улыбающегося Матиаса – мимолётно, как моргание, улыбнулась, смутилась, отвела взгляд и поднялась.

– Она…, – сказала Аннет. – У неё проблемы с пламенем. – Аннет посмотрела на Фиву на руках с любовью, с заботой: – Но мы это исправим, не так ли? – И Фива закивала.

Когда Аннет вернула взгляд на Матиаса, на его лице растаяла улыбка, а лицо будто погасло.

– Что? – спросила Аннет. Она взглянула на пламя, пожирающее ткань. Пламя не распространялось, и Аннет вернула взгляд.

– Что теперь? – спросил Матиас. Боль потенциального ухода рвала его душу на части. Ведь теперь нет раны – нет причин оставаться.

Его немного тревожили столь ошеломительные, сильные чувства, но он не боролся, не прятался от них, да и скорее всего не смог бы этого сделать. У него и прежде были симпатии – мимолётные как ветерки, скорее основанные на внешности или дружелюбной улыбке. Были симпатии и посильнее и продолжительнее, но они даже не сподвигли нерешительного Матиаса к каким-либо действиям. Была пара симпатий, которые можно было назвать сильными, и по юношеской неопытности и незнанию назвать влюблённостями, что ими не являлось – сейчас он это знает, да давно уже знает. Но те две «влюблённости» приводили к каким-то действиям – неловким, неуверенным, сомневающимся. С одной особой это ни к чему не привело, кроме чувства обиды. Со второй особой же привело к чему-то, к тому, что продлилось недолго. Позже были и другие попытки, но всё заканчивалось, едва начавшись.

Но весь тот опыт, все те эмоции в сравнении с теми, что Матиас испытал, как только увидел Аннет, с теми, что он испытывает сейчас являются: пустыми, тихими, мимолётными, безжизненными; то лишь было любопытством, иногда скукой, иногда надобностью – не ходить же всю жизнь в одиночестве и без кольца.

Матиас смотрел на обожаемое личико, на которое желал бы смотреть каждый день. Он видел, как лицо Аннет было странным, отстранённым – не понимал, что в её душе, что в голове. Ему начало чудиться, что сейчас она откроет рот и скажет: уходи. У него заурчал живот – и Аннет усмехнулась.

– Видимо обед, – ответила она. – Идём. Если хочешь, конечно.

Без раздумий Матиас пошёл за Аннет обратно в пещеру-жилище. Он смотрел ей вслед – лёгкая поступь, а при шаге иногда мелькали тёплые серые колготы; смотрел на светлые волосы как холодная пшеница, на заплетённые косы, и на растрёпанную распущенную часть волос; смотрел на подол тёмно-зелёного платья, и на коричнево-зелёную шаль с капюшоном. Иногда Матиас смотрел на её сапоги, себе под ноги, через её плечо на утёс, на верху которого была земля и росли деревья, а там дальше горы; но куда бы он не смотрел, куда бы не отводил взгляд на одну-две секунды, взгляд всегда возвращался на её затылок – в ожидании, что она обернётся, он увидит профиль её милого личика, взгляд пурпурного глаза, улыбку с одним уголком.

Но она не оборачивалась.

Аннет несла Фиву, ощущала на себе взгляды Матиаса и не знала, что делать с этим странным волнением в груди, а мысли путались. Она умом понимала, что Матиас должен уйти, но не могла этого сказать. Она не хотела, чтобы он уходил.

В пещерном жилище Аннет раскрыла ставни, поставила банку с мёртвым дилихером на комод, бросила в камин несколько поленьев – и пламя вновь разгорелось. Сидя за столиком, Матиас наблюдал за Аннет. Он пытался быть ненавязчивым, естественными; пытался отводить взгляд, смотреть в стену, наружу, на Фиву на кровати. Но каждый раз его взгляд возвращался на неё.

Аннет уже без шали с капюшоном, без сумки, поместила чугунную решётку над пламенем, а на него котелок, вероятно со вчерашним ужином, а может и с обедом тоже. Аннет не смотрела на Матиаса, но чувствовала его постоянные взгляды со скоротечными перерывами. Часть её хотела их не замечать; а вторая часть хотела ответить на каждый из них, и ещё добавить своих. В ней стало возрастать странное ощущение неправильности, и мысли о доме, о её оставленной семье; хотя она понимала, что эта «неправильность» – глупость. Но Аннет так и не посмотрела на Матиаса, не отвечала на взгляды, не говорила; не говорил и он.

Разогрев обед, Аннет с двумя глиняными тарелками направилась к столику. Матиас хотел подскочить – помочь. Но ей не нужна была помощь. Поставив тарелки на жгутовые круглые салфетки, Аннет вынула из ящика кухонной тумбы две ложки из тёмного дерева и положила их у тарелок.

Не глядя на Матиаса, Аннет села. Он поглядывал на неё, она – нет; смотрела в сторону и в пол. Фива лежала на кровати и наслаждалась теплом камина подобно кошке – на спине, раскинув лапки в разные стороны, а голова чуть свисала с края кровати; свет пламени и дня, сливаясь, падал на её брюшко, шею и половину мордочки. Снаружи иногда слышались тяжёлые шаги или иные редкие звуки, издаваемые Юго. А от тарелок, наполненных рагу, исходил пар.

– Я тут пытаюсь вспомнить, – сказал Матиас, – что произошло вчера. – Аннет едва заметно напряглась, что было видно по плечам. – Мне кажется, – морщась сказал он, – что я видел дракона. Это был Юго?

– А-а…, – протянула Аннет. Она не смотрела на Матиаса, и мягко-резкими, быстрыми, чуть суматошными движениями поправляла предметы на столе – сдвигала чуть в сторону, и обратно на место; в другую сторону, и снова на место. Она, думая, что ответить, «поправила» свою тарелку, ложку, вазочку с сухофруктами в центре столика, пузатую банку с мёдом, солонку. – Ну, да, – ответила она и подняла взгляд на Матиаса; левая рука легла у края стола, а вторая опустилась и теребила, больше царапала и впивалась, край стула. – Кто же ещё? Других драконов здесь нет. Ну, Фива ещё конечно же.

– Это странно, – сказал Матиас с задумчивым взглядом и, напрягая память, смотрел на пламя в камине. – Но мне кажется я видел белый цвет. У чешуи и когтей.

Матиас не увидел, как по Аннет прокатилась волна паники – рука у стола сжала край, вторая вцепилась в стул. Смотря на Матиаса, Аннет не ощущала опасности, но доверять ему ей было так сложно, что казалось невозможным.

«Он никогда меня не поймёт.», – подумала Аннет. «Он наверняка всегда будет бояться моей магии.»