Оливия отставила в сторону пустую миску, завернула хлеб и сыр в фату, взяла флягу и в сопровождении Ройса спустилась вниз.

Он распахнул перед ней дверцу кареты, дождался, пока она залезет внутрь, и швырнул ей на колени одеяло.

– И без глупостей. Места тут глухие – на мили вокруг ни жилья, ни людей, только голодные звери. Сожрут и не посмотрят, что ты баронесса. А не сожрут, так я догоню, поймаю и накажу так, что небо с овчинку покажется. Ясно?

Оливия кивнула.

Дверь захлопнулась, отрезая от ранних вечерних сумерек.

Снаружи еще раздались голоса – возле кареты расположились часовые. Но Оливии было уже все равно. Она тихонько задвинула засовчик на дверце кареты, понимая, что выломать ее дело минутное, но так было спокойнее.

Со вздохом распустила корсет, стянула верхнее платье, грязное от лесной прогулки. Положила его на шелковый диванчик, а сама, оставшись в нижнем кружевном платье, закуталась в одеяло, которое хоть и пахло овчиной, но было удивительно теплым.

Засыпая, Оливия вспоминала не отчий дом, не отца и портрет матушки, а то, как колола щеки щетина Ройса, когда он с жадностью целовал ее губы.

Сны сегодняшней ночью обходили карету стороной и дали Оливии выспаться. Хотя проснулась она не сама – разбудили чужие стоны. Женские. Должно быть, кому-то приснился кошмар.

Оливия открыла глаза, выбралась из-под одеяла, растерла затекшие ноги и плечи – хотя небольшой рост и позволял ей спать на узком диванчике кареты, все-таки это ложе было слишком неудобным.

При рассеянном свете, который проникал сквозь стекла кареты и легкие занавески, ее брачное платье выглядело совсем худо, и надевать его не хотелось. Но ведь в сундуках, которые ехали на повозке, была замена. Если ей позволят взять хотя бы пару своих платьев…

Понятное дело, что самые роскошные не отдадут, но хотя бы скромные наряды и домашнюю одежду.

Оливия надела исчпаканное платье, слабо затянула корсет – без служанки справиться с ним было непросто, и осторожно приоткрыла дверь кареты, готовая к тому, что ее сразу захлопнут с той стороны.

Но захлопывать было некому – ее стража, двое суровых тертых жизнью бандитов при мечах, спали вповалку у колеса. Удача! Может, стоит ей воспользоваться и бежать? Но Ройс говорил про глушь и зверей. Оказаться одной ночью в чащобе – еще страшнее, чем среди бандитов.

Но разведать округу точно не помешает, если что – она скажет, что отходила по нужде.

Оливия осторожно прикрыла дверцы и, радуясь тому, что башмачки на ней теперь кожаные – трава была в росе, отошла в сторону и спряталась за ствол дуба. Отсюда в лес тянулась хорошо утоптанная тропа. Оливия прошла по ней с десяток шагов и поняла, что это тупик – дорожка привела к лесному ручью. Зато получилось вдоволь напиться чистой воды, умыться и даже застирать подол платья. Присев на корягу, она съела вчерашний ломоть хлеба и сыр и наконец поняла, что чувствует себя сносно.

Оливия переплела волосы и заколола их оставшимися шпильками в простую прическу, когда до нее снова долетел женский стон. Длинный, странный. Потом вскрик и снова стон.

Оливия подвязала подол повыше и осторожно пошла на звук. Ведомая даже не любопытством, а словно какой-то мистической силой.

Вновь обошла дуб, наверху которого размещалось бандитское логово, где она была вчера, завернула за густые заросли орешника и, приподняв тяжелую еловую лапу, почти вышла на укромную полянку.

Почти, потому что полянка оказалась занята.

И стонали именно тут. Одна из герцогских служанок – рыженькая милая девушка, которую Оливия опознала по приметной ленте в копне волос, стоя на четвереньках, глухо мычала. Стонать в голос она не могла – потому что ее рот был занят. Мужским естеством. Таким большим, что полностью ствол не помещался, и девушка держалась за его оставшуюся часть ладонью. Обладатель же ствола снисходительно глядел на старания служанки и скалился в довольной волчьей улыбке.

Ройс.

Он в очередной раз толкнулся в послушный рот, поощряюще погладил служанку по щеке и прикрыл глаза от удовольствия.

Оливия прикусила ладонь, чтобы не выдать себя случайным вздохом. Оставаться незамеченной сейчас было лучше всего.

Потому что стонала служанка не только из-за Ройса. Талер тоже был тут. Он стоял на коленях позади рыжей и резкими жесткими движениями загонял в девушку свой член. На каждом таком толчке служанка стонала, виляла бедрами и пыталась сняться ртом с члена, но Ройс не давал – держал ладонью за затылок. Совсем как ее, Оливию, вчерашним вечером.

Движения Талера стали сильнее, размашистее. Девица застонала совсем жалобно, и Ройс словно нехотя отпустил ее голову и взамен положил ладонь на грудь, сжал без всякой жалости и тоже начал жестко двигать бедрами, заставляя служанку захлебываться слюной, стараясь вместить в себя член целиком. Оба члена. О господи…

– Да, хорошо, – хриплый голос Талера. – Старайся, девка. Старайся… Бери глубже, да…

Оливия вздрогнула от звука его голоса, пригнулась и отступила за елку. Однако что-то удерживало ее от того, чтобы бежать. Сладкая истома опять зародилась внизу живота. Тягучая и приятная, она туманила голову, уговаривая посмотреть еще немного. Еще капельку. Совсем чуть-чуть.

– Хочешь опробовать ее по-всякому? – на выдохе спросил Ройс, перехватывая служанку за копну волос.

– Да, я не прочь, – отозвался Талер. – Славная кобылка.

Оливия увидела, как он вытащил из обессиленной девушки свой блестящий от влаги ствол, провел пару раз ей по ягодицам и надавил чуть выше.

Девица рванулась, но Ройс удержал ее, не давая двигаться. Стоны из слабых стали громкими и умоляющими, но бандиты жалости не знали.

Талер качнулся вперед, загоняя свой член внутрь, и вновь начал вколачиваться в покорную плоть короткими рваными движения, зарычал торжествующе.

Ройс усмехнулся, вновь проникая в услужливый рот, ускорил движения и неожиданно повернул голову, увидел стоящую в тени ели Оливию и посмотрел ей прямо в глаза.

От страха, смешанного со сладкой истомой, которая стала только сильнее, у баронессы чуть не подкосились ноги.

– Старайся, глубже! – скалясь, прохрипел Ройс, не сводя взгляда с Оливии, и наконец замычал от удовольствия, запрокидывая голову так, что на широкой загорелой шее напряглись жилы.

Оливия опрометью кинулась прочь, добежала до поляны, где размещался лагерь, мышью прошмыгнула в карету и осторожно закрыла дверь на задвижку.

И только тогда перевела дух.

Увиденное стояло перед глазами: взгляд Ройса, широкие плечи Талера, его бесстыдно проникающий в чужое тело член, алые губы на крепком навершии ствола…

А в ушах все еще звучали жаркие стоны этой девицы. Зовущие. Ей было хорошо… Так хорошо, что Оливия на секунду ощутила жгучую зависть.

Потому что ей, благородной баронессе де Соль, остаток жизни придется мириться с нежеланным и мерзким мужем. И греть ему кровать. И ложиться под тех, на кого он укажет, а может, даже пускать на их супружеское ложе других женщин!

А Оливия сейчас страстно желала другого. Она желала оказаться там, на поляне. И быть зажатой между крепкими мужскими телами и покорно принимать все, что они захотят с ней сделать.

Совсем все.

До полудня Оливия просидела в карете, то засыпая ненадолго, то сквозь окошко тайком наблюдая за жизнью бандитского лагеря.

Люди тут существовали незатейливо и мало чем отличались от замковых слуг. Во всяком случае, беспорядка, драк или пьяных тут не было. Все занимались делом. Разница была только в том, что женщины – свободные, не из пленниц – встречались редко. Оливия высмотрела только старушку стряпуху и пару девочек-подростков, одетых в одинаковые добротные платья. Видно, бандиты у себя не привечали женщин, чтобы не было споров. Хотя… Оливия аж зажмурилась, припомнив подсмотренное утром. Эти мужчины особо и не спорили. Делились. И делили одну на двоих.