– Да, конечно, но арестован сын одной из старушек и они не могут понять, почему это произошло, а я участвовал в аресте и обыске. Сын старушки член партии, руководитель производства, всегда был на хорошем счету. Да и я всегда считал его добропорядочным человеком. Для меня это было так неожиданно, но у нашей страны столько врагов и, как мы видим, они маскируются и проникают даже в партию.
Анна удивленно взглянула на Василия:
– Вы знали этого человека и считали его добропорядочным гражданином, но его арестовали. Теперь, после ареста, все считают его врагом, – она вздохнула, – кроме матери и ее подруг. А сколько его матушке лет?
– Не знаю, старушка совсем.
– Старушка совсем. Может, ее минует участь сына?
Весь оставшийся путь до дома Анна молчала, а Василий рассуждал о том, что хоть на дворе уже тридцать пятый год, но Гражданская война еще не закончилась. Недобитые белогвардейцы растворились среди советских граждан и, используя образование, опыт и навыки, полученные еще при царизме, проникли в партию и на важные посты в производстве. Он ссылался на газеты, которые писали, что их саботаж и вредительство мешают развитию индустриализации и коллективизации и достигли таких масштабов, что привели к голоду в некоторых районах страны.
Когда стали прощаться, Анна поцеловала Варю, а Василию посоветовала:
– Вы, Василий, со старушкой поговорите, успокойте ее, послушайте, что она о сыне расскажет, и ей станет легче и вам спокойнее, когда помиритесь со старушками.
Ночью Анна долго не спала, вспоминала слова Василия о недобитых белогвардейцах, о саботаже, о голоде. Все думала: как так получается? Василий – добрый, хороший, заботливый человек, но как голова устроена? Никаких сомнений, только вера начальству, начиная от жены, тещи и дальше до самого верха, а все, что хорошего знал о человеке, сразу забыл, выбросил из головы, назвали врагом, значит так и есть. Невозможно такое понять и принять. Все просто, арестовали человека – значит враг, что напечатали в газете – то значит правда. Вот только, что старушке делать, когда она знает и уверена, что ее сын хороший порядочный человек? Как ей жить и самой не погибнуть? Сколько таких Василиев в стране? Самое страшное, что они не могут, не хотят или даже боятся задуматься и засомневаться в том, что начальство всегда и, безусловно, право, но как им сказать об этом?
Мысли, наконец, стали уплывать и Анна заснула.
Наутро болела голова, пришлось выпить таблетку. К театру шла не спеша, ждала, когда пройдет, по дороге возле Пушкинского парка заметила черную машину, неподалеку на скамье сидел и курил Соколов. Деваться было некуда, Анна приблизилась. Соколов встал и сделал шаг навстречу:
– Здравствуйте, Анна Леонидовна, все никак не удается пересечься с вами в театре, решил встретить вас по дороге в этот храм искусства.
Анна чуть поклонилась ему в ответ на приветствие:
– Я заметила, вы стали часто бывать в театре.
– Да, мне нравится, отвлекает от повседневности, в театре все иначе: красивые умные лица, наряды, высокие чувства, душевные переживания. Проведешь вечер в театре, и самому хочется сменить мундир на партикулярное платье и пригласить красивую женщину провести вечер в каком-нибудь интересном месте.
Анна удивленно подняла глаза на Соколова:
– Пожалуй, театр на вас определенно действует, вы даже стали изъясняться каким-то не свойственным сотруднику НКВД языком. Не задавались вопросом: понравится ли это вашему начальству?
Соколов ухмыльнулся:
– Да, это, безусловно, влияние театра, а начальству я объясню, что театр во многом формирует мировоззрение общества и потому за ним следует присматривать. И еще, я очень рад встрече с вами именно в театре, это настраивает на романтический лад. Надеюсь, вы не будете возражать, если я приглашу вас…
Соколов неожиданно для себя задумался о том, куда бы правильней пригласить Анну, чтобы это выглядело достойно, но Анна сама закончила его фразу так, как понимала его обычный образ мыслей:
– Например, в ресторан.
Соколов рассмеялся:
– А, что? Неплохая мысль. Может мы с вами так и поступим, сегодня же вечером? Закажем бутылочку хорошего вина и поговорим о вашем прошлом.
Глядя на стоящий неподалеку черный автомобиль, Анна тихо ответила:
– Что об этом говорить? Мое прошлое мы с вами уже обсудили в другой, более строгой обстановке.
– Обсудить-то обсудили, но мне все не дает покоя тот образ простой иждивенки-домохозяйки, в котором вы предстали передо мной в моем кабинете, когда я расследовал дело о пожаре на станции. Что-то в вас не соответствует тому образу. Мне известно, как к вам относятся в театре, до меня доходят мнения о вас, окружающие говорят, что вы хорошо образованы, начитаны и у вас есть вкус, такт и характер, к вам прислушивается режиссер, это совсем другой образ, совсем не похожий, на образ иждивенки-домохозяйки. Чувствую, что здесь есть загадка, которую мне очень хочется разгадать.
Анна, прилагая усилия, чтобы сохранить самообладание, ответила:
– Среди людей, как это может показаться вам странным, иногда случается любовь, и тогда, чтобы быть рядом с любимым человеком можно согласиться на роль домохозяйки и даже иждивенки. Я любила и продолжаю любить мужа. У меня появился сын, меня устраивало мое положение и оно естественно для обыкновенной женщины, а читать и любить книги не мешает положение домохозяйки.
Соколов внимательно слушал Анну, понимая простую логику ее объяснения, но интуиция подсказывала, что у него есть причины задавать ей вопросы:
– Я еще раз посмотрел ответ на запрос о вас, полученный из Москвы. Там сказано, что вы из простой семьи и получили только начальное образование, работали на швейной фабрике, потом вышли замуж и занимались домашним хозяйством, но я смотрю на ваши руки, слышу ваши слова, читаю отзывы о вас, и меня одолевают сомнения. Не похожи вы на простую домохозяйку.
– Не понимаю, что вас смущает в том, что в недавнем прошлом я была простой домохозяйкой, но если не ошибаюсь, вождь мирового пролетариата как-то заметил, что любая кухарка должна уметь управлять государством или у вас на этот счет другое мнение?
Соколов не сумел сдержать улыбки:
– На этот счет – нет, но вы меня все более убеждаете в том, что нам обязательно нужно чаще встречаться. Давайте, я заеду за вами вечером, и мы продолжим этот очень интересный разговор.
Анна, глядя в глаза Соколову, спокойно ответила:
– Не получится. Вечерами, если я не занята в театре, то обязательно провожу время с сыном. Извините, пойду, опаздываю.
Она повернулась и быстрым шагом отправилась в направлении театра. Соколов постоял, выкурил еще одну папиросу, буркнул недовольно:
– Гордая, смелая, но ничего, у нас еще будет время поговорить.
Сел в машину и отправился на службу, решив, что в ресторан сегодня вечером он все равно обязательно пойдет.
В последние несколько месяцев Соколов действительно довольно часто бывал в ресторанах. Сам себе он объяснял это необходимостью оперативной работы с населением. Выбор был не очень большой, и он предпочитал проводить вечера в ресторане, который находился неподалеку от гостиницы, где были размещены московские артисты. Некоторые из артистов, чтобы не скучать вечерами, тоже заглядывали в этот ресторан. Посетителей обычно бывало немного. Артисты среди посетителей были заметны, они почти всегда обсуждали свои театральные дела, иногда горячились и повышали голос. Как-то Соколов, находясь в зале со своей приятельницей, обратил на них внимание. Он посчитал полезным познакомиться с артистами, понял, что в разговорах можно многое узнать о настроениях и мыслях людей искусства и прочих работников городского театра.
Соколов тут же решил приступить к реализации своей идеи. Он был в штатском, подошел к столику артистов, признался в любви к театру, сказал по секрету, что его спутница просит чаще приглашать ее в театр, но по причине занятости он не может себе этого позволить, а редкая возможность познакомиться с московскими артистами ей была бы очень приятна.
