Однако мы должны скептически относиться к выводам, сделанным исключительно на основе текущей риторики, военных планов на случай непредвиденных обстоятельств и не совсем корректных исторических аналогий. Как в Китае, так и в США восприятие другой страны в значительной степени обусловлено внутриполитическими проблемами, и в обеих странах есть люди, которые хотят видеть в другой стране врага. Даже если бы не было таких искажений, военные обеих сторон воспринимались бы своими соотечественниками как недобросовестные исполнители своих обязанностей, если бы они не планировали все возможные варианты развития событий. Что касается истории, то следует еще раз напомнить, что к 1900 году Германия превзошла Великобританию по уровню промышленного развития.
Кайзер проводил авантюрную, глобально ориентированную внешнюю политику, которая неизбежно должна была привести к столкновению с другими великими державами.
Китай, напротив, значительно отстает от США в экономическом плане и ориентируется в своей политике прежде всего на свой регион и на свое экономическое развитие; его официальная коммунистическая идеология мало привлекательна. Тем не менее, возвышение Китая напоминает предупреждение Фукидида о том, что вера в неизбежность конфликта может стать одной из его главных причин. Каждая сторона, полагая, что окажется в состоянии войны с другой, проводит разумные военные приготовления, которые затем воспринимаются другой стороной как подтверждение ее худших опасений.
На самом деле «возвышение Китая» – это неправильный термин. Более точным было бы «возрождение», поскольку по размерам и истории Поднебесная давно уже является крупной державой в Восточной Азии. В техническом и экономическом отношении Китай был мировым лидером (хотя и без глобального охвата) с 500 по 1500 гг. Лишь в последние полтысячелетия его обогнали Европа и Америка. По расчетам Азиатского банка развития, в 1820 г., в начале индустриальной эпохи, на долю Азии приходилось примерно три пятых мирового продукта. К 1940 г. этот показатель снизился до одной пятой, хотя в регионе проживало три пятых населения планеты. Быстрый экономический рост привел к тому, что сегодня этот показатель составляет две пятых, и, по прогнозам банка, к 2025 г. Азия может вернуться к своему торическому уровню. В Азию, конечно, входят Япония, Индия, Корея и другие страны, но наибольшую роль в конечном итоге будет играть Китай. Высокие ежегодные темпы роста в 8–9 % привели к тому, что за последние два десятилетия ХХ века его ВНП вырос в три раза. Эти впечатляющие экономические показатели, наряду с конфуцианской культурой, укрепили «мягкую силу» Китая в регионе.
Тем не менее, Китаю предстоит пройти долгий путь и столкнуться со многими препятствиями на пути своего развития. В начале XXI века американская экономика примерно в два раза превышает китайскую. Если темпы роста американской экономики составят 2 %, а китайской – 6 %, то примерно к 2020 году эти две экономики сравняются по размеру. Но даже в этом случае обе экономики будут эквивалентны по размеру, но не по составу. Китай по-прежнему будет иметь огромную неразвитую территорию – действительно, если предположить, что китайская экономика будет расти на 6 %, а американская – только на 2 %, то Китай не сравняется с США по объему производства.
С точки зрения политической власти доход на душу населения является более точным показателем развитости экономики. По прогнозам Азиатского банка развития, к 2025 г. доход на душу населения в Китае достигнет 38 % от дохода в США, т. е. примерно того же уровня по отношению к США, которого Южная Корея достигла в 1990 г. Это впечатляющий рост, но до равенства еще очень далеко. И поскольку Соединенные Штаты вряд ли будут стоять на месте в этот период, Китай еще очень далек от того, чтобы бросить такой вызов американскому превосходству, какой бросила кайзеровская Германия, обойдя Великобританию в начале прошлого века.
Более того, линейные прогнозы тенденций экономического роста могут вводить в заблуждение. На ранних этапах экономического взлета страны, как правило, выбирают «низко висящие плоды», получая выгоду от импорта технологий, а по мере достижения более высоких уровней развития темпы роста обычно замедляются. Кроме того, китайская экономика сталкивается с серьезными препятствиями переходного периода, связанными с неэффективностью государственных предприятий, шаткостью финансовой системы и неадекватностью инфраструктуры. Растущее неравенство, массовая внутренняя миграция, неадекватная система социальной защиты, коррупция и неадекватные институты могут привести к политической нестабильности. Острую дилемму для китайских руководителей представляет решение проблемы значительно возросших информационных потоков в условиях, когда ограничения могут препятствовать экономическому росту. Как отмечает гарвардский экономист Дуайт Перкинс, «во многом успех первых рыночных реформ… был обусловлен простотой задачи». Процесс создания правового государства и адекватных институтов в экономической сфере будет «измеряться десятилетиями, а не годами или месяцами». Действительно, некоторые наблюдатели опасаются нестабильности, вызванной не подъемом, а распадом Китая. Китай, который не может контролировать рост населения, потоки миграции, влияние на мировой климат и внутренние конфликты, создает еще один комплекс проблем. Политика способна сбивать экономические прогнозы.
Пока экономика Китая растет, вероятно, будет увеличиваться и его военная мощь, что сделает Китай более опасным для соседей и усложнит обязательства Америки в регионе. Согласно исследованию RAND, к 2015 г. военные расходы Китая будут более чем в шесть раз превышать японские, а накопленная им военная мощь была огромна.
Война в Персидском заливе 1991 г., напряженность вокруг Тайваня в 1995-96 гг. и косовская кампания 1999 г. показали китайским лидерам, насколько Китай отстает в современном военном потенциале, в результате чего в течение 1990-х гг. они почти удвоили военные расходы. Тем не менее, общий военный бюджет Китая за последние десятилетия ХХ века фактически сократился с 2,5 до 2 % ВВП, а слабость политической системы страны не позволяет эффективно конвертировать экономические ресурсы в военный потенциал. Некоторые наблюдатели считают, что к 2005 году Китай может достичь военного потенциала, аналогичного европейскому в начале 1980-х годов. Другие, ссылаясь на импорт технологий из России, высказывают более серьезные опасения. В любом случае, рост военного потенциала Китая будет означать, что любая американская военная роль в регионе потребует дополнительных ресурсов.
Американские солдаты в Афганистане
Какова бы ни была точность таких оценок роста военного потенциала Китая, наиболее полезным для наших целей является сравнительная оценка, а она зависит от того, что будут делать США (и другие страны) в ближайшие десятилетия. Ключ к военной мощи в информационную эпоху зависит от способности собирать, обрабатывать, дезинтегрировать и интегрировать данные, поступающие от сложных систем космического наблюдения, высокоскоростных компьютеров и «умного» оружия. Китай (и другие страны) будет развивать некоторые из этих возможностей, но, по мнению австралийского аналитика Пола Дибба и его коллег, революция в военном деле (RMA) «будет по-прежнему благоприятствовать преобладанию американских вооруженных сил». Маловероятно, что Китай каким-либо значимым образом сократит разрыв в RMA с США».
Роберт Каган считает, что Китай стремится «в ближайшей перспективе заменить США в качестве доминирующей державы в Восточной Азии, а в долгосрочной перспективе бросить вызов положению Америки как доминирующей державы в мире». Даже если это точная оценка намерений Китая (а с этим эксперты спорят), сомнительно, что у него будут для этого возможности. У каждой страны есть список желаний, который выглядит как меню без цен. Если бы Китай был предоставлен самому себе, он, возможно, хотел бы вернуть Тайвань, доминировать в Южно-Китайском море и быть признанным главным государством в Восточно-Азиатском регионе, но китайским лидерам придется столкнуться с ценами, навязанными другими странами, а также с ограничениями.
