Сможем ли мы добиться большего, вступая в XXI век? Апология Йоги Берры предостерегает нас от прогнозов, особенно относительно будущего. Однако у нас нет выбора. Мы ходим с картинками будущего в голове, что является необходимым условием планирования наших действий. На национальном уровне нам нужны такие картины, чтобы направлять политику и подсказывать, как использовать нашу беспрецедентную мощь. Разумеется, не существует единственного будущего, есть множество возможных вариантов, и качество нашей внешней политики может сделать одни из них более вероятными, чем другие. Когда системы включают в себя сложные взаимодействия и обратные связи, малые причины могут привести к большим последствиям. А когда в процесс вовлечены люди, реакция человека на сам прогноз может привести к тому, что он не сбудется.
Мы не можем надеяться предсказать будущее, но мы можем тщательно прорисовывать наши картины, чтобы избежать некоторых распространенных ошибок. Десятилетие назад более тщательный анализ американской мощи мог бы спасти нас от ошибочного портрета американского упадка. Совсем недавно точные прогнозы катастрофического терроризма не смогли предотвратить трагедию, которая вновь заставляет некоторых предвидеть упадок. Важно не допустить пороков как упадка, так и триумфализма. Деклинизм порождает излишнюю осторожность, которая может подорвать наше влияние, а триумфализм – потенциально опасное отсутствие напряженности, а также высокомерие, которое также растрачивает наше влияние. Тщательно проанализировав ситуацию, мы сможем принять более правильные решения о том, как защитить наш народ, продвигать наши ценности и вести к лучшему миру в ближайшие несколько десятилетий. Мы можем начать этот анализ с изучения источников нашего могущества.
В последние годы мы часто слышим о том, насколько могущественной стала Америка, но что мы понимаем под могуществом? Проще говоря, сила – это способность добиваться желаемых результатов и, если необходимо, изменять поведение других людей, чтобы это произошло. Например, военная мощь НАТО позволила остановить этническую чистку Слободана Милошевича в Косово, а обещание экономической помощи разрушенной экономике Сербии переломило первоначальное нежелание сербского правительства выдать Милошевича Гаагскому трибуналу.
Способность добиваться желаемых результатов часто ассоциируется с обладанием определенными ресурсами, поэтому мы обычно используем сокращение и определяем власть как обладание относительно большим количеством ресурсов; таких элементов, как население, территория, природные ресурсы, экологическая мощь, военная сила, политическая стабильность. Власть в этом смысле означает владение старшими картами в международной игре в покер. Если вы показываете высокие карты, то другие, скорее всего, сбросят свои руки. Конечно, если вы плохо разыграете свою руку или станете жертвой блефа и обмана, вы все равно можете проиграть или, по крайней мере, не получить желаемого результата. Например, после Первой мировой войны США были крупнейшей державой, но не смогли предотвратить ни приход к власти Гитлера, ни Перл-Харбор. Превращение потенциальных силовых ресурсов Америки в реализованные требует продуманной политики и умелого руководства. Но начинать надо с козырей.
Традиционно проверкой великой державы была «сила для войны». Война была главной игрой, в которой разыгрывались карты международной политики и доказывались оценки относительной силы. С течением веков, по мере развития технологий, менялись источники силы. В аграрной экономике Европы XVII–XVIII вв. население было важнейшим ресурсом власти, поскольку оно обеспечивало базу для уплаты налогов и набора пехоты (в основном наемной), и это сочетание людей и денег давало преимущество Франции. Но в XIX веке растущая роль промышленности принесла выгоду сначала Великобритании, которая управляла волнами с помощью флота, не имевшего аналогов, а затем Германии, которая использовала эффективную администрацию и железные дороги для транспортировки армий для быстрых побед на континенте (хотя Россия имела большее население и армию). К середине ХХ века, с наступлением ядерной эры, США и СССР обладали не только промышленной мощью, но и ядерными арсеналами и межконтинентальными ракетами.
Сегодня основы власти отходят от акцента на военную силу и завоевания. Парадоксально, но одной из причин этого стало ядерное оружие. Как мы знаем из истории «холодной войны», ядерное оружие оказалось настолько мощным и разрушительным, что его применение стало слишком дорогостоящим, за исключением теоретически возможных экстремальных ситуаций. Вторым важным изменением стал рост национализма, который усложнил для императоров задачу управления пробудившимся населением. В XIX веке несколько авантюристов с горсткой солдат завоевали большую часть Африки, а Британия управляла Индией с помощью колониальных сил, составлявших ничтожную долю коренного населения. Сегодня колониальное господство не только широко осуждается, но и обходится слишком дорого, как показали обе сверхдержавы «холодной войны» во Вьетнаме и Афганистане. Распад советской империи последовал за распадом европейских империй на считанные десятилетия.
Третьей важной причиной являются социальные изменения внутри великих держав. Постиндустриальные общества ориентированы на благосостояние, а не на славу, и не приемлют больших потерь, за исключением случаев, когда речь идет о выживании. Это не означает, что они не будут применять силу, даже если это чревато потерями, как это было во время войны в Персидском заливе в 1991 году или в Афганистане сегодня. Но отсутствие воинской этики в современных демократических государствах означает, что применение силы требует тщательного морального обоснования для обеспечения поддержки населения (за исключением случаев, когда на карту поставлено выживание). Грубо говоря, в современном мире существует три типа стран: бедные, слабые доиндустриальные государства, часто представляющие собой хаотичные остатки распавшихся империй; модернизирующиеся индустриальные государства, такие как Индия или Китай; постиндустриальные общества, преобладающие в Европе, Северной Америке и Японии. Применение силы является обычным делом в первом типе государств, еще приемлемым во втором, но уже менее терпимым в третьем. По словам британского дипломата Роберта Купера, «большое количество самых могущественных государств больше не хотят ни воевать, ни завоевывать». Война по-прежнему возможна, но сейчас она гораздо менее приемлема, чем столетие или даже полвека назад.
Наконец, для большинства современных великих держав применение силы поставило бы под угрозу их экономические цели. Даже недемократические страны, испытывающие меньше моральных ограничений на применение силы со стороны населения, вынуждены учитывать ее влияние на свои экономические цели. По словам Томаса Фридмана, в условиях глобализации экономики страны дисциплинируются «электронным стадом» инвесторов, контролирующих доступ к капиталу22. Ричард Роузкранс пишет: «В прошлом дешевле было захватить территорию другого государства силой, чем развивать сложный экономический и торговый аппарат, необходимый для получения выгоды от коммерческого обмена с ним». Императорская Япония использовала первый подход, создавая в 1930-х годах Сферу совместного процветания Большой Восточной Азии, но роль Японии как торгового государства после Второй мировой войны оказалась гораздо более успешной, что привело ее к превращению во вторую по величине национальную экономику в мире. Сейчас трудно представить себе сценарий, при котором Япония попыталась бы колонизировать своих соседей или преуспела бы в этом.
Как уже отмечалось выше, все это не означает, что военная сила не играет сегодня никакой роли в международной политике. С одной стороны, информационная революция еще не успела изменить большую часть мира. Многие государства не сдерживаются демократическими общественными силами, как Кувейт узнал от своего соседа Ирака, а террористические группы не обращают внимания на обычные ограничения либеральных обществ. Во многих регионах мира, где рухнувшие империи оставили после себя вакуум власти, идут гражданские войны. Более того, на протяжении всей истории человечества становление новых великих держав сопровождалось тревогами, которые иногда приводили к военным кризисам. По бессмертному описанию Фукидида, Пелопоннесская война в Древней Греции была вызвана приходом к власти Афин и страхом, который они вызвали в Спарте. Первая мировая война во многом была обусловлена приходом к власти кайзеровской Германии и страхом, который она вызвала в Великобритании. Некоторые предсказывают аналогичную динамику в этом веке, вызванную приходом к власти Китая и страхом, который он вызвал в Соединенных Штатах.
