— Нет, Рэймонд, — говорит Шей с каким-то веселым отчаянием. – С Дунканом я говорить не буду. Если ты хочешь с ним помириться, сделай это сам, будь добр. Будет непросто. Он очень любил тебя, и для него узнать, что твоя забота была неискренней, было настоящим предательством. Но если ты постараешься, он простит. Ты же знаешь его.

Рэймонд улыбается с глубокой затаенной нежностью.

— Да. Дункан отходит так же быстро, как вспыхивает. Он добрый.

— И тебе не придется извиняться перед ним за фальшивую любовь, — как-то отстраненно говорит она, — потому что к нему ты действительно привязался, хоть вы и постоянно цапались. Не возражай, не надо. Ты любил Дункана, потому что он был не таким, как мы с тобой: добрым, и храбрым, и честным, и пылким… и не обходил острые углы. Поэтому помирись с ним, пожалуйста, вам обоим это нужно. Тебе необязательно делать это прямо сейчас. Как я уже сказала, я собираюсь в клуб, так что этой ночью каюта в твоем распоряжении…

Шей на прощание машет рукой и выходит, оставляя Рэймонда в одиночестве.

Тот сидит на койке ссутулившись и выглядит очень старым.

Шей оделась так, словно и в самом деле собралась куда-то – на ней платье, хотя не то чтобы какое-то особенно модное или нарядное – простое белое атласное платье на бретельках, мягко светящееся в полумраке коридоров, — но, покинув свою каюту, она не направляется к выходу из «Дырявой калоши». Сначала она идет в комнату с компьютером — конференц-зал, она же столовая. Усаживается перед монитором, клацает по клавишам, проверяя почту, потом подпирает голову ладонями, словно у нее болят глаза или голова, и просто сидит какое-то время неподвижно.

Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя; искала я его и не нашла его…

Потом встает, подходит к лестнице, которая ведет в трюм и мастерскую Рактера, и начинает спускаться. На полдороге – на небольшой металлической площадке между палубами — останавливается, словно в нерешительности. Рактер с интересом ждет, что она будет делать, но проходит несколько минут, а Шей стоит все там же, не двигаясь, прислонившись голой смуглой спиной к стене.

Наконец он открывает переборку, ведущую в его мастерскую, и, глядя на Шей снизу вверх, интересуется:

— Вы чего-то хотели, дорогой друг?

— Ага, — говорит Шей с мрачным удовлетворением. – Я так и знала. Вы шпионите за мной. Вы как Большой Брат.

— Мне казалось, мы уже прояснили этот вопрос, — разводит он руками. — Когда в следующий раз запланируете какой-то личный разговор, заранее попросите меня отключить всю электронику в трюме, которая настроена на мою нервную систему.

— Я это учту, — говорит она, постаравшись вложить в голос побольше яда.

— И, предполагаю, вы ошиблись дверью, потому что у меня не завалялось ни стробоскопа с разноцветными огоньками, ни крэма, ни даже, как ни удивительно, водки.

– Вы просто ужасный человек, — в сердцах говорит Шей. – Я… мм… Вообще-то сначала я и правда собиралась куда-нибудь сходить выпить. Но потом передумала. Можно мне просто посидеть в вашей мастерской и посмотреть, как вы работаете? Простите. Это очень глупо. Но я не буду вам мешать.

— Я хоть раз запрещал вам находиться в моей мастерской?..

Рактер подает ей руку в рабочей перчатке, и она спускается в трюм. Садится прямо на пол у стены, обняв руками колени. Кощей выходит из темноты, постукивая конечностями о пол, и, толкнув Шей под локоть, будто пес, устраивается рядом.

— Если вам не хочется спать в одной каюте с вашим приемным отцом, у меня в кладовой, вон там за переборкой, есть футон и достаточно места. Если вас не смущает гудение машин, — предлагает он, сжалившись над ней. Но Шей отрицательно качает головой. Возясь с чертежами и инструментами, Рактер одновременно фиксирует постепенно замедляющийся пульс своей гостьи – когда она спускалась сюда, была взвинчена донельзя, но теперь успокоилась. Похоже, ей в самом деле нравится просто тут сидеть; нежно положив одну руку на «голову» Кощея, она молча и, кажется, с интересом наблюдает за работой Рактера.

— Что вы делаете?

— Дорабатываю генераторы нервного отклика.

— Для человека, лишенного эмоций, вы, кажется, чересчур ими озабочены, — проницательно замечает она.

— Зависит от того, что называть эмоциями, — говорит он, надвинув на глаза защитную маску, чтобы спаять вручную две детали. – Большинство их имеют вполне простую природу. Страх происходит из базовой потребности в безопасности. Любопытство – из желания повысить уровень комфорта своей жизни. Тому же служит и дружба и другие социальные контакты. И все это мне знакомо. Так что нельзя сказать, что у меня нет эмоций, я просто очень тщательно их анализирую.

— А что скажете про более сложные чувства? Скорбь? Стыд?.. Ладно, их тоже можно объяснить с точки зрения эволюции, — обрывает Шей сама себя. — А вот радость? Как насчет радости?

Рактер отвечает правду:

— Не знаю. Я говорил об этом с одним из психиатров. Еще давно, в детстве. Вместе мы пришли к выводу, что нет никакой объективной меры радости: можно измерить уровень серотонина, и все же нельзя залезть в голову к другому человеку и сравнить то, что чувствует он, с тем, что испытываешь ты. Поэтому надо просто довольствоваться тем, что есть.

— Дурак какой-то ваш психиатр, вот честно. Радость всегда узнаешь, — возражает Шей, и у нее такое странное лицо в этот момент — Рактер не сразу осознает, что впервые видит на нем тень жалости. — Стало быть, все же вам чего-то не хватает…

— Вы уже шутили на эту тему. Души.

— Да, точно. Знаете все эти истории про то, как кто-то продал душу? Может быть, ее можно и купить? — подмигивает Шей. — Из этого вышла бы хорошая сказка — купить душу… Хотя нет. Мне кажется, душу можно только отдать добровольно. Подарить.

— Подарить — это уж точно не про Гонконг, — улыбается Рактер. — Тут души режут на ходу, как подметки.

Смеются.

— Я не сильно мешаю? Может, я могла бы как-нибудь… — “Помочь” она не договаривает, сама поняв, насколько глупо это прозвучит. — Как-то порадовать вас? Хотя бы заварить вам чаю? Я знаю, какой вы любите.

Неизвестно, осознает она это или нет, но Шей пришла за поддержкой и участием, и при этом ей, как и всякому гордому человеку, неприятно выглядеть жалкой. Она хочет быть нужной. Но не возьмет в толк, чем могла бы пригодиться ему.

“А вы сами хотели бы что-нибудь взять у меня? Или у вас и так все есть?..”

— Или приготовить какую-нибудь еду, — говорит она беспомощно.

Рактер готов отказаться, но в последний момент передумывает.

— Вообще-то я действительно голоден. Да и вы сами, наверное, хотите есть…

— Да, — признается она. — Очень хочу.

— Знаете что… Я не откажусь от чая. Сделайте. А насчет еды — предлагаю поужинать в Шам Шуй По чуть-чуть попозже. Я скоро освобожусь.

Закончив то, что требовалось закончить как можно скорее, и взглянув на часы – это один из привычных человеческих жестов, которые должны успокаивать собеседника, сам он благодаря электронике и без часов знает, что с момента ее прихода прошло сорок минут — он откладывает инструменты в сторону, поворачивается к Шей и предлагает:

— Мне нужно купить там, в Шам Шуй По, кое-какие детали. И я знаю рядом кафе с неплохими димсамами. Полагаю, там даже есть соджу или другая выпивка. Хотите туда?

— На Аплиу-стрит, да? – оживляется Шей. — Хозяйкой там крошечная горбатая кореянка, которой лет сто. Там не готовят ничего, кроме димсамов. Хочу!

Вечер проходит вполне хорошо: Рактер находит на рынке Шам Шуй По почти всю электронику, которая ему нужна, кроме пары по-настоящему редких деталей, насчет которых изначально было понятно, что их лучше искать в Сети.

Шей долго кружит вокруг кибердеков, наконец с сомнением спрашивает у Рактера:

— Что тут самое лучшее? Вот этот… “Хайлендер”?

— Полагаю, Из0бель сказала бы, что да. Но с вашей манерой декинга я бы посоветовал десятый “Новатек”.

— А что не так с моей манерой? — настороженно спрашивает она. Ох уж этот ее вечный страх насмешек.