— Я не настолько высокого мнения о себе.
— А мне, наоборот, охотно в это верится.
— Вы же не серьезно, правда? Тигр, Дракон, их избранники… Вы ведь образованны и умны — ни за что не поверю, что вы, словно какой-то крестьянин, верите в Четырех Богов.
– Богам, по большому счету, неважно, верят в них или нет. Вера — она нужна не богам, а людям. И я не считаю, что вера во что-то равна глупости, — спокойно сказал Юкинари. — Жаль, что вы ни во что не верите, ни во что не верить — это тяжело…
— Мне тяжело поверить в то, чего я не видел. Впрочем, я искренне завидую тем, кто верит: я тоже хотел бы иметь объяснения на все случаи жизни и всегда быть уверен в собственной правоте, — Гэрэл сказал это уже серьезно, без насмешки — с Юкинари ему было трудно быть иронично-высокомерным.
Юкинари покачал головой.
— Дело не в правоте… Но мы, думаю, об этом еще поговорим. И все же забавно… — он улыбнулся, — …забавно ваше яростное отрицание всего чудесного в сочетании со слухами, которые о вас ходят.
— Неужели даже в Рюкоку мной пугают детей? — предположил Гэрэл.
— Пугают, — подтвердил Юкинари. — И неудивительно — с вашей-то странной внешностью. И говорят, что вы владеете сверхъестественной силой, и мать ваша тоже была колдунья…
— Ну конечно. А отцом — водяной, — Гэрэл усмехнулся немного искусственно, потому что уже знал, что скажет Юкинари дальше.
И Юкинари сказал именно то, что должен был — на первый взгляд немного невпопад:
— Я всегда любил рассказы о Чужих, яогуай… Говорят, у них странные, совсем не такие, как у нас, лица, и среди них много людей со светлыми волосами. Говорят, они умеют творить волшебство, не стареют и не умирают…
Вот, наконец, и оно. Он для Юкинари такой же волшебный талисман, как и для Токхына. Почему-то ему стало горько от этой мысли. Хотя понятно почему: он, как ни сопротивлялся, все же поддался очарованию Юкинари, и в какой-то момент ему захотелось поверить, что Юкинари тоже видит в нем… ну, хотя бы достойного противника в игре в «Туман и облака».
— Я не демон и не волшебник. Жаль вас разочаровывать. Было бы неплохо оказаться бессмертным, но, боюсь, и это не так, — сухо сказал Гэрэл.
— Я это понял, — безмятежно откликнулся Юкинари. — Мне кажется, я многое о вас понял… Я и раньше не верил ходившим о вас слухам. Ни секунды не думал, что вы будете ожившим кошмаром — и, как и ожидал, встретил обычного человека, усталого, грустного… — Он секунду помолчал — то ли сказав лишнее и смутившись, то ли просто вспоминая что-то. — Но в то мгновение, когда мы встретились — там, в тронной зале, — когда я впервые увидел ваше лицо… Это было самое странное и самое чудесное, что я видел; если бы кто-нибудь раньше сказал, что существуют люди с голубыми глазами, я бы только рассмеялся. Я почти сразу понял, что вы не волшебник и не бессмертный. Но в то мгновение вы были для меня залогом всего, во что я верю. Мне этого довольно…
Не раз и не два люди принимали его за яогуай, но еще никто, признаваясь в этом, не смотрел на него с такой любовью, как Юкинари в этот момент, и Гэрэл стало неловко; он словно со стороны увидел свое резкое, неуютное лицо, складки у углов рта, сеточку морщин вокруг глаз; машинально коснулся волос, которые за последнее время стали совсем белыми от солнца и отросли почти до лопаток.
– Таких, как я, кочевники зовут белой кровью — подобные мне рождаются иногда на землях Юга, хоть и редко. Видно, вы ни разу не видели Чужих, иначе не приняли бы меня за одного из них…
— А вы — видели? — жадно спросил Юкинари. — Постойте, вы — южанин?.. И ваша ненависть к кочевникам, ставшая притчей во языцех, — получается, вы воевали против…
Гэрэл мысленно обругал себя. Уже второй раз чуть не сболтнул лишнее. Осторожнее надо быть.
— Да, я с Юга, и мое имя — из земель Солнечной Птицы, а не Тигра. Но это неинтересно и не имеет значения. Неужели вы всерьез верите в Чужих, государь? Не стоит слушать домыслы неграмотных крестьян и сказки замшелых даосов. Это всё равно что верить в… Тигра с Драконом.
— Я верю в то, что границы мира не так узки, как мы привыкли считать, и на свете есть много вещей, которые нам ещё только предстоит узнать и осмыслить, — мирно откликнулся Юкинари.
Гэрэл подумал о Чужих. Девочка-лисица, холстина в бурых пятнах, горько-сладкий запах, перемешивающийся с запахом крови. То, что сквозь призму неведения кажется волшебным, прекрасным и загадочным, на поверку оказывается таким же уродливым и печальным, как и все остальное в этом мире. Эти мысли были неприятны ему, и, чтобы прогнать их, он напомнил:
— Мы говорили о богах.
— Да… — Юкинари помолчал. — Не уверен, что стоит говорить об этом с вами, потому что вижу, что вы не согласитесь со мной. Но если вам и правда интересно, я верю в богов, потому что для меня очевидно, что все происходящее в мире — неслучайно. Боги ведут нас, меняют нас, благодаря им на нашем пути появляются самые важные люди, благодаря им мы переживаем самые счастливые и самые тяжелые мгновения…
— Мне это, по правде говоря, кажется отвратительным, — честно сказал Гэрэл. — Мысль о том, что мы — игрушка в чьих-то руках, что мы беспомощны… Зачем в такое верить?
— Мы можем принимать нашу судьбу с достоинством, значит, мы не беспомощны. Я думаю, мы должны быть благодарны богам: ведь именно они делают нас теми, кто мы есть.
Гэрэл не смог сдержать горький смешок:
— Я с радостью был бы кем-нибудь другим. Да и вы, как мне показалось, тоже не очень-то радуетесь своей судьбе.
— Нет, — твердо сказал Юкинари. — Я рад, что я — это я, что у меня есть власть изменить что-то к лучшему… Вы правы, жизнь — это страдание, но ведь именно благодаря горестям и испытаниям мы становимся теми, кто мы есть; и нас любят именно за то, какими мы стали, а не за то, какими могли бы быть. Я верю, что жизнь — одновременно и счастье, если у тебя есть любимые люди, которые разделят с тобой твою судьбу. Тогда возложенное на тебя богами бремя будет радостью.
Гэрэл решил не спорить — не ступать на шаткую, чужую для него почву: у него не было близких людей, и сближаться с кем-то он не собирался, а если бы и захотел, вряд ли это получилось бы у такого, как он; единственная женщина, которая была ему дорога, умерла так давно, что он почти не помнил ее лица.
А были ли близкие люди у самого Юкинари?
Гэрэл вдруг подумал, что это, может быть, последняя их беседа, и эта мысль его испугала.
— Прошу меня простить, если что-то из сказанного мной за время этого разговора обидело вас, — сказал он. — У нас с вами очень разные представления о жизни.
— По крайней мере, вы не сказали «нет»…
— Я пока не знаю, что ответить, — честно сказал Гэрэл. — Но вы ведь придете завтра?
— Приду. Я хочу поговорить с вами о чудесах.
Юкинари улыбался, как улыбаются перед тем, как сделать удачный ход.
9. Чудеса и драконы
Этот разговор озадачил Гэрэла.
Ему открылся недостаток Юкинари, который одним махом перечёркивал все его достоинства. Юкинари был мечтателем. Такую наивность обычно можно встретить лишь у очень юного существа — щенка там или птенца, — который ещё не уяснил, что в мире есть зло. И это было удивительно, потому что Юкинари как раз успел продемонстрировать глубокий ум и проницательность, и то, что он привык играть в основном на хороших струнах человеческой натуры, вовсе не означало, что он не знал о плохих. Более того, из того, что Гэрэл знал о жизни Юкинари, выходило, что горя и ненависти тот хлебнул вдоволь, не меньше, чем сам Гэрэл. Так что, видимо, он все-таки признавал умом существование зла, но всё равно был непоколебимо уверен в том, что зло это можно одолеть с помощью благородства и доброты. Он был похож на героя одного из старых романов, которые они оба любили. Но вокруг-то был не роман; вокруг была настоящая жизнь…
Он не понимал, как такой блестящий ум может сочетаться с верой в какие-то совершенно невозможные, нелепые вещи.
Не понимал, как вообще можно во что-то верить в этом сломанном мире.
