— Я понимаю, что вы имеете в виду, — спокойно сказал император. — Признаю, я не разбираюсь во многих вещах. Но я не стыжусь этого, не считаю зазорным спросить совета у того, кто разбирается. А иногда достаточно просто смотреть и слушать. Честного торговца похвалят, у хорошего врача умрет меньше больных, чем у плохого…

Гэрэл неопределенно пожал плечами. Он считал, что все далеко не так очевидно, но, так или иначе, все это говорило об искренней заинтересованности императора в том, чтобы жизнь в стране наладилась.

— И вам это не кажется унизительным?

— Что унизительного в честном труде? — искренне удивился император.

С этим утверждением многие люди, стоящие у власти, не согласились бы. Гэрэл попытался представить своего императора Токхына в одежде торговца, отвешивающего комплименты покупателям. Не получилось. А вот Джин-хо вполне смогла бы, хотя ей это занятие, вероятно, очень скоро наскучило бы.

— Я бы и рад похвастаться, что я сам это придумал, но нет: говорят, легендарная Ди Хуань поступала так — переодевалась простолюдинкой и смотрела, что делается в стране, слушала, что говорят люди… — продолжал император.

— Но разве это не опасно?

— Меня есть кому защитить. Если вы присмотритесь, то наверняка заметите…

И впрямь, телохранители Юкинари были неподалеку. Они почти не выделялись, но Гэрэл намётанным глазом выделил их в толпе: один делал вид, что выбирает сладости, другой — что рассматривает карнавальные маски, третий вёл беседу с продавцом мечей. У них получалось весьма естественно изображать зевак и одновременно следить, чтобы с императором ничего не приключилось.

— Хотите тоже попробовать себя в роли продавца? — весело предложил Юкинари.

— Я…

Хотел бы он стоять в этой лавке рядом с императором, зазывать покупателей, с глупой улыбкой втыкать шпильки в волосы богатых женщин? Может, ему еще хочется, чтобы на нем не было сейчас маски, чтобы он выглядел как обычный горожанин — с тёмными глазами, с черными волосами, с нормальной человеческой жизнью?

— Нет, какой из меня продавец, — сказал Гэрэл холодновато.

— Давайте уедем, — вдруг сказал Юкинари.

— Что?

— Уедем в Юйгуй. Я буду продавать украшения, а вы — не знаю — откроете школу и будете преподавать военное дело. Станем жить как обычные люди. Тогда эта война не коснется нас.

Опять будто мысли прочел…

— А, вы шутите, — сказал Гэрэл немного деревянным голосом.

Юкинари смотрел в пол.

— Конечно, шучу. Впрочем, вы действительно можете уехать. Это я — не могу…

В лавку вбежала замызганная девчонка с остреньким птичьим носом. Должно быть, та самая Момоко.

— Спасибо, господин Юки, что присмотрели за лавкой!

— Да не за что. Как папа?

— Вроде получше. Я дала ему лекарство. Хочу еще сварить ему имбирный суп, чтобы поправлялся быстрее — мама мне такой суп всегда делала, и я сразу выздоравливала…

— Если хочешь, иди и свари сейчас. Я могу еще какое-то время поторговать.

— Это было бы здорово! Я вам ужасно благодарна! Хорошо идут дела?

Юкинари молча вытащил из-под прилавка коробку с деньгами и продемонстрировал выручку.

— Ого! — Глаза девочки расширились скорее от испуга, чем от восхищения. — Да тут же… Вы что… ограбили кого-то?

— Я бы назвал это именно так, господин Юки, — не удержался от ядовитой шпильки Гэрэл.

— Чаще говори покупателям приятные вещи, Момоко — вот и весь секрет. И всегда предлагай скидку.

— Но если я буду всем делать скидку, я ничего не заработаю…

— Просто называй вначале более высокую цену, чем та, по которой ты хочешь продать украшение. Если знаешь, что гребень стоит двадцать монет, говори: «Он стоит тридцать монет, но вам, так и быть, могу уступить за двадцать пять…». И всегда первым делом смотри на одежду покупателя. Если видишь, что он одет богато, можешь назвать цену хоть вдесятеро выше изначальной.

— Ух ты! Я и не знала, что так можно! — лицо девочки просветлело.

— В любом ремесле есть свои маленькие хитрости. Главное, чтобы все в итоге остались довольны, верно? Покупатель лучше всех знает, сколько он готов отдать за товар без вреда для своего кошелька, — безмятежно откликнулся император.

— Спасибо, господин Юки. Попробую делать как вы сказали… Только… — девочка вздохнула, — только всё равно вряд ли у меня чего получится, потому что где вы, а где я… Я хочу сказать, вы такой красивый — неудивительно, что все хотят у вас что-то купить. А я…

— Глупая ты, Момоко, — улыбнулся Юкинари. — Ты очень симпатичная. Лет через пять тебе не станет проходу от мальчишек. Да, впрочем, уже и сейчас… Лицо только умой. Вот станешь важной птицей, будешь жить во дворце — ты и там будешь ходить чумазая?

Он ласково потрепал ребёнка по голове. Девочка засмеялась и, подставляясь под его руку, зажмурилась, точно котёнок.

Юкинари быстро глянул на Гэрэла, тут же отвернулся, но тот успел прочитать в его глазах смущение.

Гэрэлу тоже стало неловко. Он вспомнил, как скептически отнесся к словам Юкинари о том, что тот предпочел бы родиться простым горожанином, а не императором. Он вдруг ясно понял, что юному императору эти походы в город не то что не кажутся «выставлением себя на посмешище», всё как раз наоборот — это единственная его отдушина. Даже такое приземленное занятие, как работа в лавке, доставляло ему искреннюю радость. Во дворце, где каждое слово и каждый шаг регламентированы правилами, император не может позволить себе такую роскошь, как нормальные разговоры с людьми.

Он вдруг увидел некую симметрию в отсутствии покрывала на лице императора и кошачьей маске на собственном лице. Должно быть, Юкинари тоже хорошо знакомо желание стать кем-то другим, раствориться в толпе, исчезнуть.

Так странно: иногда казалось, что более разных людей, чем они с императором, не найти, а иногда — что похожи, как близнецы.

Еще Гэрэл подумал, что он чаще видит лицо императора, чем его собственные придворные. Да и узнать его за эти несколько встреч он, возможно, успел лучше, чем удалось им за многие годы.

«Или Юкинари очень старается меня в этом убедить», — подумал он, вспомнив свои недавние мысли об искусственности всего, что говорят и делают в Стране Дракона, и помрачнел.

Когда Момоко ушла, Гэрэл с недоброй иронией сказал:

— Не слишком ли она юна для вашего гарема?

— Что?

— «Жить во дворце».

— Я говорил не про гарем, — холодно сказал Юкинари.

— А про что тогда? Вы не хуже меня знаете, что в вашей стране быть девчонкой из бедного квартала — это до самой смерти…

Юкинари нахмурился. Коснулся рукой виска, словно собираясь с мыслями, но ничего не ответил и отвернулся.

— Вам, вижу, очень нравится быть хорошим? — Гэрэл понимал, что говорит чудовищные глупости, но не мог остановиться. Он умел превращать неловкость только в высокомерие, желчность и гнев — некому было научить его превращать ее во что-то другое.

— Мне нравится быть хорошим. Мне скорее непонятно, почему некоторым так нравится быть плохими… И нет, это не до смерти, — наконец ответил Юкинари. — Когда-нибудь я смогу сделать так, чтобы это стало правдой, чтобы такие, как Момоко, зажили достойно — я обещаю…

Привычка писать письма Токхыну появилась у Гэрэла в тот год, когда он жил в Юйгуе. Он приучил себя если не каждый вечер, то хотя бы раз в пару дней садиться за стол и записывать то необычное, что он успел увидеть за эти дни. И в Стране Черепахи, и в Стране Дракона письма и дневники были популярным развлечением аристократов, которые не столько стремились сообщить в этих своих записях что-то интересное, сколько соревновались в изысканности слога и поэтичности сравнений. Он, в отличие от них, не задумывался, хорошо ли то, что он пишет. Для него эти письма, как и чтение книг, было не забавой, а необходимостью — он знал, что стоит только перестать уделять этому время, как иероглифы начнут забываться. Можно было бы, конечно, ограничиться переписыванием философских трактатов, как делали ученики в школе Лин-цзы, но делать заметки о происходящем вокруг было куда увлекательнее. Была и еще одна причина: Гэрэл знал, что Токхын, получая его письма, созывал семью и придворных и приказывал читать вслух, и многие слушали эти письма с интересом. Среди слушателей обычно была и Джин-хо.