– Здорово, – говорит, – братцы! Теперь у всех у нас по коню есть; поедемте невест себе искать.
– Поедем!
Отец с матерью благословили их, и поехали братья в путь-дорогу далёкую.
Долго они ездили по белому свету, да где столько невест найти? Порознь жениться не хочется, чтоб никому обидно не было; а какая мать похвалится, что у ней как раз сорок одна дочь народилась? Заехали мо́лодцы за тридевять земель; смотрят: на крутой горе стоят белокаменные палаты, высокой стеной обведены, у ворот железные столбы поставлены. Сосчитали – сорок один столб. Вот они привязали к тем столбам своих богатырских коней и идут на двор. Встречает их баба-яга:
– Ах вы, незваные-непрошеные! Как вы смели лошадей без спросу привязывать?
– Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напой-накорми, в баню своди, да после про вести и спрашивай.
Баба-яга накормила их, напоила, в баню сводила и стала спрашивать:
– Что, добрые мо́лодцы, дела пытаете иль от дела лытаете?
– Дела пытаем, бабушка!
– Чего ж вам надобно?
– Да невест ищем.
– У меня есть дочери, – говорит баба-яга, бросилась в высокие терема и вывела сорок одну де́вицу.
Тут они сосватались, начали пить, гулять, свадьбы справлять. Вечером пошёл Заморышек на своего коня посмотреть. Увидел его добрый конь и промолвил человеческим голосом:
– Смотри, хозяин! Как ляжете вы спать с молодыми женами, нарядите их в свои платья, а на себя наденьте женины; не то все пропадём!
Заморышек сказал это братьям; нарядили они молодых жён в свои платья, а сами оделись в жёнины и легли спать. Все заснули, только Заморышек глаз не смыкает. В самую полночь закричала баба-яга зычным голосом:
– Эй вы, слуги мои верные! Рубите незваным гостям буйны головы.
Прибежали слуги верные и отрубили буйны головы дочерям бабы-яги. Заморышек разбудил своих братьев и рассказал всё, что было; взяли они отрубленные головы, воткнули на железные спицы кругом стены́, потом оседлали коней и поехали наскоро.
Поутру встала баба-яга, глянула в окошечко – кругом стены́ торчат на спицах дочерние головы; страшно она озлобилась, приказала подать свой огненный щит, поскакала в погоню и начала палить щитом на все четыре стороны. Куда мо́лодцам спрятаться? Впереди сине море, позади баба-яга – и жжёт и палит! Помирать бы всем, да Заморышек догадлив был: не забыл он захватить у бабы-яги платочек, махнул тем платочком перед собою – и вдруг перекинулся мост через всё сине море; переехали добрые мо́лодцы на другую сторону. Заморышек махнул платочком в иную сторону – мост исчез, баба-яга воротилась назад, а братья домой поехали.
Баба яга и Жихарь
1
Жил кот, воробей да жихарько третей. Кот да воробей пошли дрова рубить и говорят жихарьку:
– Домовничай да смотри: ежели придёт яга-баба да станет считать ложки, ты ничего не говори, молчи!
– Ладно, – ответил жихарь.
Кот да воробей ушли, а жихарь сел на печь за трубу. Вдруг является яга-баба, берёт ложки и считат:
– Это – котова ложка, это – воробьёва ложка, третья – жихарькова.
Жихарь не мог стерпеть, закричал:
– Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, села в ступу, поехала; едет в ступе, пестом понужат, а помелом следы заметат. Жихарь заревел:
– Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали. Кот начал царапать ягу-бабу, а воробей клевать; отняли жихаря.
На другой день стали опять собираться в лес дрова рубить, заказывают жихарю:
– Смотри, ежели будет яга-баба, ничего не говори; мы теперь далеко уйдём.
Жихарь только сел за трубу на печь, яга-баба опять явилась, начала считать ложки:
– Это – котова ложка, это – воробьёва ложка, это – жихарькова.
Жихарько не мог утерпеть, заревел:
– Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила, а жихарь ревёт:
– Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали; кот царапать, воробей клевать ягу-бабу! Отняли жихаря, ушли домой.
На третий день собрались в лес дрова рубить, говорят жихарю:
– Смотри, ежели придёт яга-баба – молчи; мы теперь далеко уйдём.
Кот да воробей ушли, а жихарь третей уселся за трубу на печь; вдруг опять яга-баба берёт ложки и считат:
– Это – котова ложка, это – воробьёва ложка, третья – жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба вдругорядь считат:
– Это – котова ложка, это – воробьёва, это – жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба в третий раз считат:
– Это – котова ложка, это – воробьёва ложка, третья – жихарькова.
Жихарько не мог стерпеть, забазлал:
– Не тронь, курва, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила. Жихарь кричит:
– Кот, беги! Воробей, лети!
Братья его не слышат.
Притащила яга-баба жихаря домой, посадила в голбец, сама затопила печку, говорит большой дочери:
– Девка! Я пойду в Русь; ты изжарь к обеду мне жихарька.
– Ладно! – та говорит.
Печка истопилась, девка велит выходить жихарю. Жихарь вышел.
– Ложись на ла́дку! – говорит опять девка.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в на́волок. Девка говорит:
– Не так, не так!
Жихарь бает:
– А как? Ну-ка поучи.
Девка легла в ла́дку. Жихарь не оробел, схватил ухват, да и пихнул в печь ла́дку с ягишниной дочерью, сам ушёл опять в голбец, сидит – дожидатся ягой-бабы. Вдруг яга-баба прибежала и говорит:
– Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
А жихарь ей в ответ:
– Покатайся, поваляйся на дочерниных косточках!
Яга-баба спохватилась, посмотрела: дочь её изжарена, и заревела:
– А, ты, мошенник, постой! Не увернёшься!
Приказыват середней дочери изжарить жихарька, сама уехала. Середня дочь истопила печку, велит выходить жихарьку. Жихарь вышел, лег в ла́дку, одну ногу уставил в потолок, другу́ в наволок. Девка говорит:
– Не так, не так!
– А поучи: как?
Девка легла в ла́дку. Жихарь взял да и пихнул её в печь, сам ушёл в голбец, сидит там. Вдруг яга-баба:
– Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
Он в ответ:
– Поваляйся, покатайся на дочерниных косточках!
Ягишна взбесилась:
– Э, постой, – говорит, – не увернёшься!
Приказывает молодой дочери изжарить его. Не тут-то было, жихарь и эту изжарил.
Яга-баба пуще рассердилась:
– Погоди, – говорит, – у меня не увернёшься!
Истопила печь, кричит:
– Выходи, жихарько! Ложись вот на ла́дку.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в наволок, не уходит в чело. Яга-баба говорит:
– Не так, не так!
А жихарь будто не знат.
– Я, – говорит, – не знаю, поучи сама!
Яга-баба тотчас поджалась и легла в ла́дку. Жихарь не оробел, взял да её и пихнул в печь; сам ступай домой, прибежал, сказыват братьям:
– Вот чего я сделал с ягой-бабой!
2
В одной семье было три брата: большего прозывали Бараном, середнего Козлом, а меньшего звали Чуфиль-Филюшка. Вот однажды все они трое пошли в лес, а в лесу жил караульщиком родной их дедушка. У этого дедушки Баран да Козел оставили своего родного брата Чуфиль-Филюшку, а сами пошли в лес на охоту. Филюшке была и воля и доля: дедушка был стар и большой недогад, а Филюшка тороват. Захотелось ему съесть яблочко; он отвернулся от дедушки да в сад, и залез на яблонь. Вдруг откуда ни взялась яга-бура в железной ступе с пехтилем в руке; прискакала к яблоне и сказала:
– Здорово, Филюшка! Зачем туда залез?
– Да вот яблочко сорвать, – сказал Филюшка.
– На-ка, родимый, тебе моего яблочка.
– Это гнилое, – сказал Филюшка.
– На́ вот другое!
– А это червивое.
– Ну, будет тебе дурачиться, Филюшка! А ты вот возьми-ка у меня яблочко-то из ручки в ручку.
Он протянул руку. Яга-бура как схватит его, посадила в ступу и поскакала по кустам, по лесам, по оврагам, борзо погоняет ступу пехтилем.
