Не так просто вышло с «новеньким» Прошиным бомбардировщиком. Мы-то ждали, что очередную ЕР-ку получим. Казалось, пустая идея, не впихнуть в бомбоотсек то, что смонтировалось из секретных ящиков. Но все иначе обернулось – новыми трехтонками. Сначала из-под тентов этих трехтонок целый взвод НКВД-шников вывалился, оцепили дальний конец аэродрома, маскировочной сеткой такую территорию затянули, на паровозное депо хватило бы. Потом грузовики пошли потоком, даже автокран прибыл.

Охраны понаехало – взвода три. Кого пугать? Во всей нашей эскадрилье людей меньше, даже если жителей соседней деревни прибавить. Понятное дело, на неприятности мы нарвались. Не всей частью, конечно, а только я и Алексей – планида у меня такая, неприятности собирать.

Отошел покурить в сторонку, никого не трогаю, слышу из-за деревьев голоса. Матюки. И, вроде бы, штурман мой участвует. Потом уже разобрался, что приезжий старлей у него спросил что-то вроде «Где бабы, которых вы здесь пользуете?» Грубо так спросил, вроде как, все ему что-то должны. Алексей, понятное дело, ответил, слово за слово, тут я сквозь кусты на сцену и вышел. Вижу, держат друг друга за грудки. Приезжий подвизгивает скрипучим голосом, угрожает, а Алексей пытается ему в морду кулаком ткнуть, но так, чтобы и гимнастерку его из руки не выпустить. Командую:

– Отставить, лейтенант!

Приезжий сначала обрадовался, подумал, что я Алексею. Ну я придвинулся и шиплю уже тихо, так внушительнее у меня получается:

– Повторить приказ?

Тут он от Алексея отцепился и давай верещать:

– Ты мне? Да ты знаешь кто я? Я тебя… У меня связи! Все завтра на передовой будете! – чуть не захлебнулся от злости.

Что отвечать ему, унижаться. Но Алексей не стерпел, вставил:

– Так мы и так на передовой. Это ты вот в тылу прячешься. Оно и понятно – связи.

Лейтенант жаловаться убежал, а мы пошли в землянку, проблем ждать. Много времени не прошло, как Федин нарисовался, зовет к командиру. Заходим – Мухалев один. Уже хорошо. Похоже, приезжий начальник решил на тормозах дело спустить. Приказ от верховного командования мы получили, теперь выполнять должны. Не переть же ему против. А так – командиру эскадрильи поручено разобраться, наказать. Не нашел как – его вина.

Мухалев на меня смотрит, но не командует, не ругает. Видимо, разобрался уже, с кем дело нам иметь пришлось. Только спросил:

– И как ты теперь, Данилин, выкручиваться будешь? Они ведь не отстанут.

– Не буду выкручиваться, товарищ майор.

Мухалев грустно усмехнулся, на том и отпустил нас. Алексей за все время ни слова не сказал. И правильно, так спокойнее обошлось.

Вряд ли после того случая, скорее по приказу, но к охраняемой территории близко никого не подпускали, приходилось наблюдать эту стройку века издали. Не понимали сначала, что там городят. Только день на четвертый сообразили – самолет. Побольше Ермолая, покороче ТБ. Когда основные части на месте оказались, понятно стало – на Манчестер похож. Не то, чтобы мы этого англичанина хоть раз видели, но на инструктажах ведь профили зубрили, свой-чужой в воздухе не по звездам определяешь – когда там крылья рассматривать? Но не Манчестер – у того два мотора, а здесь четыре, да и не поставлялся, вроде, тот по ленд-лизу, иначе бы он среди своих числился, а не как союзнический. Потом уже разобрались – Ланкастер. Тот же Манчестер, но четырехмоторный, новая модель. Как уж наши с англичанами договорились, что один сюда дали, нам точно не доложат.

Собирали его приезжие. Закончили, и в тот же день – в грузовики, под глухие тенты, прочь пылить. Только тогда нашему экипажу, с машиной ознакомиться разрешили. С механиками чужими поговорить не дали, но, когда их команда отбывала, я уловил почему. Не по-русски они разговаривали, услышал краем уха. Как понял, англичане сами свою технику монтировать приезжали.

Облазили мы машину, конечно, от шасси и до киля. В ней, в самом хвосте, кстати, кабина стрелка – отличная штука, лети себе и о задней полусфере не беспокойся. И не только там – в носу сдвоенная турель, сверху на фюзеляже – еще одна. Я даже представил, как бегает Галюченко внутри этого толстого фюзеляжа от носовой турели к хвостовой, фрицев с трех позиций отстреливает. А что? Он может. Шутки шутками, а я думать начал, кого из стрелков нашего звена на какую позицию назначать.

Когда отсек и бомболюк осматривали, понятно стало, почему именно такую необычную машину получили. Места – полно, даже не места, а пространства, можно сказать. Прошина бомба и в отсек должна войти с запасом, и над целью через люк выйти без проблем.

На следующий день начались, что называется, разочарования. Во-первых, машину облетывать запретили. Секретность. Приказ. Ланкастера ни наши, ни немцы в глаза не видели, в момент поймут – необычное затевается. Взлетать придется один раз, и сразу на задание. Причем вечером, в сумерках, но это как раз не проблема – полоса у нас с большим запасом, любую машину поднимем, не свалимся.

Комэск прекрасно понимал – на незнакомом аппарате просто так, без тренировок, не летают, но что он может сделать? Когда я настырно решил просить хотя бы об одном пробном, хотя бы в темное время суток, он сказал коротко:

– Отставить, капитан! Это приказ, – потом вздохнул и попытался смягчить шуткой: – Вернетесь, тогда и потренируетесь вволю. Специально полосу тебе выделю. На один раз.

А я что, не понимаю разве. Но и за моих, которым в эту машину садиться, никто больше слова не замолвит. Хотя бы попытался.

– Есть отставить, – ответил я. И добавил: – Не надо полосу. Еще вопрос, разрешите?

– Давай.

– На Ланкастере три турели. Я стрелков из других экипажей звена возьму – ребята проверенные. А если новых прислать должны, пусть уж они у моих ведомых, пока не вернемся, поработают.

– По плану носовой и хвостовой пулеметы будут убраны, – комэск обернулся к порученцу Федину.

Тот только что укоризненно качал головой, дескать, зачем всякую ерунду спрашивать. Под взглядом командира старшина закашлялся. Раздраженный румянец залил, кажется, даже его лысину. Он торопливо ответил:

– Работы еще ведутся, товарищ комэск. Сначала показалось, что хватит места под эту… хм. А потом оказалось, что не хватит.

– Э-эх, ты, Федин, Федин. Во-первых, чуть не проболтался, во-вторых, когда кажется, креститься надо, а не рапортовать, – комэск хмуро улыбнулся. – Ну, на этой ноте и закончим. Проверь на сто разов все, капитан. Словом, действуй, Миша. Держи меня в курсе.

– Есть держать в курсе, – ответил я, машинально кивнув.

Но разговор и так шел не по уставу, чувствовалось, что комэск переживал и за нас, и за это спецзадание. Вернулся я к черневшему в сумерках огромной глыбой Ланкастеру. Забрался в кабину, сел в кресло. Попялился на панель приборов, отметил отсутствие пулемета в носовой части. Примерился в который раз к висевшему впереди меж двух иллюминаторов репитеру компаса – главный компас на этой машине сзади. С репитера – на указатель скорости, со спидометра – на авиагоризонт. Обратно на репитер, на другие приборы, с которыми еще разбираться надо. Крутанул штурвал. Тяжело провернулся, внушительно.

Еще раз прошелся по кабине. Большая, под стеклянным колпаком. Рядом с моим, похоже, кресло бортинженера. Прошину машину еще укрепляли. Физик с тревогой следил, что-то подхватывал, подпихивал, ругался уже почти в тон с ржущими над ним механиками.

– Да ты, наука, не суетись, – приговаривал один из них, – иди, чайку попей.

Проша краснел ушами, но объяснял свое, показывая пальцем и чуть не забираясь в глубины смонтированного агрегата.

Я прошел в хвост. Точно, и хвостовая турель убрана. Зря мы планы строили полетать над фрицами, попугивая их восемью стволами. И тут – Прошино оборудование вроде антенн, разнесенных как можно дальше друг от друга, – за бомбой следить по радиосигналу, наверное. Так что экипаж наш не увеличится, и поедет Галюченко, как на ЕР-ке, в верхней будке.