– Раз десять пожалел, что не курю. Ей богу, засмолил бы пачку, пока ждал. Сразу ведь понял – придурошная. Так нет же, уговорила.

Артур сплюнул, и достав из кармана ватника коричневую палку, откусил от неё.

– Пойдем, ночь уже. От моей избы сама пойдешь.

Достав мешок из-за пня, перемахнул его на левое плечо и тяжело пошел по хрусткому снегу, продолжая грызть палку. Альбина, попытавшись встать, поняла что ноги и руки онемели и саднят. Подтянув вверх рукав пальто, увидела вдавленные следы от веревки по обоим запястьям, местами ставшие багровыми.

– Ты не спеши так, Артур, не поспею.

Ответом был скрип удаляющихся шагов. Покачиваясь, и подобрав юбку, ринулась следом.

– Ты ешь палки? – Пока догоняла его, казалось, что дышит не носом, а паровой трубой.

Артур молча засунул руку в карман, ища что-то.

– На. Грызи тоже.

На его широкой ладони лежало что-то коричневое. Альбина боязливо взяла.

– Корица это. Бери. Только не приходи больше ко мне.

– Почему?

Артур, на минуту резко остановившись, выдохнул так, словно переполненный дымом шар резко проткнули с разных сторон.

Тяжелые шаги возобновились.

– Почему? – Альбина не унималась.

– Я тебя пальцем не тронул, чтоб ты знала. Дорогу к дому моему забудь. А то до греха доведешь, капканов понаставлю.

– Я думала, до другого греха. – Альбина сдавленно хихикнула. – А ты – капканы. Эх. Мне очень надо к тебе. Ты меня оживил. Ко мне истории стали возвращаться, понимаешь? Мои сказки. Их не было год. Я не знала, как жить дальше без них, поэтому сюда и приехала. Чтоб сбежать. От всех, от себя. А не сбегается ведь. Так тут еще и тоска свинцовая. А выхода не было, никак. А тут – ты… Я уже думала мне ничего не поможет. Вся эта ровная серость везде, во всем, внутри. Пусто давно внутри. А тебя почувствовала. Что надо к тебе.

– Слышь, хватит. Уймись. Пришли мы. Тебе прямо, дойдешь сама. В один конец, навсегда.

– Можно приду завтра, или послезавтра?

– Нет сказал. Довольно. А то и себя и меня погубишь. Другие бабы ко мне за другим приходят. И им хорошо, и мне. А с тебя какой толк?

– Ну, попробуй со мной, как с ними.

Артур, перестав блуждать взглядом по темным деревьям, вдруг отошел на три шага назад, и откинув мешок в сторону, застыл. Потусторонний бездонный взгляд, словно из ледяной проруби, начал неспешный ход от кончиков её сапог, выше, к коленям, к бедрам, к груди, о существовании которой в этом бесформенном пальто никак нельзя было догадаться, к губам, задержавшись чуть дольше, выше, финишируя на каштановых волосах, в свете луны отливающих серым. Альбина отчаянно жалела, что в эти минуты на ней нет золотистых туфель на двенадцати сантиметровых шпильках и её любимого бежевого платья для выхода в театр, с глубоким декольте и всасывающим её фигуру так, словно это вторая кожа. Колготки в катышек и балахон явно не могли быть убедительны.

Взгляд степного волка дал очевидно понять, что эта добыча, как минимум, пресна, а как максимум – не даёт ему никакой игры, приходя в руки сама.

– Пожалуй, нет. – Скорее себе, чем ей, чуть слышно произнес он.

– Ну просто, можно я приду? Посижу рядом, поговорим. Мне в этой дыре и поговорить не с кем. Скука с ума сводит. После уроков хоть на стену лезь.

– Вот и лезь. А лучше уезжай обратно. Дочка там у тебя, слышал вроде. Вот и едь к ней. Вот и смысл тебе.

– Мой смысл – это мои истории. Не только она. А историй больше нет. А с тобой – есть. Без этого – не знаю, что делать. Ничего не могу делать.

Артур, направившись к сараю с мешком, дал понять, что разговор заканчивается.

– Твои действия – это следы, по которым тебя могут найти другие люди. Давай поводы тебя находить. Но не здесь.

– Меня по следам не найдут, Артур, снег сейчас тонкой коркой, не отпечатывается.

– Я не об этих следах. Дура, ей богу. Делом займись.

Тяжелая дверь в дом с грохотом захлопнулась.

– Я завтра приду! – Стены остались безучастны.

Заухал филин. Черные тени пронеслись мимо. Летучие мыши вступали в свои права. Дорога обратно, вопреки ожиданиям, страшной не оказалась. Начатая было история продолжила докручиваться сама собой. Дома, первый раз за этот месяц, ей показалось довольно уютно. И не так холодно. Даже полумрак ночи не был больше царством привидений и домовых, как все предыдущие недели. Часы на стене вдруг затикали умиротворяюще и по-дружески. Стеганое покрывало в цветочки и квадраты стало добрым, домашним и позвало закутаться в него, вздремнуть.

Альбина легла, но спать совсем не хотелось. Желания и буквы приходили одни за другими. Как бывало и раньше, до развода. Фантазии осторожно подкрадывались, и ложились рядом, на кровать. Их становилось всё больше, больше. Они располагались на соседней половине. Потом пришли и буквы – расселись на тумбочке. Следом – желания – и вот уже открыты двери в шкаф – все рассаживаются на полках, бесцеремонно тесня вязаные бабушкой толстые носки, белые блузки на вешалках, платье в горошек и даже сменные воротнички. Когда заполнилась вся мебель – фантазии, буквы и желания стали рассаживаться на подоконнике, напирая на красную герань и возмущающийся алоэ. Устраиваются на полу. Всё плотнее, плотнее. А потом – вторым слоем, третьим. Альбина ворочалась – то ли заснуть – завтра на уроки, то ли встать и писать. Петухи начнут будить еще до рассвета. Но нет. Желания, словно металлические канаты, начали сводить живот. Буквы, уже не церемонясь, трясли и будоражили. Фантазии дошли до люстры и потолка, съедая последние капли воздуха в комнате.

– Ах ты ж. Так и свихнуться можно.

Вскочила, на ходу сдирая через голову мокрую ночнушку, и распахнула окно. Буквы, до этого уже совсем расплющенные о запотевшее стекло, с облегчением россыпью вывались наружу прямо с подоконника. А часть – со скоростью света – улетели удовлетворять своё любопытство. А что же делает ночью филин? Правда ли летучие мыши – такие страшные? И как распускается беладонна?

– Ну, и сколько можно бежать от букв? – Полная луна как будто, так и ждала её.

– Да-да, давай теперь еще и ты начни разговаривать со мной. – Простынь с кровати, не сопротивляясь, мягко обняла Альбинину спину, подмышки и грудь.

– Уже начала. – Улыбаясь, как будто в трубу, вторила Луна.

– Феерично. Теперь в этой деревне не останется ни одного предмета или чего угодно, которые бы ни разговаривали со мной.

– Так и будет. Ты пиши. А я на тебя посмотрю. – Пятна на Луне потемнели и сместились, превращаясь в подобие нечетких овальных глаз.