– Решил поторговаться со мной?
Коль скоро я теперь тебе знаком,
Меня звать можешь Сушняком.
О да, умею я мечтать,
А у тебя есть то, что можешь ты отдать.
Отдай мне тень, которая всегда с тобою,
И буду я твоим слугою.
Глазами стану я твоими за спиной,
Никто не будет знать, о чем мы говорим с тобой.
Догадки строить могут, но в догадках проку мало.
Да и когда судьба раба хозяев волновала?
Ты – раб, повиноваться должен и молчать.
Так повинуйся, раб, пока не улучишь момент, дабы предать.
– А я думал, тисте анди отличались суровым характером и презирали болтовню. Очень прошу тебя, Сушняк, больше никаких стихов. Договорились?
«Договорились, если ты отдашь мне свою тень».
– Скажи, а другие духи тебя видят? Телохранитель Ханнана Мосага, к примеру?
«Этот урод? Не смеши меня. Я спрячусь в твоей естественной тени, и там меня никто не найдет. Оцени, я сумел обойтись без стихов. Знай, раб, в те дни мы были дерзкими и отчаянно смелыми. Мы были воинами. Завоевателями. Мы насквозь промокли от холодной крови к’чейн че’маллей. Мы шли за младшим сыном Матери-Тьмы. Мы были очевидцами».
– Очевидцами чего?
«Кровоглазый предал нашего господина. Мы видели это своими собственными глазами. Гнусное убийство кинжалом в спину. Я сам пал от меча тисте эдур. Мы верили, что тисте эдур – наши союзники. А они устроили нам бойню. Выстоять было невозможно».
Удинаас поморщился. Он наблюдал за противоборством речных и морских волн в заливе.
– А знаешь, Сушняк, тисте эдур утверждают, что все было совсем не так.
«Тогда почему я мертв, а они живы? Если бы бойню затеяли мы, все обстояло бы наоборот».
– Откуда мне знать? Теперь слушай, что я скажу, Сушняк: если ты намерен прятаться в моей тени, тебе придется научиться молчать. Понял? Не открывать рта, пока я сам не заговорю с тобой. Все подмечать, но молча.
«Но вначале, раб, ты должен мне кое в чем помочь».
Удинаас вздохнул. Почти вся местная знать находилась сейчас на похоронах убитого рыбака. Там же была и горстка его соплеменников-бенедов. В деревне оставались лишь караульные. В такие моменты духи и призраки Тени обычно смелели и носились между домами и вдоль крепостных стен.
Удинаас часто размышлял, почему так происходит, но так и не находил объяснения. Теперь, если только Сушняк не врет, он получил ответ. Снующие призраки – вовсе не духи предков тисте эдур. Это плененные духи убитых тисте анди. Летерийцу вспомнилось, как страстно и отчаянно он мечтал о союзниках…
– Так чего ты хочешь от меня, Сушняк?
«Пока в эти места не пришло море, Хасанский залив был озером. На запад и на юг от него простиралась обширная равнина. Там-то и были убиты последние из моих соплеменников. Иди по берегу, раб. Двигайся к югу. Где-то тут должно было остаться кое-что, что принадлежало мне. Нам нужно это найти».
Удинаас поднялся, отряхнув песок со штанов из грубой шерсти, и огляделся по сторонам. Три рабыни стирали белье. В заливе виднелась одинокая рыбачья лодка, но она отошла на приличное расстояние от берега.
– И как далеко идти?
«Это совсем рядом».
– Мне запрещено выходить на берег залива. Если кто-нибудь заметит, меня убьют на месте.
«Я же сказал тебе, раб: недалеко».
– Перестань называть меня рабом. Мое имя – Удинаас.
«Никак в тебе взыграла гордость?»
– Я больше чем раб, и ты это прекрасно знаешь, Сушняк.
«Однако ты должен вести себя так, словно бы ничего не изменилось. И рабом я тебя зову, чтобы ты не забывал об этом. Если твой обман раскроется, тисте эдур не остановятся ни перед чем, только бы узнать, что именно ты от них прячешь. Ты познаешь такую боль, что мне от одной лишь мысли об этом делается жутко».
– Довольно меня пугать!
Удинаас зашагал к берегу. Позади тянулась длинная, жутковатого вида тень.
На береговых камнях лежал толстый слой песка, нанесенного прибоем. Кромку воды окаймляли пряди водорослей вперемешку с тиной и морским сором. За песчаным барьером начиналось углубление, заполненное галькой и камешками покрупнее.
– Где искать? – спросил летериец.
«Среди камней. Пройди еще немного… шага два. Нет, три. Да, это здесь».
Удинаас наклонил голову, глядя себе под ноги…
– Что-то я ничего не вижу.
«Копай. Не тут, левее. Отодвинь те камни… А теперь еще и вот этот. Копай… Глубже. Ну, давай вытаскивай».
Обыкновенный кусок камня, только заостренный с одного конца… Хотя вроде бы нет. Не камень, а что-то железное, успевшее покрыться наслоениями.
– Что это такое?
«А это, раб, наконечник стрелы. Сотни тысяч лет продвигался он к этому берегу. Чего только за это время не происходило! То прилив изменится, то ураган налетит совсем с другой стороны».
– Сотни тысяч лет? Да никакое железо столько не выдержит.
«Простое железо, не закаленное магией, давно бы рассыпалось в прах. Но перед тобой совсем иной металл, раб. Он не желает подчиняться врагам. Ты счистишь с наконечника все чуждое, а потом оживишь его».
– Зачем?
«На то у меня есть причины, раб».
Услышанное вовсе не обрадовало Удинааса, и тем не менее он убрал окаменевший наконечник в сумку. После чего спешно вернулся к оставленным сетям.
– Я не собираюсь быть рукой твоего возмездия, – пробормотал он, вновь берясь за работу.
Из камней донесся громкий смех Сушняка.
Над низиной стлался дым. Его струи цеплялись за темные верхушки деревьев и постепенно таяли.
– Похороны, – сказал Бинадас.
Серена Педак молча кивнула. Бурь в последние дни не было, да и пожар в мокром от дождя лесу вряд ли мог вспыхнуть. Тисте эдур сооружали нечто вроде могильника, который обкладывали со всех сторон, превращая его в погребальный костер. Покрытый монетами труп прожаривался, словно глиняная фигурка. Камни могильника раскалялись докрасна. Среди языков пламени плясали духи Тени, устремляясь вверх вместе с дымом. Завершив ритуал, люди уходили, а призраки еще долго витали над местом сожжения.
Серена вытащила кинжал и принялась счищать с сапог комки налипшей глины. В этой части горного хребта погоду определяли ветры с моря, принося нескончаемые дожди и окутывая местность пеленой тумана. Вся одежда на женщине разбухла от влаги. За утро тяжелые повозки трижды кренились, угрожая опрокинуться. Одному нереку это стоило жизни: несчастный попал под колесо, и железный обод сплющил его.
Закончив чистить сапоги, аквитор обтерла узкое лезвие кинжала и убрала оружие в ножны.
Настроение у всех было мрачное. За минувшие два дня ни Бурук Бледный, ни три его наложницы-полукровки ни разу не высовывали носа из повозки. Однако спуск завершился. Впереди лежала довольно ровная местность, простиравшаяся до самой деревни Ханнана Мосага.
Бинадас следил, как последняя повозка съезжает со склона. Серена видела, какое нетерпение овладело тисте эдур. Как-никак в его деревне кто-то умер, и это не могло не беспокоить Бинадаса. Халл Беддикт оставался внешне абсолютно невозмутимым. Он погрузился глубоко в себя, словно бы приберегая силы на будущее. Возможно, он вел скрытую битву с самим собой, пытаясь удержать пошатнувшуюся решимость. Раньше Серена без труда определяла, в каком Халл настроении, но сейчас утратила способность. Суровое выражение, не сходившее с его лица, за столь долгое время вполне могло превратиться в маску.
– Послушай, Бинадас, нерекам требуется отдых, – сказала аквитор. – Все трудные места дороги мы уже миновали. Тебе незачем тратить время, оставаясь с нами. Возвращайся к соплеменникам.
Он недоверчиво прищурился.
Говорить что-либо еще было ни к чему: тисте эдур все равно истолкует ее слова по-своему.
