«Когда прибежал он (Пугачев. — Р. О.) из Тат[ищевой], то велел разбить бочки вина, стоявшие у его избы, дабы драки не учинилось. Вино хлынуло по улице рекою. Оренбурцы после него ограбили жителей» (IX, 496). Этот рассказ Бунтовой, записанный Пушкиным, воскрешает события, происходившие в Бердской слободе 23 марта 1774 г., на другой день по поражении войска Пугачева в битве у Татищевой крепости. Пушкин ввел одно из этих свидетельств в текст пятой главы книги: «Пугачев велел разбить бочки вина, стоявшие у его избы, опасаясь пьянства и смятения» (IX, 48).
В архивах сохранились документы, которые с большей подробностью, нежели рассказ Бунтовой, воссоздают события 23 марта в Бердской слободе. Яицкий казак Максим Шигаев, один из ближайших сподвижников Пугачева, старший судья Военной коллегии и главный интендант повстанческого войска, рассказывал на следствии, что в тот день Пугачев принял решение оставить Бердскую слободу, обойти наступающие к Оренбургу неприятельские войска и, следуя со своей конницей неприметными степными дорогами вдоль Самарской линии, мимо крепостей Переволоцкой и Сорочинской, попытаться выйти к Яицкому городку. Перед выступлением в поход Пугачев приказал Шигаеву раздать всю денежную казну (до 4000 руб.) по полкам, «тож и все бывшее тут вино распоить, которого было бочек с сорок. Как же он, Шигаев, зачал раздавать командирам на их команды деньги, и роздал не больше как половину, а между тем выкачены были с вином бочки, к которому весь почти народ бросился в безпорядке, и подняли великий крик, то самозванец, усмотря сие, приказал яицким казакам выбивать из бочек дны и, опасаясь, чтобы князь Голицын с войском не нашел на них в таком беспорядке, приказал с крайним поспешением выходить всем в поход»{206}. Аналогичные сведения содержатся в протоколе показаний пугачевского полковника Тимофея Падурова{207}.
Что же касается свидетельства Бунтовой об ограблении жителей Бердской слободы «оренбурцами» — гарнизоном и обывателями Оренбурга, то подтверждение этому Пушкин нашел в «Хронике» П. И. Рычкова, который, ссылаясь на городские слухи, сообщал: «Между тем носился в городе слух, что в Берде городскими людьми учинены были великие грабительства и хищения и якобы многие пожитки, в руках злодеев находившиеся, разными людьми вывезены в город» (IX, 327){208}. Эпизод с ограблением Бердской слободы в «Истории Пугачева» не использован, что, возможно, продиктовано было цензурными соображениями, как справедливо полагает Н. В. Измайлов{209}.
От Бунтовой узнал Пушкин о некоторых обстоятельствах сватовства и женитьбы Пугачева на яицкой казачке Устинье Петровне Кузнецовой (бракосочетание состоялось 1 февраля 1774 г. в Петропавловской церкви Яицкого городка): «Пугачев в Яицке сватался за…[45], но она за него не пошла. — Устинью Кузнецову взял он насильно, отец и мать[46] не хотели ее выдать: она-де простая казачка, не королевна, как ей быть за государем» (IX, 497). Рассказ Бунтовой лег в основу описания сцены сватовства в пятой главе «Истории Пугачева»: «Пугачев в Яицком городке увидел молодую казачку, Устинью Кузнецову, и влюбился в нее. Он стал ее сватать. Отец и мать изумились и отвечали ему: «Помилуй, государь! Дочь наша не княжна, не королевна; как ей быть за тобою? Да и как тебе жениться, когда матушка государыня (Екатерина II. — Р. О.) еще здравствует?» (IX, 45). Помимо сообщения Бунтовой, Пушкин располагал сведениями о женитьбе Пугачева и по другим источникам. Упоминания об этом событии поэт встретил в «Журнале Симонова» (IX, 502), биографических записках отставного секунд-майора Н. З. Повало-Швыйковского (IX, 500) и «Хронике» П. И. Рычкова (IX, 306, 319). Но всем этим источникам, неприязненно характеризующим Устинью Кузнецову, Пушкин предпочел простодушный рассказ Бунтовой.
В распоряжении современного исследователя находятся такие документальные источники, как протоколы показаний Пугачева, его соратников, Устиньи Кузнецовой и ее родственников, благодаря которым удается не только выявить отдельные неточности рассказа Бунтовой (упоминание о матери Устиньи, а также о некоей яицкой казачке, которую Пугачев хотел будто бы взять в жены незадолго до сватовства к Устинье)[47], но и полнее представить картины сватовства и женитьбы Пугачева в Яицком городке.
Пугачев рассказывал на следствии, что совет о женитьбе на казачке в Яицком городке дали ему ближние его люди Андрей Овчинников, Михаил Толкачев, Никита Каргин, Денис Пьянов и др. Сам он, Пугачев, поначалу отказывался от этого, опасаясь, что женитьба на простой казачке подорвет веру народа в него как в истинного «императора»: «Естли я здесь женюсь, то Россия мне не поверит, что я царь». На то казаки ответили: «Когда-де мы поверили, так, конешно, и вся Россия поверит, а за то больше, что мы — славныя яицкия казаки». Пугачев согласился с этим доводом и, назначив сватами Ивана Почиталина, Михаила Толкачева и жену его Аксинью, послал их «невесту присматривать», предварительно сообщив им, что ему приглянулась девушка, 17-летняя Устинья Кузнецова, которую он недавно видел на девичнике. Возвратившись к Пугачеву, сваты сказали, что лучше Устиньи они никого не нашли и она «очень хороша девка». Пугачев снова послал сватов в дом к Петру Кузнецову, чтобы сказать ему: «Если отдаст он волею дочь свою, так я женюсь, а когда не согласитца, так силою не возьму». Потом и сам Пугачев поехал туда, снова увидел Устинью, и она ему «показалась». Обратившись к ее отцу, Пугачев сказал: «Войско-де Яицкое налегло на меня, чтоб я женился, а я приехал к тебе посвататца. А окроме-де твоей дочери, лутче я нигде не нашел. Отдашь ли за меня или откажешь?» Кузнецов согласился. «А на другой день была свадьба». Сваты заявили Пугачеву, что Устинья «такому благополучию рада»{210}.
В ином свете представлено это событие в протоколе следственных показаний Устиньи Кузнецовой. Она рассказала, что противилась сватовству, пыталась прятаться от посланцев Пугачева. Но дело решилось, когда в дом Кузнецовых явился сам Пугачев. Устинью вывели к нему, и он, сказав, что она «очень хороша», воскликнул: «Поздравляю тебя царицею!» — и одарил ее серебряными деньгами. Отец дал согласие на бракосочетание, но Устинья была в отчаяньи и «в великих слезах». Она и во время сватовства и после свадьбы сомневалась в том, что муж ее — подлинный «царь». Однажды, обратившись к Пугачеву, Устинья сказала: «Подлинно ли-де ты государь, и я сумневаюсь в том, потому что ты женился на казачке. И как-де я вижу, что ты меня обманул, ибо ты — человек старой, а я молодехонька». На это он сказал: «Я-де со временем бороду-то обрею и буду моложе». Устинья, зная, что казаки не любят брить бород, говорила: «Так казаки любить не будут!» А Пугачев отвечал: «Потому-то я и сам оной веры не люблю, что бороду брить, а зделаю-де угодность разве тебе одной». Потом Устинья сказала, что он имеет государыню: «Как же ее бросить? Вить и то не водится, чтоб иметь две жены!» На что Пугачев сказал: «Какая она мне жена, когда с царства сверзила! Она мне злодейка»{211}.
Отец Устиньи, отставной казак Петр Михайлович Кузнецов, говорил на следствии, что он сам не был рад замужеству своей дочери и, дав вынужденное согласие на этот брак, он «плакал горько о том, что она еще молодехонька и принуждена итти замуж неволею, хотя и за государя, и о том, что некому будет обшить и обмыть; а старухи не имеет»{212}. За противника замужества Устиньи выдавал себя и ее брат Егор Кузнецов. Он говорил следователям на допросе, что, узнав о сватовстве Пугачева к Устинье, он «скрывал было ее у себя и по посторонним людям. Однакож, как начали они меня устращивать смертию, тогда я ее уже им объявил, с которого времени и сам Пугачев в дом к нам смотреть ее выходил. А на другой день оную за себя взял, и в церкви святых апостол Петра и Павла обвенчался»{213}.
Вполне возможно, что Устинья Кузнецова, ее отец и брат, осуждая задним числом женитьбу Пугачева, исходили при этом из учета несчастливо сложившейся ныне, в дни следствия над ними, ситуации: дело Пугачева было проиграно, а потому они, желая смягчить тяжесть своей вины в невольном родстве с предводителем восстания, стремясь облегчить ожидавшее их наказание, указывали на Пугачева как на единственного виновника их семейной трагедии.
