— Это что, чаевые? Серьёзно? Наверное, в лесу что-то сдохло. Но мелкое, не крупнее мыши, как твоя подачка. Что? Ну уж нет, не отдам. Что на стойку упало, то пропало.
— Эй, мелкий, не вздумай занимать этому жадине. Врёт, что отдаст, не верь. Мне он с шестого класса пятёрку должен. Вон, смотри, делает вид, что не слышит. Вот так же он будет себя вести, когда ты напомнишь о долге. Внезапная глухота.
— О, ты сегодня в новом платье? Отрасти что-то вроде сисек, и оно тебе пойдёт. Да-да, у меня и таких нет, зато я умная и умею считать. С тебя ещё трояк. Серьёзно? Попроси своего кавалера. Что краснеешь? Пусть руки моет от пирога, прежде чем хватать тебя за коленку, вон, всю юбку залапал…
— Кто делал тебе макияж? Серьёзно? То есть ты за это заплатила, а не упала, споткнувшись, лицом в тушь? А я уже хотела предложить щёлочь, чтобы отмыть эту копоть с твоей сковородки. Но, если заплатила, то теперь, конечно, ходи так до зимы, может, тебя примут в почётный союз трубочистов…
Бездна обаяния и море эмпатии. Думаю, в классе все её обожают.
Блондинка перебирает ножи и колья с очень странным лицом. Покрутила в руках наручники, подёргала с силой, на разрыв — не преуспела, разумеется. Модель не полицейская, скорее, имитация, но цепочка всё равно металлическая, довольно прочная. Я, может быть, и разогнул бы звено, но девушке не одолеть. Попробовала пальцем кончики кольев, пощёлкала ногтем по лезвию ножа.
— Насмотрелась? — спросил я.
— Да. Очень острые. Как бритва.
— Блин, — сказала поднявшаяся из бара Швабра, — как же они меня бесят. И эти ещё не самые плохие из моих драгоценных одноклассничков. У них хотя бы есть деньги. Эй, чем вы тут таким заняты?
— Мы уже закончили, — ответила блондинка.
— Ты всё же попёрлась на них смотреть, да? Дура психованная, вот ты кто!
— Перестань, — мягко ответила ей подруга. — Мне так хотелось. Всё уже случилось, помнишь? Бояться нечего. Иди ко мне…
Она обняла Швабру, прижала к себе и стала гладить по чёрным растрёпанным волосам. Та шмыгнула носом. Надо же, мне казалось, что девица вообще не допускает тактильных контактов.
— Пусти, — оттолкнула она подругу. — А то зареву при начальстве. Босс, там никого внизу, а мне надо отлучиться ненадолго, проводить, вон, её. Можно?
— Ну, раз никого нет, прогуляйся, — я подумал, что в это время приходит один Калдырь, но его что-то третий день не видно.
— Я мигом, босс! Кстати, срач у тебя тут жуткий. Знаешь, за небольшую сумму, я могла бы…
— Иди-иди, потом обсудим.
Я и так хотел предложить Швабре убирать второй этаж — с заселением в бывшую кладовку Говночела тут стало гораздо менее гигиенично. Но если согласиться сразу, то она начнёт торговаться со слишком высокой суммы. Не то, чтобы мне это было действительно важно, но сам принцип…
***
Барный вечер катился к полуночи как обычно, было не слишком пусто и не слишком людно, спал в уголке муж Мадам Пирожок, культурно выпивал доктор Клизма Коньяк, лелеял единственный стакан пива Заебисьман, пристально смотрел в беззвучный телевизор безымянный мужчина, слонялась по залу отчего-то смурная сегодня Швабра, перетаскивал в подсобке пивные кеги Говночел. Ничто, как говорится, не предвещало. А потом пришёл Депутатор.
— Виски. Два, — сказал он, снимая фуражку.
Я налил. Лицо его, разумеется, ничего не выражает, но какое-то напряжение всё равно чувствуется.
Депутатор выпил. Потом выпил ещё. На секунду мне даже показалось, что сейчас попросит повторить, но нет, поколебавшись, надел фуражку обратно.
— Роберт, — сказал он негромко. — Скажите, если я привлеку вас… Скажем так, к расследованию, осуществляемому офисом шерифа, это не вызовет какого-либо… конфликта интересов? Подчёркиваю — это не федеральное дело. По крайней мере пока.
— Конфликт? С работой бармена? — удивился я, но Депутатор продолжил пристально на меня смотреть.
— Нет, не вызовет, — чёрт его знает, кем он меня считает, но в любом случае это правда. С моими интересами конфликтую только я сам.
— Тогда я подойду к полуночи. Понимаю, что поздно, но до завтра это не ждёт. Займу час, вряд ли больше.
— Буду рад оказать содействие правоохранительным органам.
— Доктор, — обратился он Клизме, — вы тоже понадобитесь.
— Дождусь вас здесь, — кивнул тот. — Мой вечер свободен.
Депутатор расплатился и ушёл.
— Рано в этом году началось, — сказал безымянный мужчина, не отрываясь от телевизора.
— Что началось? — уточнил я рассеянно.
— Осень. Вот, возьмите, — он положил на стойку деньги, пошёл к выходу, и я забыл про него раньше, чем он коснулся двери.
Депутатор вернулся, когда Швабра уже расставляет стулья на столы, а мы с доктором выводим на улицу мужа Мадам Пирожок.
— Может, поручите его вашему… помощнику? — спросил он.
— Говночелу? — удивился я. — Да я бы ему дохлую крысу не доверил, не то что человека. Это так срочно?
— Нет, — ответил полицейский, — пожалуй, что нет. Провожу вас.
— Зайдёте? — спросил я Депутатора и Клизму, когда Мадам Пирожок открыла мне дверь. — Мне ещё надо заявки оставить…
— Нет, — вежливо, но решительно сказали хором оба.
— Тонкости юрисдикций, — коротко и непонятно пояснил Депутатор.
— Что-то случилось? — спросила Мадам, принимая тушку мужа на крепкое плечо. — Обычно вас не сопровождает полиция.
— Помощник шерифа попросил помочь. Меня и доктора.
— Да, рано в это году началось… — вздохнула женщина, увлекая супруга в коридор.
Меня охватило острое чувство дежавю, но я так и не вспомнил, где недавно слышал эту фразу.
— Что началось? — спросил я, когда она вернулась за списками заказов.
— Вы о чём, Роберт? — переспросила женщина рассеянно, просматривая записи и делая себе пометки.
— Вы сказали: «Рано в этом году началось».
— Осень. Осень, я имею в виду. Ранняя, — женщина пристально посмотрела на меня поверх очков, которые надевает для чтения.
Я бы так не сказал, но не вижу смысла спорить. Может быть, у местных свои приметы. Народные.
— Всё будет завтра, — Мадам Пирожок собрала бумажки, пересчитала полученные от меня деньги и нехотя добавила: — Берегите здоровье, Роберт. Осенняя погода коварна.
***
— Не бывали тут? — спросил меня Депутатор, открывая дверь в какой-то дощатый барак. — Не шумите, все спят уже.
Длинный, тускло освещённый коридор, крашеные в один цвет двери, вытертые доски пола, стойкий запах бедности и казёнщины. Депрессивное местечко.
— Нет, никогда, — ответил я. — Люди ходят ко мне, а не я к ним.
— Здесь не ваша клиентура. Это рабочее общежитие для персонала. Принадлежит Заводу. Тут живут сторожа, уборщики, грузчики и так далее. Они зарабатывают слишком мало, чтобы ходить в ваш бар. Но есть и исключения…
Он толкнул одну из дверей. Запах оттуда мне сразу не понравился.
— Узнаёте его?
— Да. Постоянный клиент. Был.
Калдырь лежит на полу, раскинув руки, привязанные к вкрученным в доски крючьям. Глаза открыты и мёртво смотрят в потолок.
— Кхм, — сказал побледневший доктор, — мои услуги запоздали.
— У нас нет коронера, — ответил Депутатор.
— Констатировать смерть в данном случае не составляет труда. Причины её тоже, на мой взгляд, не вызывают сомнений.
Да, вбитый в сердце деревянный кол даёт возможность поставить однозначный диагноз.
— Меня больше интересует время смерти, — уточнил полицейский.
— Вы думаете, что этому учат в медицинском? — скептически спросил доктор. — Я терапевт общей практики, а не патологоанатом. Семейному врачу обычно достаточно пощупать пульс и принести соболезнования. Единственное, что могу сказать, — это произошло не сегодня.
— В баре он не появлялся три дня, — согласился я. — Да и трупное окоченение уже прошло.
