Я рада, что он остался таким же решительным и добрым, и что ему не запудрили мозг.

— У меня есть Антони.

У меня есть Мириам. И, вопреки всем ожиданиям, у меня, вероятно даже есть Юстус. Конечно же, я пока не включаю этих двух в список своих союзников.

— Като, если вы сможете выбраться из Люса, уезжайте.

Спасайтесь…

— Я дал клятву защищать корону, Фэллон.

— Магическую клятву?

— Дело не только в магии.

Значит, это его выбор…

— В общем, спокойно принимай ванну, но не увлекайся. И не…

— Ничего не предпринимать. Я же сказала, что ничего не сделаю.

Я и не собираюсь ничего делать, пока со мной нет Антони, и пока я не узнала, где спрятана Зендайя из Шаббе. Да, спрятана. Если бы моя мать пряталась по своей воле, она бы объявилась, как только пробудился мой отец, так как она не смогла бы находиться вдали от него.

Я снимаю блузку и спускаю штаны, после чего избавляюсь от нижнего белья. Вода в ванной прохладная. Жалко, что Като не владеет стихией огня.

Опустившись в ванную с тонким кусочком мыла в руке, я начинаю раздумывать о том, чтобы укусить палец и пустить себе кровь. Может быть, если накапать несколько капель в воду, она нагреется? Но что если кровь подействует как-то иначе? Что если вода превратится в кислоту? Что если я не смогу остановить кровотечение и воспроизведу какое-нибудь ужасное заклинание?

Вздохнув, я решаю не экспериментировать и насладиться чистой водой. Намылив тело и голову, я погружаюсь в пенную воду, чтобы ополоснуться. Несмотря на то, что в ванной тихо, ничто не может сравниться с тем, как тихо оказывается под водой. Может быть, это ещё одна особенность шаббианцев?

Мои веки раскрываются, когда мне в голову приходит новая мысль. Неужели я теперь бессмертна? Ну, насколько вообще могут быть бессмертны шаббианцы.

А затем мои ресницы взмывают еще выше, когда я замечаю мужчину, стоящего над моей ванной и смотрящего на меня сверху вниз.

ГЛАВА 14

Я скрещиваю руки на груди и сажусь, сплевывая воду.

— Не мог дождаться, чтобы увидеть меня?

Данте двигает челюстью из стороны в сторону, словно пережевывает зубами грецкие орехи, избавляя их от скорлупы и всего остального.

— Тебя нельзя оставлять одну.

— Может быть, тебе и нравится, когда на тебя смотрят, пока ты моешься, но мне нет.

— Вылезай.

— Сначала выйди.

Он приседает, и сжимает край медной ванны длинными пальцами.

— Какая ты эгоистичная. Никогда не думаешь о своём морячке. Брамбилла, приведи…

— Нет.

Убедившись, что дверь закрыта, я вскакиваю на ноги, и хотя я ненавижу обнажаться перед этим мужчиной так же сильно, как я ненавижу исполнять его приказы, я делаю, как он говорит. Поскольку он загораживает мне полку, я киваю на неё.

— Ваше Высочество, не могли бы вы передать мне полотенце?

Мой приторный тон ещё больше обозляет Данте.

Он хватает с полки полотенце, но не бросает его мне. Он продолжает держать его в руке, крепко сжав бледно-серую махровую ткань.

Я тянусь за ним, но Данте отводит руку.

— Данте, пожалуйста.

— Ты моя жена.

Я прикрываю рукам свои мокрые груди и хмурюсь.

— Но не по закону Люса.

— С каких это пор тебя интересуют люсинские законы?

Начиная с этого момента.

Взгляд Данте проходится по моему обнажённому телу. Он не в первый раз видит меня голой, но в отличие от того дня на острове бараков, сейчас его взгляд ощущается как насилие. И это лишь укрепляет моё желание вонзить шпоры в мягкую плоть его шеи.

— Если это так важно, я попрошу Юстуса найти священника…

— Ты прав. Мне плевать на люсинские законы.

Тон моего голоса такой резкий, что заставляет его поднять на меня глаза.

— Полотенце, Маэцца.

— Ты сильно похудела. Разве Рибав тебя не кормил?

Надеюсь, мои выпирающие кости отталкивают его.

— Я могу получить полотенце?

Он замирает на месте. Лишь только мускул дёргается на его челюсти.

Я не знаю, в какую игру он играет, но мне она определенно не нравится. Я почти прошу его отдать мне полотенце — снова — как вдруг он наконец-то передаёт его мне.

Я забираю у него полотенце и оборачиваю его вокруг своего тела.

— Зачем ты здесь? Ты что-то забыл?

— Я хотел пригласить тебя на ужин.

— Я предпочту снова перепачкаться кровью.

Глаза Данте вспыхивают.

Он поднимает руку, словно хочет меня задушить, но петли на двери скрипят, и его рука застывает в воздухе.

— Церес не очень-то хорошо тебя воспитала.

Входит Юстус с платьем из золотого шёлка и блестящего фатина, перекинутым через руку.

— Тебя нужно обучить хорошим манерам.

— Вызываетесь быть моим учителем по этикету?

— Ну, да.

Он улыбается, и это недобрая улыбка.

— У нас будет время, чтобы узнать друг друга получше, после всех тех лет, что мы провели порознь.

Я пытаюсь понять его истинные мотивы, но ещё не успела изучить его мимику. Он на самом деле планирует вымуштровать меня, или хочет научить меня всему, что связанно с шаббианцами?

Я пожимаю плечами.

— Можете попрощаться со своим рассудком. А вообще пох, нонно.

— Пох?

Его рыжие брови изгибаются.

— По-хрен. Как часто говорят в Тарелексо.

— Ты посещала лучшую школу в Люсе. Школу, за которую я заплатил целое состояние.

— Вам следовало вложить эти деньги во что-то другое.

— Теперь мне это ясно.

— А почему бы Мириам не начать преподавать мне уроки этикета? Она ведь… была… принцессой.

— Нет, — говорит Юстус.

— Почему нет?

— Она не сможет тебя обучить…

Он отделяет каждый слог так, словно я маленький ребёнок, у которого проблемы с речью.

— Во-первых, она — позор для короны, а, во-вторых, она пока не в состоянии. Боюсь, вашим урокам тоже придётся подождать, Маэцца.

— Сколько? — спрашивает Данте.

— Несколько дней.

— Дней!

— После того, как она заблокировала магию Фэллон, она была мертва для мира в течение целой недели.

Мой пульс ускоряется, когда наши взгляды встречаются.

— Недели? — резкий голос Данте разрывает мои барабанные перепонки.

Я, конечно, рада тому, что Данте не будет пока размазывать мою кровь по пергаменту, но я не могу не почувствовать укол разочарования. Если она будет в таком состоянии в течение целой недели, то, как я смогу узнать о местоположении своей матери? Может быть, Юстус знает? И станет ли он рассказывать мне?

Когда Юстус трясёт платьем, висящем на его руке, я говорю:

— Я могла бы остаться с ней. То есть, вы же всё равно меня закроете. Можете поместить меня в темницу. Так будет надежнее. К тому же я освобожу клетку, которая может пригодиться, если вы возьмете кого-то в плен.

Глаза Юстуса становятся жёсткими.

— Оставлять тебя в темнице может быть смертельно опасно. Мириам бывает непредсказуема, когда сознание возвращается к ней.

— Её задница приклеена к трону.

Я с силой тяну за полотенце, представляя все те препоны, что расставляет мне Юстус, и как я запускаю их ему в голову.

— Но ведь если она убьёт меня, она сама упадёт замертво.

— Она может проснуться дезориентированной и не будет помнить о том, что ваши жизни связаны.

Вокруг его рта появляются сердитые морщинки, словно он откусил кислую сливу.

— Она может не помнить о том, что ты её внучка.

Я сдвигаю брови, пытаясь понять, блефует ли он или говорит правду.

— Твой синяк прошёл, — замечает Данте, обратив внимание на мой лоб.

Я трогаю кожу над глазом. Шишка, которую я получила в день своего похищения, действительно, пропала.

Он переступает с ноги на ногу, что заставляет его шпоры и золотые бусины в волосах звякнуть.

— Как это возможно?

Мои пальцы застывают вместе с воздухом в лёгких, потому что это можно объяснить только магией.

— Прошло уже некоторое время, Ваше Величество.