Но запах ее кожи не повторит ни один рукотворный аромат. Усмехаюсь собственным мыслям, расставляю баночки в прежнем порядке и заканчиваю мытье: не хватало еще, чтобы меня застали врасплох.

Едва успеваю прибрать за собой и переодеться, как наружная дверь открывается. Пришла госпожа. Сердце почему-то ускоряет ритм, дыхание становится глубоким и тяжелым. Перед боем лучше не растрачивать силы на плотские утехи, но эта мысль только разгоняет кровь по венам еще быстрее.

За дверью раздается мужской голос, и я замираю, разом позабыв непотребные мысли. Красавчик Диего? Здесь, в ее спальне? Что он тут забыл?

В растерянности отхожу от двери подальше, и в следующий миг госпожа появляется на пороге. Скользит по мне грустным взглядом, на мгновение задерживает его на свежевыбритой голове и произносит раздражающе отстраненным тоном:

— Джай, дон Адальяро желает поговорить с тобой. Выйди, будь добр.

Выхожу в спальню и застываю неподалеку от двери. Черные брови красавчика тут же съезжаются к тонкой аристократической переносице.

— Что за дерзость? Ты не знаешь, как приветствовать хозяев, раб?

— Простите, господин, — стараясь не выдать вскипающей в груди злости, опускаюсь на колени и покорно склоняю голову.

— Если бы не завтрашний бой, я сегодня же спустил бы с тебя шкуру, — надменно произносит красавчик.

Вель молчит, и я молчу, не зная, чего от меня хотят.

— Готов ли ты к поединку? Ты стоил моей супруге слишком дорого, чтобы в первой же битве уплыть из ее рук.

— Готов, господин, — не поднимая глаз, отвечаю я.

— Осознаешь ли ты всю ответственность? Если завтра проиграешь — уж поверь, я найду способ укоротить тебе язык.

О, теперь понятно, что ему нужно. Чтобы в случае проигрыша я не трепался, что влез в постель к его жене. Руки судорожно сжимаются в кулаки. Вдох-выдох. Смирение.

— Я не собираюсь проигрывать. Я поклялся вашей супруге, что она вернет свои деньги с лихвой.

— Твои клятвы ничего не стоят, раб. Встань и дай посмотреть на себя.

Поднимаюсь, до скрипа в зубах сжимая челюсти. Глаза ловят напряженный взгляд донны Вельданы. В них я вижу мольбу.

О нет, госпожа, можешь не беспокоиться. Я не позволю себе дать выход эмоциям и испортить глупостью дело всей моей жизни.

— Сними рубашку.

Повинуюсь и замираю. Красавчик подходит ближе, рассматривает меня, будто племенного жеребца на публичных торгах. Тычет длинными пальцами в мышцы, сжимает подбородок, заглядывает в рот. Зачем ему понадобились мои зубы?

— Повернись.

Бесцеремонные пальцы продолжают ощупывать мое тело, нарочно ярят не до конца зажившие раны. Если он хочет причинить настоящую боль, ему следует поучиться у Вильхельмо. Впрочем, цель этого осмотра — наверняка не боль, а унижение.

Перед женщиной, которую он сам подложил мне в постель.

— Можешь одеться.

Натягиваю рубашку и поворачиваюсь в ожидании дальнейших приказов. Но красавчик подчеркнуто теряет ко мне интерес, будто я предмет мебели, а не живой человек, и обращается к жене:

— Ты уверена, что тебе это нужно, Вельдана? Еще есть время передумать.

Бледная Вель бросает тревожный взгляд в мою сторону. Уголки рта чуть заметно дрожат, но голос спокоен:

— Уверена.

— Я поддержу тебя во всем, что бы ты ни задумала, — в голосе красавчика вдруг прорезается нежность, вызывая во мне приступ бешенства.

Его кудрявая голова склоняется к ее лицу, руки, подобно щупальцам спрута, обхватывают стройный стан. Лучше бы смотреть в сторону, но не могу оторвать взгляда от их странного поцелуя. Вель напрягается, как тетива, пытается отклониться назад, тонкие пальцы судорожно вцепляются в плечи красавчика, но бороться в открытую не смеет. А он напирает, поглощая ее целиком, будто от этого поцелуя зависит вся его жизнь.

Ногти впиваются в ладони, воздух с трудом врывается в легкие сквозь стиснутые челюсти, но я смотрю на представление, которое устроено исключительно для меня.

— Доброй ночи, дорогая, — воркует красавчик, оторвавшись от нее, и очерчивает пальцем линию ее скулы. — Постарайся отдохнуть.

В последних словах тоже намек для меня? Нет уж, что делать с твоей женой ночью, благородный дон, я решу сам.

Он уходит, и на короткий миг мы остаемся одни. Она смотрит на меня с затаенным испугом, я тоже не в силах разлепить плотно сжатые губы.

— Прости, Джай. Я знаю, тебе это все было… неприятно. Но Диего…

— Я знаю, — не могу слышать ее оправданий. — Вам не за что извиняться, госпожа.

— Я не… — она порывисто подается навстречу, но в это мгновение раздается стук в дверь, и в комнату проскальзывают рабыни.

— Госпожа? — моргая ресницами, растерянно спрашивает младшая.

Не говоря больше ни слова, разворачиваюсь и ухожу к себе. Ложусь навзничь на жесткую постель и закидываю за голову руки. Перед глазами навязчиво встает поцелуй красавчика и Вель.

Зачем ему это нужно? Лишний раз подчеркнуть, что она принадлежит ему? Что раб не смеет посягать на благородную женщину? Чтобы знал свое место? В постели хозяйки, но не в ее сердце?

У фантомного дона Адальяро в моем видении от жестоких ударов расплываются кровавым месивом губы, крошатся зубы, выпучиваются перечеркнутые красными прожилками белки глаз.

Да, так гораздо лучше. Чувствую, как губы разъезжаются в злом оскале. Мы еще посмотрим, красавчик, чьим будет ее сердце. Мы еще посмотрим.

Терпеливо дожидаюсь, когда звуки за дверью стихнут. Она придет ко мне — я это знаю. Не сможет оставить меня одного.

И не ошибаюсь. Входит тихо, останавливается на пороге.

— Ты все еще злишься на меня? — спрашивает почти шепотом. — Я должна была… но я не знаю… он мой муж и…

Не дожидаюсь, пока она выговорится, рывком поднимаюсь с кровати, в несколько шагов оказываюсь рядом. Запускаю пятерню в распущенные волосы у затылка, вглядываюсь в виноватые глаза. Склоняюсь к бледному лицу и накрываю ее рот своим. Целую властно, жадно — так, чтобы не вырвалась. Так, чтобы забыла о другом поцелуе.

Но она не сопротивляется. Отвечает, как умеет, легкие руки ложатся мне на шею, сминают ворот рубашки. Гибкое тело мелко вздрагивает под моими ладонями, льнет к груди. Отрывается лишь тогда, когда я отпускаю, хватает ртом воздух, утыкается лбом мне в плечо.

— Джай…

— Что, госпожа? Вас позволено целовать только мужу?

Мои слова пропитаны ядом, хотя мне вовсе не хочется ее наказывать. Теплое тело, которое все еще сжимаю в объятиях, дергается, как от удара.

— Я только хотела сказать… Пожалуй, тебе сегодня лучше… отдохнуть… не растрачивать силы…

— Я сам решу, что для меня лучше.

Подхватываю ее на руки, и она лишь крепче прижимается ко мне. Укладываю на кровать, нависаю сверху. Спускаю с плеча тонкий шелк ночной рубашки, нетерпеливо целую хрупкое плечо, ключицу, захватываю губами кожу на горле. Нахожу ладонью мягкую грудь, массирую пальцем мгновенно затвердевший сосок.

— Джай…

Но я уже не склонен к разговорам. Времени мало, ночь коротка.

А подо мной гибкое, теплое, дразнящее женское тело.

====== Глава 20. Первая битва ======

К Арене мы прибыли заблаговременно, чтобы успеть сделать ставки до начала представления. Я не знала всех правил игры и терялась в шумной толпе разгоряченных азартом господ, сгрудившихся у большой восковой таблички с цветными фишками, поэтому Диего пришлось наспех вводить меня в курс дела.

— Имена рабов, которых ты выставляешь на бой, распорядитель записывает на доске. Напротив каждого имени закрепляется фишка с гербом владельца. У тебя раб только один, поэтому и фишка одна, — он вложил мне в ладонь круглую плоскую деревяшку с острым штырем на обороте, выкрашенную в зеленый цвет. На лицевой части фишки красовался вензель в виде буквы «А» в обрамлении виноградных листьев. Гербовый рисунок заставил меня содрогнуться, напомнив выжженное на коже Джая клеймо.

— Господин сенатор! — сияя фальшиво-радостной улыбкой, шагнул нам навстречу распорядитель. — Донна Адальяро! Как приятно видеть вас снова!