— Что… теперь будет с ним? — ни жива ни мертва, осмелилась спросить я.

— Самое верное для него — публичная казнь. В назидание остальным.

— Нет… нет… нет, пожалуйста! — я опустилась на колени, словно рабыня, и умоляюще сложила руки на груди. — Прошу вас, не делайте этого! Он ошибся, он… с ним обошлись несправедливо, им двигал гнев! Пощадите его!

— Я предполагала, что ты будешь просить об этом, — с видимым удовлетворением произнесла Изабель. — Что ж, с казнью пока повременим. Сегодняшнюю ночь он проведет в подземелье. А завтра… все будет зависеть от твоей сговорчивости. Я ценю хорошее отношение и всегда готова платить любезностью за любезность. Рассчитываю на то же самое от тебя. Ты ведь понимаешь, о чем я?

Кончики пальцев похолодели.

— Вы хотите… вы хотите, чтобы я легла в постель с вашим рабом в обмен на жизнь моего?

Изабель замялась, отводя глаза, а Диего взглянул на нее с некоторым недовольством.

— Нет, — покачав головой, я поднялась с колен и отступила назад, — этого не будет. Я не согласна.

— Сейчас речь не об этом, — передернув плечами, ответил Диего. — Я бы хотел, чтобы ты исполнила мою маленькую просьбу. Насчет сегодняшней ночи. Ты ведь помнишь?

— Помню, — помертвевшие губы с трудом шевельнулись. — Ты настаиваешь, чтобы это было… сегодня?

— Можем отложить до завтра, если ты не в настроении. Я не хочу давить на тебя, но, раз ты хочешь уступки с моей стороны, уступи мне хотя бы в этой малости.

— Хорошо, — я сглотнула. — Завтрашний вечер я проведу у тебя. Скажи мне… что будет с Джаем?

— Завтра его накажут. Со всей строгостью. Разумеется, стоило бы отрубить ему руку, поднятую на господина, по самое плечо… Вот только без руки он окажется совсем бесполезен. Поэтому он всего лишь проведет несколько дней в темнице, и если усмирит свой нрав, то приступит к работе вместе с другими рабами. Кормить его даром, будто господина, больше никто не станет.

С языка готова была сорваться тысяча протестов, но я понимала, что всего и сразу добиться не смогу. Джая не лишат жизни в обмен на нечто отвратительное, что ожидает меня в спальне Диего, и это уже была великая милость от новых родственников. Ведь что значит для них жизнь презренного раба?

— Хорошо, — я покорно кивнула. — Я согласна.

Вечером к Джаю меня не пустили. Как оказалось, и утром я еще не вольна была выйти из комнаты. Пришлось изо всех сил стискивать ладонями уши, чтобы не слышать бесконечного свиста плетей с заднего двора. Я могла поклясться, что Хорхе расстарался на славу и как следует исполосовал спину Джая, выслуживаясь перед господами и стремясь насолить мне за то, что отобрала у него любимую игрушку.

К обеду я получила приглашение от Изабель спуститься в столовую, но отказалась. Принесшая мне еду Сай сочувственно поведала, что Джая после порки заковали в колодки у конюшен и оставили под палящим солнцем на весь день. Я передала просьбу Изабель встретиться со мной, но та не пришла.

Увиделись мы лишь за ужином. По пути в столовую верная Сай украдкой шепнула, что Джая уже отволокли в подземелье. Сердце сжималось от того, что ему приходится терпеть, но главное — он еще жив.

Все было как прежде: Изабель улыбалась, Диего подчеркнуто любезничал с нами обеими. Я помнила о том, что ради Джая следует быть сговорчивей, и вела себя подобающе. К концу ужина осмелилась попросить разрешения спуститься в темницу.

Улыбка Изабель стала натянутой, она бросила быстрый взгляд на сына.

— После этого… ты поднимешься ко мне? — спросил Диего, скосив на меня глаза.

— Да. Я помню об уговоре.

— Что ж, будь по-твоему. Только обещай не впадать в истерику и не требуй немедленно его отпустить, иначе это будет последний раз, когда я пошел тебе навстречу.

Я сглотнула, невольно стиснув пальцы под столом.

— Обещаю.

Джая заточили в ту же темницу, где я нашла его в день покупки больше недели назад. Его оставили почти голым — вероятно, чтобы в полной мере дать почувствовать боль от кнута, нещадные лучи солнца на кровавых ранах, а затем и могильный холод; лишь широкая грязная повязка прикрывала бедра. В первый миг мне показалось, что Джай без сознания, но лишь только я прикоснулась к нему, поднял голову и разлепил заплывшие от побоев веки. Хорхе приложил все усилия, чтобы скрутить опального раба цепями с особой жестокостью: мне с большим трудом удалось ослабить путы на заломленных за спину руках и перестегнуть туго затянутый ошейник.

Первым делом я напоила его из прихваченного с собой кувшина. Джай пил жадно — похоже, пытка все еще продолжалась, поскольку после целого дня под палящим солнцем ему так и не дали воды. Затем я отправила Сай за полным ведром, чтобы хоть немного обмыть разодранную спину: на нее страшно было смотреть.

— Зачем ты это сделал? — едва Сай скрылась за дверью, я взяла лицо Джая в ладони и повернула к себе. — Зачем была нужна эта отчаянная глупость? Почему ты просто не уехал домой? Убийство благородного дона — это верная смерть, неужели ты не понимал?

Безучастный взгляд Джая словно проходил сквозь меня. Остекленевшие серые глаза не выражали никаких эмоций: ни раскаяния, ни страдания, ни даже ненависти. Он будто погас изнутри, как перегоревший фитиль в масляной лампе.

Сколько я ни ждала, ответом мне было глухое молчание.

Сай принесла воду, и я, как сумела, промыла воспалившиеся раны. Джай не шелохнулся, пальцы не ощущали даже привычного напряжения мышц, когда я прикасалась к нему.

Ему было все равно, что с ним происходит.

Сердце кольнула обида. Со дня приезда в Кастаделлу я стремилась поступать так, как велит совесть, сообразно божьим законам о человеколюбии. Старалась быть учтивой с Изабель. С добротой относилась к Сай. Спасла от смерти и пыток Джая. Хотела освободить Лей. Проглотила обман Диего… Но все мои усилия шли прахом, а добро обращалось злом.

Раны Джая нуждались в уходе, в целебных мазях… Но, похоже, беспокоилась об этом только я — остальным, включая самого Джая, не было никакого дела до его состояния.

Он сам все испортил. Больше я ничем не могла помочь. Закончив с мытьем, бросила тряпку в ведро и молча покинула темницу.

Оставь меня, оставь в покое,

Я привык быть изгоем,

Я привык быть один,

Ты же знаешь: я воин,

Я всегда был таким.

Vector Five, Воин

Чего она хочет от меня? В тихом голосе — горечь, в светлых глазах — упрек.

Ожидала, что все выйдет так, как она придумала себе в розовых фантазиях? Героиня-спасительница, борец за свободу рабов.

Вот только реальность далека от фантазий наивной девчонки.

Думала, я отправлюсь домой? У меня больше нет дома. Нет имени. Страна, которую я защищал, отплатила предательством. У меня больше нет жизни, я просто мертвец. Раб, червь, ничтожное существо. Продажа за продажей, клеймо за клеймом, пытки, смерти на Арене…

Все, чего я хотел — отомстить мерзавцу Вильхельмо. За унижения, за бывших братьев, превращенных в диких животных, за отчаянные крики Аро.

Не получилось даже этого.

Зачем она заглядывает мне в глаза? Зачем хочет моих оправданий? Мое будущее известно: боль и смерть.

Пусть просто оставит меня в покое.

Обнимаю тебя — обесчувствела ночь,

Наползая на мир из-за Серой горы.

Я хотела понять, я пыталась помочь,

Но ты сам выводишь меня из игры.

Скади, Кельтская

Озябшая кожа напомнила о том, сколько времени я провела в остывшей ванне. Но шевелиться не хотелось вовсе. Лежать бы так и дольше, до скончания времен, вот только Сай постучала в дверь и передала напоминание от мужа, что он устал ждать меня.

Она помогла мне одеться: не в платье, а в кружевную ночную рубашку и расшитый шелком халат — подарок Диего. Собравшись с духом, я преодолела несколько шагов до соседних покоев и обреченно постучала в дверь.

В комнате витала приторная смесь ароматов от курильниц с благовониями, из-за которых почти сразу закружилась голова.