После того, как мы объяснимся — о, я очень надеялась, что это случится, и он перестанет смотреть на меня холодным, обвиняющим взглядом! — я должна расспросить его о том, что в конце концов происходит. Где он был все это время, почему позволил разграбить поместье, чего нам теперь ожидать, когда войска халиссийцев у границ перешли в наступление, а силы наших повстанцев ушли на столицу… Разобраться, кто с кем воюет и почему, было не так-то просто, мысли путались в голове. Я должна хотя бы понимать, что отобранное у нас добро послужит благой цели, а не станет кормить безжалостных убийц…

Голодный желудок напомнил о себе урчанием. Морщась, я размяла затекшее после тяжелого сна тело, подошла к зеркалу и попыталась разгладить всклокоченные волосы. Дети еще спали, но солнце встало, Сай вот-вот явится их будить.

Мне отчаянно, до холода в груди, до пустоты в желудке не хватало Лей. И дело не в том, что я не могла управиться с утренним туалетом без помощи служанки: война — не время для баловства с долгим принятием ванн, не время для изысканных причесок и роскошных нарядов с корсетами и кринолинами. Да и с водой пока трудностей не возникало: Аро давным-давно придумал, как закачивать воду в высокие чаны по длинным водоводам прямо из ручья; управлять нехитрым механизмом из нескольких рычагов и колеса с тех пор стало под силу даже слабым женщинам. Нет, мне недоставало утренней доброй улыбки Лей, ласковых слов, после которых охотно верится, что все будет хорошо, не хватало ее успокаивающих прикосновений к волосам… Я привыкла, что Лей знает ответы на все вопросы, может утешить словом, избавить от любой хвори снадобьем, исцелить душу добрым советом…

Но теперь ее не было. И мое сердце очень тревожилось от того, что она ушла в неизвестность.

Пока я приводила себя в порядок в купальне, Сай пришла будить детей и собирать их к завтраку. Когда мы все вместе спустились в столовую, нас уже ожидала Изабель. Она цепко вгляделась в мои покрасневшие глаза, в слегка опухшее после долгих слез лицо, и ее тонкие, плотно сжатые губы насмешливо изогнулись.

Ну и пусть. Она потеряла многое, но я тоже потеряла немало. Терять еще и Джая ради того, чтобы избежать ее осуждения, я больше не собиралась.

— Мамочка, а ты сегодня опять поедешь в Сенат? — как обычно, оживила обстановку за завтраком жизнерадостная Габи.

— Обязательно, милая. Но сначала мне придется проверить поля. Я постараюсь не слишком долго, чтобы успеть до отъезда в Сенат поиграть с вами.

— А Джай сегодня придет? — насупив бровки, что придавало ему забавный вид, спросил Сандро.

— Он обещал мне сделать лук, как у папочки! — перебив брата, поведала Габи.

— А мне… а мне сделает настоящий меч! — Сандро не хотелось уступать лидерство сестре.

Я невольно улыбнулась, глядя на две детские мордашки, полные искренней надежды.

— Не знаю, мои дорогие. Сегодня я постараюсь с ним встретиться и спрошу, сможет ли он прийти повидать вас.

— Джай не придет, — раздался вдруг голос Изабель. — Сегодня он ушел на войну.

— Что?.. — вилка едва не выпала из моих рук.

— Разве он вчера не сказал? — свекровь ехидно усмехнулась и прищурилась. — Интересно, о чем вы тогда говорили? Войска Кастаделлы сегодня утром спешно выступили в сторону границы.

— Но разве Джай… Он ведь даже не готовился! Неделю назад из поместья забрали всех лошадей, а теперь…

— То были халиссийцы, — повела заострившимся плечом Изабель. — Как оказалось, халиссийцы и остальные рабы… то есть бывшие рабы — теперь воюют друг против друга. Чем ты там занимаешься, в своем Сенате, если даже этого не знаешь?

— О Творец… — выдохнула я, только теперь понимая, что на самом деле произошло. — Значит, приказ отдавал не он!

Как от меня так долго могло ускользать очевидное?! Я и подумать не могла, что повстанцы разделились именно так! А ведь и правда — среди воинов, грабивших поместье, были одни халиссийцы… И Хаб-Ариф теперь с ними, и Лей… А Джай ничего не знал об этом!

— Не он, — нехотя признала Изабель.

— Что я наделала! — воскликнула я в отчаянии и схватилась за голову. — Я ведь прогнала его! И теперь он ушел, и он… он…

— Мамочка, а Джай умрет на войне? — тихо спросила Габи, наблюдавшая за моими метаниями.

— О-о-о! — застонала я и вскочила из-за стола.

— Джай не умрет, — со знанием дела ответил Сандро. — Он сам всех убьет!

— Боишься? — Изабель силилась изобразить улыбку, но у нее получалась лишь нервная гримаса. — Ничего, побудешь немного в моей шкуре. Я потеряла мужа и первенца на этой проклятой войне, а Диего… Диего… — она всхлипнула и опустила голову. — Мой бедный мальчик…

Но дальнейших причитаний я уже не слушала — стрелой вылетела из столовой, прямиком к выходу, через лужайку к воротам.

Никогда еще я не видела город таким пустым. На Арене теперь ютились только немногочисленные женщины с детьми да искалеченные в сражении под Кастаделлой мужчины. Ни патруля на улицах, ни цокота конских копыт, ни отрывистых команд десятников, тренирующих свои отряды…

Мужчины ушли.

В немом потрясении я бродила по городу, пытаясь осознать произошедшее. Ноги сами привели меня к поместью Эскудеро. Ворота открыл трясущийся от старости привратник, хозяевам обо мне доложила робкая девочка-подросток из бывших рабынь.

Но в господских покоях я застала только хозяйку — всю в слезах. Она обнимала своего перепуганного сына Бенито и заходящуюся плачем полугодовалую дочь Инес.

— Пауль ушел, — сообщила Лаура, захлебываясь рыданиями. — Сегодня на рассвете, вместе со всеми. Они все ушли.

— Все? — глупо переспросила я.

— Все… Из сенаторов остались только дон Карлос и дон Леандро, из-за почтенного возраста. А остальные… даже Стефану ди Альба пришлось уйти! Пауль сказал, что Сенат на время войны будет представлен женами ушедших сенаторов. Город остался на нас, понимаешь, Вельдана?

— Понимаю, — я присела рядом и отобрала у безутешной подруги вопящего младенца. — Успокойся, милая, ты пугаешь детей. Нам теперь придется быть сильными.

— Тебе легко говорить! — еще пуще зарыдала Лаура. — Ты уже оплакала мужа, а Пауль… Я не могу, не хочу его потерять!

— И не потеряешь, — уверенно сказала я, будто была причастна к тайнам будущего. — Он вернется.

И Джай вернется. О боги, пусть он вернется. Как я могла быть такой черствой, будто старый сухарь?! Почему не обняла его на прощание? Почему отпустила любимого на войну, не облегчив тяжести на его сердце? Без благословения любящей женщины…

Я дождусь его, чего бы мне это ни стоило. Пусть только вернется ко мне…

— Что тут думать! — генерал Серрано с размаху опускает кулак на перевернутую вверх дном пустую бочку, отчего глиняная кружка, стоявшая на ней, подпрыгивает, переворачивается и с грохотом разбивается у начищенных генеральских сапог. Я смотрю на него, и мне мерещится Диего Адальяро — генерал так же статен, так же хорош собой и так же горяч, хотя и не столь молод. — Промедление просто преступно! Сейчас мы сильны как никогда, и наши победы это только доказывают! Нельзя останавливаться у границ, мы должны раздавить раненую гадину в ее же гнезде!

Не обратив внимания на судьбу своей кружки, генерал Серрано вскакивает и принимается расхаживать взад и вперед по просторному штабному шатру, всем своим видом выражая готовность немедленно ринуться в бой.

В отличие от него, генерал ди Дальва внешне сохраняет полную невозмутимость. Этот хмурый человек с квадратной челюстью и изогнутым орлиным носом не склонен принимать скоропалительных решений и тщательно обдумывает каждый свой шаг. Можно не сомневаться: если маршал примет решение наступать дальше в глубь халиссийского логова, он не станет оспаривать его, однако готовиться к наступлению будет основательно и детально.

Генерал Гильермино, высокий грузный мужчина, очевидно, предпочел в дебаты не вступать и вместо этого выковыривает острием кинжала грязь из-под ногтей.

— Мы стоим на пороге исключительных событий! — продолжает горячиться генерал Серрано, сверкая черными углями глаз. — Еще ни разу регулярные войска Саллиды не продвигались в Халиссийскую пустыню глубже десяти лиг от границы! Мы не должны обмануться мнимой победой, мы обязаны покончить с многоголовым пустынным дьяволом раз и навсегда!