— Успокойся, — услышала я голос Диего и ощутила его ладонь на своей руке. — Если он невиновен, я не позволю его наказать.

— Что… что они делают?! — задыхаясь от сдавившего горло ужаса, прошептала я.

Подняли решетку; сквозь нее несколько рабов уже вкатывали на арену огромный деревянный диск. Чувство дурноты всколыхнуло желудок: я узнала этот диск. Именно на нем должен был умереть Джай, когда я впервые увидела его; именно на нем на моих глазах умер мучительной смертью разорванный на части невинный человек.

— Нет. Нет. Нет, — я затрясла головой, будто в падучей болезни. Выдернув руку из ладони мужа, рывком поднялась. — Это невозможно, я этого не допущу!

— Вельдана, сядь, — жестким тоном приказал Диего. — Не позорь меня снова, прошу.

Как на беду, я случайно поймала взгляд приговоренного к смерти бойца. Он смотрел прямо на меня, и в его широко раскрытых глазах — светлых, не темных, как я сразу этого не заметила! — светилась безнадежная мольба. Меня окатило ледяной волной осознания: Святые Угодники, да этот безумец действительно сдался Эйхо намеренно, не иначе как хотел стать моим рабом!

Я решительно обернулась к Диего, который вновь цепко держал меня за руку.

— Тогда сделай что-нибудь! Хотя бы раз воспользуйся своей властью! Хотя бы раз заступись за жизнь человека, чтобы этого не пришлось делать мне! Пообещай им что угодно: что я выкуплю его за любые деньги, что он больше никогда не примет участия в боях, соври, что это мой сводный брат — что угодно, чтобы сохранить ему жизнь!

Губы Диего сложились в тонкую нить, красивое лицо исказила гримаса злости. Что ж, яснее ясного: он не станет заступаться. Не станет потакать очередной прихоти взбалмошной жены-северянки…

— Хорошо, — неожиданно произнес он, с видимым усилием разжав губы. — Только прошу тебя: останься здесь и сохраняй спокойствие, иначе ты все испортишь.

Словно во сне, я заставила себя опуститься на мягкий бархат дивана. Диего, расправив плечи и гордо вскинув голову, вышел из ложи. Неторопливо, с непередаваемым достоинством благородного человека подошел прямиком к ложе Вильхельмо. Мой взгляд лихорадочно метался между ними, поглощенными неслышной беседой, и происходящим на арене. Несчастного виновника уже распяли на диске, а веревки от его запястий и лодыжек привязывали к огромным шипастым колесам. Неумолимая машина смерти готова была поглотить очередную свою жертву.

— Скорее же, скорее! — шептала я вслух, вновь переводя взгляд на мужа.

Он уже возвращался ко мне. Так же чинно, неторопливо, чеканя шаг в начищенных до блеска сапогах. По его лицу, сохранявшему каменное выражение, невозможно было понять, удалось ли ему добиться справедливости. Однако Вильхельмо не сделал никакого знака распорядителю, чтобы остановить казнь.

Я ринулась навстречу мужу и вцепилась дрожащими пальцами ему в плечи.

— Ты… ты…

— Увы, — сухо произнес он, отводя глаза. — Его казнят. Вильхельмо прав: подобные прецеденты должны пресекаться незамедлительно и без исключений. Посуди сама: если один раз оказать милость нарушителю, за ним последуют другие: договорные бои, поддавки, фальшивые победы… Идея игр на Арене потеряет свой смысл, зрители откажутся делать ставки.

— Ты струсил, — выдохнула я потрясенно. — Струсил! Ну что ж, тогда я …

— Нет, — резко одернул меня Диего. — Нет. Ты не станешь вмешиваться. Мало того, что ты снова опозоришь мое имя, ты еще навлечешь на себя подозрение. Тебя обвинят в мошенничестве — якобы ты всеми правдами и неправдами желаешь заполучить чужих рабов. Об Адальяро уже и так ходят нехорошие слухи: наши бойцы до сих пор не знали поражений…

Протяжный вопль боли донесся до моих ушей. Невольно обернувшись на звук, я увидела, что мускулистые рабы уже привели в движение адские колеса, натягивая веревки. Трибуны одобрительно зашумели. Я сглотнула вязкую слюну: смотреть на жестокие мучения человека, разрываемого заживо, было невыносимо, но глаза будто прикипели к отчаянному взгляду приговоренного.

Он смотрел на меня.

Очередное напряжение сильных безжалостных рук, едва уловимый поворот колес — и крик боли казнимого превратился в высокий, нечеловеческий визг. Мое сердце остановилось.

— Не смотри, — дернул меня Диего за край рукава. — Вельдана, ты слышишь?

Его слова привели меня в чувство. Я наконец-то сумела сомкнуть веки, облегчая резь в сухих глазах. Ладони сами собой закрыли уши, но вопли несчастного прорезались сквозь пальцы, сквозь громкий возбужденный гул толпы, сквозь глухую пульсацию крови в моих собственных венах.

Я не могу ему помочь.

— Пойдем, — прорвался в мое сознание голос Диего.

Он обнял меня за плечи и настойчиво увлек за собой, выводя прочь из ложи. Каблук скользнул по краю каменной ступеньки, я неловко оступилась, но была подхвачена сильными руками мужа. Ступая вниз, я шаталась, словно матрос под хмелем, будто потеряла опору под ногами, оглушенная страшными криками боли и кровожадным, требовательным рокотом толпы.

Я бесполезна.

Визг захлебнулся — человек сорвал голос? Я вскинула глаза, и тут же отвела их от кровавого зрелища на диске. Случайно наткнулась на тревожный взгляд Джая на смотровой площадке.

Я ничего не могу сделать.

Живот свело судорогой, к горлу резко подступила тошнота, и я закрыла ладонью рот.

— Скорее! — приговаривал Диего, уже почти волоча меня на себе.

Он втолкнул меня в прохладу узкого коридора уборных, и вовремя: у каменной чаши для умывания меня вывернуло наизнанку.

Я жалкая.

— Погоди, я подам воды.

Через мгновение у моего лица оказался небольшой медный ковш с изогнутой ручкой. Дрожащими пальцами я зачерпнула горсть воды, но так и не донесла ее до лица: спазм скрутил мои внутренности еще раз.

Страшась поднять глаза на мужа и увидеть брезгливость на его лице, я дождалась, пока желудок успокоится, и только тогда кое-как умылась и прополоскала рот.

— Вам нужна помощь, господин? — послышался за спиной робкий девичий голос.

— Да, — с отчетливым облегчением произнес Диего. — Моей жене нездоровится. Помоги ей привести себя в порядок и выведи наружу подышать, а потом позови меня.

Девушка — разумеется, она оказалась рабыней, смуглой и черноглазой — в самом деле помогла. Усадив меня на каменное сиденье с брошенной поверх бархатной подушкой, ловкими движениями она обтерла мое лицо невесть откуда взявшимся чистым платком, поправила выбившиеся из прически волосы, обмахнула моим же веером, поднесла под нос крохотный флакончик с ароматической нюхательной смесью, шустро сбегала за стаканом холодной воды с лимоном и, пока я приходила в себя, расторопно привела в порядок изгвазданную мной каменную чашу. Благодаря ее хлопотам я и в самом деле почувствовала себя лучше. Откинувшись затылком на каменный подголовник спинки, окинула взглядом ее стройную фигурку и только теперь заметила под скромным рабским платьем небольшой, но уже заметно округлившийся животик. Спросила чужим, сиплым голосом:

— Ты служишь дону Вильхельмо?

Плечи девушки резко приподнялись, будто она защищалась от удара бичом.

— Да, госпожа, — тихо ответила она. — Я рабыня господина Верреро.

— Как тебя зовут?

— Тея, госпожа.

— Тея, — повторила я бездумно.

Что говорить дальше, я не знала. Рабы, принадлежащие Вильхельмо, — впрочем, как и многие другие рабы — вызывали во мне острую смесь сочувствия и ощущения собственной беспомощности.

Я не могла выкупить всех рабов у Вильхельмо. Всех рабов Кастаделлы, а тем паче Саллиды. Здешний мир таков, что одни люди имеют безграничную власть над другими, используют их для утоления собственных прихотей, срывают на них злость, пытают и убивают на потеху толпе. Мои усилия спасти хоть кого-нибудь — лишь ничтожная капля в океане несправедливости, унижений и боли.

Как живет эта девушка? Чего она боится? Роняет ли по ночам слезы в подушку? Желанно ли ее дитя? Любит ли она отца своего будущего ребенка? Жив ли он? Ответа на эти вопросы я не знала, да и не стоило мне их знать.