Отец считал, что любимое занятие его старшего сына – война, но это было не так. Альберион больше всего любил балы. Слушать красивую музыку кружась с обаятельной девушкой в медленном вальсе, для него самое приятное занятие на свете. Поэтому на бал он, конечно же, пойдёт, и будет там вовремя.

Он нехотя вылез из ванной, взял сразу пару белых полотенец с тумбочки, выполненной из граба покрытого несчётными слоями багрового лака, и начал не спеша ими вытираться.

В дверь начинали стучать всё настойчивей.

Не утруждая себя излишней скромностью, он открыл. Вид его полностью голого тела никого не смутил. В помещение стали входить слуги, держа различные мужские платья. А последний внёс расчёску и сливочное масло.

Нет, масло никто есть, не собирался, им нужно было смазать волосы, перед тем как расчёсываться. Пахли они после такого ужасно, но зато приобретали роскошный блеск.

***

Даже в те дремучие времена, когда королевство Фендал занимало одну шестнадцатую часть материка, а не три четверти как сейчас, а знать и близко не обладала такими богатствами, какими распоряжалась теперь, высшее дворянство часто устраивало балы. В благородном обществе считалось моветоном, если семья, хотя бы раз за год не потратилась на званый ужин с изобилием деликатесов на столах и изящной музыкой в исполнении лучших музыкантов материка. Шестьдесят лет назад менестрели приезжали сюда из других стран, а теперь на всём материке осталось всего две страны. И почти все музыканты предпочитали жить по западную сторону от Кемад (горного хребта полностью пересекающего материк по долготе). Так что недостатка музыкантов в королевстве не было, как и кулинарных шедевров.

С каждой захваченной страной разнообразие блюд в рационе богатеев росло. Да и дворцы становились всё роскошней, а костюмы изысканней, потому и празднования в честь своей изобильной жизни превращались во всё более захватывающее и волшебное зрелище. Все пытались похвастаться друг перед другом своими деньгами, но, конечно же, никто не мог превзойти королевские балы. Они всегда для всей знати были главным событием года или времени года, если у королевской четы хватало поводов для нескольких пиршеств.

Для бала Альберион выбрал расшитый серебряными нитями двубортный суконный камзол любимого тёмно-красного цвета. (Во времена службы у своего отца и доспех, и клинок принца имели полностью бордовый цвет, даже конь был чересчур рыжим. Воины других стран, не без страха, звали его кровавым генералом, хотя особой жестокостью наследник трона не отличался, скорее наоборот, тщательно старался избегать не нужных жертв. Что порой приводило только к ещё большему кровопролитию, так что, сам того не желая своё прозвище юный принц частенько оправдывал.)

Однако, не смотря на свой фаворитизм в цветах, штаны он выбрал из нежно-голубого репса с вышитыми золотом цветами по бокам, и белой шёлковой подкладкой. Также, из белого шёлка была и его рубашка с чересчур выпирающим жабо, приобретающим под разными ракурсами то синий, то серебристый цвет.

Обер-церемониймейстер, одетый в бирюзовую ливрею, объявлял каждую прибывшую на бал семью. По традиции сначала он называл имена, фамилии, и титулы самых низкородных представителей знати, затем он оглашал стоящих в благородной касте на ступень выше. И так, по нарастающей, до самого короля и его супруги. Каждая семья, даже королевская могла войти в бальный зал только после того как их прибытие огласит обер-церемониймейстер, на время званого ужина он был главным в стране. И по той же традиции все уже находившиеся в праздном зале должны были кланяться вошедшим, в знак уважения перед их статусом. И эти порядки бережно чтили на протяжении тысячелетий.

Альберион стоял в холле перед залом, совершенно один. Поскольку всех приглашённых уже огласили, остались только он и королевская семья, но та войдёт через другой проход. Дожидаясь, когда произнесут его имя, бывший принц, вспоминал, как он также стоял перед началом бала рядом со своим отцом и матерью, в своём любимом красном костюме, мать часто говорила что тот ему очень к лицу. Их появление всегда было главным событием, юные красавицы выстраивались в очередь, чтобы потанцевать с наследником трона, и каждая надеялась, что именно её он выберет своей принцессой.

Охваченный волнительными воспоминаниями виновник бала не сразу расслышал своё имя. Лишь когда широкие окрашенные в молочно-белый цвет позолоченные двери отворились, до него дошло, что пора выходить.

Более двух тысяч человек в изысканных нарядах и самых дорогих украшениях, общались друг с другом в просторном зале, освещённом десятью тысячами свечей. Деревянные столы, облагороженные резьбой и накрытые скатертями из дамасской ткани, стояли вдоль стен, дабы не мешать танцевать людям в центре зала.

За почти два десятка лет заключения, много чего забылось из боевых навыков, но вот дворцовый этикет отложился в памяти надёжней. И он вошёл в зал роскошеств и излишеств, так как подобает благородному человеку. Но никто не ответил на это любезностью.

Из присутствующих ни один, не склонил голову в вежливом поклоне, не посмотрел ему в глаза, они вообще не смотрели на него. Демонстративно выражая своё призрение к нему, все окружающие повернулись спиной. Идя по залу, он видел только затылки.

И вот теперь в голове вспышкой молнии пронеслась мысль:

(Обер-церемониймейстер не назвал его фамилии! Произнесли только его имя, но не фамилию. А значит он всё ещё преступник, освобождённый, помилованный, но преступник, изменник, предавший свою семью и государство. Безродная челядь, в глазах привилегированной знати.)

Отец лишил его всех титулов, права наследовать трон, и фамилии, он отрёкся от него, узнав о его намерении поднять восстание.

(Ты мне больше не сын, ты больше не принц, ты больше никто! Ни один человек не вступит в армию такого безродного выродка как ты!)

Так он кричал в тот вечер, брызгая в гневе слюной, будучи при этом изрядно пьяным. И слово своё сдержал, подписав на следующий же день указ о лишении своего старшего сына всех привилегий и званий. Превратив его в безродного человека, у которого теперь даже родителей не было.

Таким он и остался по сей день. Его освободили да, но он всё ещё человек без статуса: ни дворянин, ни князь, ни лорд и даже не пастух. Просто освобождённый узник, которому так и не простили предательства.

А для этих людей, если ты не являешься представителем знати, то ты и не человек вовсе. Да теперь у их лошадей родословная длиннее, чем у него, да и слуги в кастовой цепочке стоят выше него.

И тут Альбериона впервые в жизни охватила ярость, исказившая его взор. Всё вокруг поплыло, как на свежей картине оставленной под дождём. Люди, стены, долбаные свечи – всё начало искривляться и смешиваться. Дыхание сильно участилось, сердце забилось с такой частотой, что могло загореться. Но закалённый в боях характер помог ему собраться и вернуть своё состояние в норму, только челюсти он не смог разжать, они сомкнулись так крепко, что зубы начинали скрипеть.

(Сборище лицемерных ничтожеств! Если бы я только выиграл ту войну, вы бы все сейчас по полу ползали, говоря о том, какой я великий король!)

Он продолжал размеренно идти по начищенному до блеска мраморному полу.

(Но я проиграл, получив навек клеймо изменника! И потому вы готовы меня в грязь втоптать, лишь бы покрасоваться перед окружающими своим лицемерным благочестием!)

(Глядите, как я уел этого предателя.)

(Поделом ему! Пусть бы и дальше гнил в темнице!)

Разносились воображаемые голоса несуществующей толпы в голове Альбериона, когда тот брал бокал с вином. В самом же зале по-прежнему царила надменная тишина, словно в любительском театре, где артисты настолько бездарно играли пьесу, что всем зрителям было скучно, но каждый из них страшился издать хотя бы звук, ибо мог прослыть бескультурным плебеем в глазах окружающих.

(Ничего. Я не привык отступать. Я ещё заставлю всех этих лордов и князей мне сапоги лизать, да так что они будут блестеть ярче, чем этот пол. Я их заставлю меня уважать.)