Вера разжимает ладонь и подходит к нему. Сейчас она видит как-то иначе. Одновременно все, что было, и все, что сейчас есть, в разных местах. Вера берет нож за рукоять. Тени в ожидании ужина движутся все быстрее по стенам общежития, обгоняют друг друга, собираются вокруг комнаты, где пьет отчим. Еще чуть-чуть, Вера вонзит в него нож, прямо в сердце, чтобы наверняка, а потом тени сожрут его тело.

Вера вздрагивает. Может, тени пришли за ней? И как только она свершит месть, тени заберут ее? Ведь они ждут жертву. Вера не понимает, что и как правильно делать. Она поднимает глаза и слышит с неба голос Вики, напевающий монотонные слова на незнакомом языке.

Вера не понимает, что означают слова ведуньи, но чувствует, что внутри этих звуков другая жизнь. Чистая, светлая, наполненная тихой радостью, благодарностью за то, что жива, за то, что не калека. И все, что нужно сделать, чтобы получить эту жизнь – выпустить нож, прямо сейчас, выпустить и прогнать тени, довериться светлому голосу, выбрать другую жизнь, поверить в то, что может быть иначе.

– Давай же, давай, – говорила сама с собой Вика, беспокойно оглядываясь на темную тень, полностью заполнившую комнату и бушующую сейчас как море в шторм.

Если Вера сейчас выберет месть, тени поглотят ее, станут еще сильнее, тогда и Вика вряд ли сможет справиться с ними, и тени сожрут ее тоже.

Вера задыхается, немо вскрикивает и роняет нож на грязный пол. Отчим сейчас видит ее. Разинув рот и округлив мутные глаза, тычет в нее пальцем, хватаясь одной рукой за сердце. Тени довольны, тени ждут. Серый воздух в комнате сгущается. Пахнет серой.

Глаза у Веры светятся, как лазерный фонарик, с необычно красивым лиловым светом. Она отшвыривает нож ногой. Кто-то проводит по ее лицу вышитым белым полотенцем слева-направо. Не вытертая слеза поблескивает на щеке.

Слеза прощения…

Вика выдыхает. Тени вокруг жалобно перешёптываются, сбиваются стайками, уползают в углы, под люстру, под плинтуса.

Вика слышит, как за окном проносится скорая. Чувствует приближающуюся смерть мужчины из общежития неподалёку. Выживет ли?

Скоро рассвет.

***

Вика вернулась к себе домой вместе с Верой, потому что та никак не могла прийти в себя. Несколько дней на свежем воздухе под присмотром заботливой ведуньи, разделившей жизнь девушки на «до» и «после», запах пряных трав, ласковое трещание сороки за окном быстро поставили Веру на ноги.

Вике очень хотелось покоя и отдыха. По дороге со станции, от которой электричка с новыми вагонами, пахнущими внутри пластмассой, увезла Веру, ведунья почувствовала на себе пристальный взгляд в спину. Остановилась.

– Ты что ли вместо Анисьи будешь? – раздался незнакомый сиплый женский голос.

– Я, – Вика повернулась и встретилась глазами с пухлой, видимо, местной жительницей с сумкой на колесиках.

– На вот, принимай гостей, – подтолкнула та вперед себя ладонью девочку-подростка, в куртке с рукавами на три сантиметра выше кисти и с пакетом в руках. – В вагоне одном ехали, про тебя спрашивала. Только объяснить толком ничего не может. От полицейских шарахается, говорит, только ты помочь можешь, – женщина развела руками.

Вика посмотрела в глаза девочке и кивнула:

– Здравствуй, рассказывай, что случилось?

Девочка хотела что-то ответить, но из горла выскочила только нервная струйка воздуха. Вика обняла девочку.

– Все, все, я поняла. Пойдем в дом. Пойдем. Все хорошо будет. Не переживай так.

Девочка послушно шагала рядом с ведуньей, рассматривая вдавленные темнеющие следы на снегу после сумки с колесиками. Вика шла не спеша, надеясь разговорить незнакомку еще в дороге, но та упорно молчала, изредка хлюпая носом. Недалеко от дома возле серо-черной березы с изломанным стволом девочку прорвало.

Поначалу-то Вика думала, какая бы ни была история у девочки, но все-таки она несовершеннолетняя, и надо будет сообщить в полицию, что появилась здесь такая. Скорей всего, и родители ищут. Но когда девочка начала рассказывать, Вика поняла, что полиция сделает только хуже, вернув девочку матери.

Але было тринадцать, но рассуждала она почти как взрослая.

– Первый раз я испугалась неделю назад, – всхлипывала девчушка. – Вернулась домой со школы раньше, чем обычно. У нас физичка заболела, и после пятого урока отпустили. У подъезда увидела маму, хотя она должна была быть на работе. Она в новом бежевом клетчатом пальто, которое мы ей вместе выбирали, стояла, задрав голову к небу, и ничего не делала. Правда, иногда вдруг начинала на месте топтаться и под ноги себе смотреть. Я подумала, что, может быть, ключи потеряла? Решила ее напугать, подкралась сзади и крикнула в ухо: «Работу прогуливаешь?» Она даже не шелохнулась, будто я только что и не кричала. Прям как глухая.

Я еще раз ее позвала. Она повернулась и стала меня рассматривать, как будто первый раз видит. А потом по-нормальному так, как обычно мне: «Ты чего не в школе?». Но улыбка все равно странная. Я сказала, что у нас физичка заболела, а мама молча повернулась и пошла в подъезд. Я за ней, подумала, может, настроение плохое или мало ли что. Но дома стало еще хуже.

Она переоделась в домашний велюровый костюм и начала готовить на кухне сразу несколько блюд, как будто мы ждали гостей. А когда я пришла попросить еды, замерла на полсекунды, и снова меня не видит и не слышит. Под нос песню какую-то себе напевает и все по доске ножом стучит. Мясо ножом изрубила так, что и мясорубки не надо. Я взяла немного колбасы нарезанной, хлеба и ушла к себе. В наушниках сижу, музыку слушаю, бутеры жую.

Тут боковым зрением замечаю что-то синее у плаката с Эдом Шираном на двери слева. Вроде как, мамина кофта. Значит, мама пришла. Стоит молча, не двигается. Думаю, может, поговорить пришла? Поворачиваюсь, а никого нет. Выхожу на кухню, там тоже пусто. Только стол, накрытый человек на десять. Я ее позвала, не отвечает. Вижу, синий рукав торчит из переполненного мусорного ведра на кухне.

Это же мамина любимая кофта! Зачем она ее выкинула? Я нагнулась над ведром, чтобы рассмотреть, точно ли та кофта, дотронулась до нее пальцем и меня как щелкнет током. Даже искру увидела. Я непроизвольно закричала. С детства боюсь электричества и всего, что с ним связано.

И тут слышу сзади:

– Аля, ты уже пришла? – мама стоит сзади в новом сером клетчатом пальто, – как это ты раньше меня успела? А кофту-то зачем мою любимую выкинула?

Я смотрю на маму и понимаю, что нифига не понимаю, что происходит. Мама медленно переводит взгляд с ломящегося стола на меня.

– Ты молодец, конечно, столько приготовила, но кофту не надо было выкидывать. А где продуктов столько взяла? Купила? А откуда у тебя столько денег? Я же тебе только на карманные даю…Копила, что ли?

Не дожидаясь моих ответов, мама ушла к себе в комнату.

– А где мой велюровый костюм? А, вот он. Странно, я же его в шкафу оставляла.