– Ладно, – почесала Анисья свой нос мозолистым пальцем. – Не веришь мне на слово, будет по-твоему. Только потом не плачь.

– С чего мне плакать, если Борька со мной будет?! – Вика захлопала широко распахнутыми глазами и чуть не зааплодировала, как ребенок, которому обещали купить желанную конфету.

– Только условие одно есть у меня. Чтобы Борька от той девицы отвернулся, ты мне отдашь то, что у тебя есть, но ты этого не замечаешь, – прищурилась Анисья.

Вика нахмурилась, пытаясь понять, про что та говорит. Ничего такого на ум не приходило, и девушка решила, что раз она этого не замечает, значит, ей это совсем не нужно, а если не нужно, то и расстаться с этим не жаль.

– Я согласна, – Вика глянула в угол комнаты, откуда что-то с грохотом шмякнулось об пол. – Кто это там? Кот?

– Нет у меня котов и не будет никогда, – усмехнулась Анисья и пошла шарить по пакетам, вытаскивая откуда шуршащую траву, откуда – сухие ветки, а откуда – маленькие баночки, похожие на те, которые на спину ставят при простуде.

Вскоре на круглом трехногом столе появилась смесь, которая пахла, звенела и брякала, когда перекладывала нужное количество ингредиентов в почерневший медный таз.

– Ты иди к бабке своей, не стой над душой, через час придёшь, готово будет. Заодно микстуру мою лечебную передашь.

Вика кивнула и выскочила за дверь, потому что в углу снова что-то шлепнулось об пол. И это был не кот.

***

– Ну что, договорились? – баба Настя с порога пристала к внучке.

– Да, обещала помочь. Но взамен что-то странное попросила. Чудная она. Наверное, сама не поняла, что просит.

– Это чего? – баба Настя резко обернулась и чуть не упала, споткнувшись о коврик.

– Попросила то, что у меня есть, но я этого не замечаю, – пожала плечами Вика, выпятив вперёд нижнюю губу.

– И ты согласилась? – вдруг заблестели глаза у бабы Насти.

– Да, а чего? Мне не жалко того, чего я не знаю.

– Ой, дура ты, внучка, ой дура, – запричитала баба Настя.

Вика надула губы. «Ну и ладно, зато с Борькой буду», – подумала она и неожиданно для себя спросила.

– Ба, а кто у бабки Анисьи в доме живёт? Она говорит, котов нет, а кто-то у неё все на пол шлепается со стула.

Баба Настя моментально нахмурилась.

– Видала, значит, ентово окаянного. Дак никто ж не знает, кто это, и сама Анисья не знает, только рассказывала, что по дому у неё кто-то шорхается. В делах её помогает: то пакеты развесит, то просыпанное назад уберёт. Сама она его тоже не видела ни разу. Только слышит, да иногда с ним шепчется, советуется. Говорит, он не отвечает ей, но она всегда знает, что и как делать после его совета. Этот окаянный ейного кота и извел первого, с тех пор она никакую животину в дом не брала, говорит, не выживет все равно.

– Ну и жуть ты рассказываешь, ба, – Вика поежилась.

– А ты думала, раз она заговоры и травы ведает, то шуточки шутит с ними? Нет. Тёмное дело всегда сурьезное. Незнамо как обернуться может. И лучше такие дела стороной обходить.

– Ты ж сама водила меня к ней прыщи заговаривать, значит, все-таки иногда можно?

– Водила, – баба Настя опустила глаза, – так то ж прыщи, а ты-то за другим приехала. Жизнь менять чужую. Выбора своего лишать человека. Вот как сделает теперь Анисья, так твой Борька жить и начнет.

– Да, и мы вместе будем с ним! Кроме этого я и не хочу ничего, – закивала Вика.

– Не всегда «вместе» это счастливо, молодая ты еще, многого не понимаешь. Но поверь мне на слово, Анисья зря ничего не говорит и не делает. Если поможет тебе сейчас, значит, себе что-то твое важное заберет, хоть ты об этом важном сейчас и не знаешь. А потом вспомнишь, понадобится оно тебе, а взять неоткуда. Анисья к себе пристроила. Подумай, пока есть время. Хочешь, сама к ней соберусь схожу, скажу, что ты передумала. Мне вон чулки тока надеть да калоши.

– Баб Насть, не выдумывай. Ничего такого важного забрать Анисья у меня не может, потому что о важном всегда знают. Да и даже если важное, пусть. Зато Борька мой будет. А то, что вместе плохо нам будет, и разбежимся, так этого вообще быть не может. Мы созданы друг для друга. Если бы не эта рыжая девка, он давно бы мне предложение сделал. Поэтому Анисья мне чуточку поможет, и все. Дальше я справлюсь.

– Ну, смотри сама, – баба Настя поникла и обессиленно сползла на деревянную табуретку у стены. – Я с Анисьей давно дружу и плохого о ней не скажу, но в темных делах дружбы не бывает. Не посмотрит она, что ты моя внучка, и не надейся.

– Ба, я все понимаю, но ты ведь тоже была молодой. Любила. Верно?

– Да, любила, но за мужиками сама не бегала и по бабкам тем более. Знала: если не смотрит на меня, значит, не мое это. А вы, молодые, привыкли все получать, что хочется.

– Ладно, ба, не причитай. Хорошо все будет. А как думаешь, этот, кто у бабки Анисьи живет, домовой или кто?

– Да леший его знает. Он же Анисье не представлялся. А что ты так все о нем выспрашиваешь? – баб Настя встала с табуретки и поковыляла к столу.

– Думаю, если это настоящий домовой и если его поймать, то он столько же полезного сделать для людей может…

– Иди ты, – замахала руками на Вику баба Настя, оглядываясь по сторонам, – совсем умом тронулась? Откуда только такие мысли в твою голову лезут?

– Ладно, ладно, шучу я, шучу, – усмехнулась Вика, а сама подумала, что домовые ведь и правда много чего умеют, может, даже больше, чем Анисья. И если бы попасть в дом к Анисье, пока той нет, и поймать домового, то можно было бы потом всю жизнь жить припеваючи и даже не работать.

Баба Настя шумно вздохнула, убрала под платок прядь выбившихся седых волос.

– Ох, чую я неладное. Не будет добра от этого дела. Так ведь все равно меня не слушаешь.

– Пойду, подышу немного, – Вика задумчиво посмотрела в окно на покосившийся забор заброшенного палисадника и жухлую траву. – Может, все-таки переедешь к нам?

Баба Настя махнула рукой.

– Иди, иди, подыши, глядишь, мозги проветрятся и передумаешь.

– Не, баб Насть, не передумаю. Я ради Бори на все готова, – поджала губы Вика, вспоминая его растерянный взгляд, когда рыжая Варька попросила донести тяжёлую сумку по лестнице, хотя сумка до этого болталась на одной ее руке.

– Ух, гадюка хитрая, – прошипела Вика, вытянув губы, и вышла на улицу.

Дом выглядел, как его хозяйка, старым, но крепким, пожившим свое, но еще не собиравшимся умирать. Он уже не стоял ровно, а будто опирался на свой фундамент – где сильнее, а где из последних сил.