Ночью мне не спалось, мучили кошмары. Главным образом мне снился трамвайный жмурик, очень пугающего вида – весь в зеленой тине и с четками из гагатовых скарабеев в посиневшем кулаке. Страшно шамкая бескровным ртом, он грозился дать мне по хребтине, а потом открыл глаза – и оказалось, что зрачки у него треугольные.
– Апокалипсис! – загробным голосом взревел усопший.
Вопль сделался невнятным и пронзительным, разделился на два голоса и превратился в визг.
Я села в постели, попыталась спустить ноги на пол, не смогла, слепо поползла в темноту в поисках края безразмерного ложа и благополучно свалилась с него головой вниз. Сверху на меня накатило что-то продолговатое, одновременно и мягкое, и увесистое, и ударило-таки по хребтине! Я вскрикнула, отбросила предмет в сторону, вскочила и снова растянулась на полу, беспомощно суча ногами, спеленутыми сбившейся простыней на манер мумии. Совершенно случайно зацепила рукой вычурный светильник на высокой ножке, сенсор сработал, и в спальне мгновенно разлился мягкий розоватый свет.
Тяжело дыша, огляделась, соображая, где я и кто я. Рядом со мной гигантским постаментом высилась кровать, поодаль на ковре вытянулась подушка-валик, вполне сопоставимая по размерам с моим трепещущим от пережитого ужаса телом. Надо полагать, это она со мной дралась…
Под потолком еще носились отголоски пугающего вопля. Но, прошу заметить, я не орала! Тогда кто?
– Спокойствие, только спокойствие! – дрожащим голосом сказала я себе.
И тут снова раздался пронзительный крик, от которого волосы встали дыбом по всему телу!
Выпутавшись из простыни, я обежала суперкровать в поисках тапок, не нашла их, плюнула с досады и босиком помчалась на звук, часто шлепая по стенам ладонями в поисках выключателя.
Источник звука обнаружился в саду за окном. Там в зарослях мяты изваяниями застыли два кота, один незнакомый черный, другой белый – мой Тоха. Вылез, зараза, в какую-то из бесчисленных форточек! Отвернув головы в стороны и не глядя друг на друга, звери периодически начинали орать слаженным дуэтом, в развитие музыкальной темы переходя от басов к сопрано и дальше в ультразвук.
Оценив ситуацию, я прошлепала на веранду, там сунула ноги в первые попавшиеся онучи и вышла в росистый сад. В вольере сбоку от дома заворочался разбуженный пес.
– Тоха, иди сюда! – строго позвала я, тем самым невольно форсировав события: с громкими боевыми кличами на устах коты бросились в руко… нет, в лапопашную.
Черно-белый клубок, идеально повторяющий эмблему янь-инь, катался в мятных джунглях, безжалостно сминая растения и фонтанируя клочьями разноцветного пуха.
– Пр-рекратите безобр-разие! – гневно рявкнула я, коршуном падая сверху.
Клубок распался. Черный кот канул во тьму, а Тоху я ухватила за задние лапы, получив пару раз по физиономии дергающимся хвостом. В вольере с претензией взлаял Том, явно недовольный тем, что веселье разворачивается без его участия. Плененный Тоха рычал, как тигр.
– Всем молчать! – велела я, волоча упирающегося кота за антиблошиный ошейник.
Затащила его в дом, на веранде сунула в плетеную корзину с какими-то луковицами, чтобы не вылез, придавила крышку перевернутой табуреткой и пошла искать форточку, через которую зверюга выбрался наружу. Нашла, закрыла, выпустила пленника на свободу, погасила всюду свет, забралась в кровать, уронила голову на подушку и заснула как убитая.
И приснился мне убиенный Владимир Усов, совсем как живой: демонически хохоча, он швырял в меня из окна движущегося трамвая бумажные комья. Один комок попал мне в лицо, сам собой развернулся и оказался большим зеленым конвертом.
– Проверь почту! – повелел гулкий голос с небес, а потом снова раздался пугающий вопль.
Я подпрыгнула в постели, сбросив на пол устроившегося под боком кота. Тоха возмущенно мявкнул и заткнулся. Нечеловеческий вопль продолжался: звенел многофункциональный телефон «Русь», в режиме будильника заведенный мной на половину седьмого утра. Успокоившись, я перевела дух, стерла испарину со лба, похвалила себя за выдержку и хладнокровие, и тут проклятый телефон тематически заиграл бородинское «Славься!».
Пришлось вылезать из постели и выдергивать патриотично настроенный аппарат из розетки. Наконец-то стало тихо, я уснула, проспала урочный час и закономерно опоздала на работу.
По дороге в телестудию я рассуждала следующим образом: очевидно, ботаника Усова убили незадолго до нашего появления. Не раньше, чем за одну остановку: как раз перед этим трамвайные пути делали такой крутой поворот, что даже вполне живые граждане цеплялись за кресла, чтобы не упасть. Если бы Усова перевели в разряд жмуриков раньше, на тряском повороте он не удержался бы в пластмассовой мыльнице трамвайного кресла. Далее. Я, конечно, не специалист, но полагаю, что покойники не имеют обыкновения потеть, а ведь затылок Усова был покрыт мелкими капельками. Причем в вагоне гулял сквозняк, стало быть, пот должен был быстро высохнуть.
Получалось, что Усова убили на перегоне между остановками «Вещевой рынок» и «Стадион «Кубань». На рынке из трамвая наверняка вывалила целая толпа потенциальных покупателей, в общей суете убийца мог действовать с большим удобством. А вот у стадиона в дни, когда нет футбольных матчей, мало кто выходит и садится, значит, покинуть вагон можно без помех. Совсем рядом абсолютно пустой подземный переход, скрывайся – не хочу…
Короче говоря, я надеялась, что камера успела запечатлеть убийцу. Действительно, в кадр попали два мужика и одна хрупкая девушка, сошедшие на остановке через заднюю дверь, а потом в ту же дверь лихо запрыгнула я сама. Причем из всех заснятых на пленку граждан самое решительное и даже угрожающее выражение лица было именно у меня! Потом вагон тронулся, и Вадик пошел по проходу, снимая сидящих пассажиров.
Я перемотала кассету к началу и буквально покадрово рассмотрела запись, запечатлевшую людей, которые вышли из вагона на остановке «Стадион «Кубань». Это ничего не дало, потому что из тех троих никто не крался к выходу со зловещим выражением на морде, никто не озирался по сторонам и не вытирал о подол окровавленные руки, так что опознать убийцу, если он там и был, мне не удалось.
Я вздохнула и тут же услышала громкий вздох позади себя. Это еще кто?! Время – без четверти девять утра, в телекомпании, кроме меня и охранника, никого не должно быть!
Я обернулась: никого! По спине пробежал холодок. Может, это призрак убиенного Усова пришел помочь мне разобраться в криминальной ситуации? Так и помог бы, чего вздыхать попусту!
– Чур меня, – пробормотала я, поворачиваясь к экрану.
Позади раздался долгий протяжный скрип. Я не выдержала, выбралась из кресла, обозрела помещение редакторской с высоты своего роста и успокоилась: на диване в плохо освещенном углу комнаты, завернувшись в некомплектную штору, мирно спал Семен. До сих пор он не шевелился и в полумраке был принят мной за кучу тряпок.
Я приглушила звук телевизора, чтобы не мешать человеку спать. Ему всего-то осталось подремать с четверть часа, скоро здесь будет полно народу и начнется обычный бедлам. Вот бедняга! Он явно опять дежурил в ночь, вторые сутки на работе, надо же такое выдержать!
Впрочем, дома Семену приходится гораздо тяжелее. У него жуткая теща, просто кошмар ночной, а не женщина! Мужественный Сема не жалуется, но совершенно случайно я в курсе его семейной драмы. Дело в том, что Семена угораздило жениться на младшей сестре мужа моей старой приятельницы Тани Болотниковой. Таким образом, его тещей стала Танькина свекровь, а уж рассказов о ней-то я в свое время наслушалась!
Виолетта Михайловна – настоящий монстр в образе человеческом. Она беспрестанно изводит окружающих, требуя к себе повышенной заботы и внимания, хотя у нее лошадиное здоровье, позволяющее шестидесятилетней бабе затевать многочасовые словесные баталии и неизменно выходить из них победительницей. Виолетта Михайловна с кровожадной радостью доводит до скандала любую житейскую ситуацию. Скажем, на любезное предложение детей поужинать вместе с ними вздорная баба язвительно отвечает, что на ночь глядя нажираются только свиньи, а картошка с мясом страшно вредна, в особенности людям, которые, как ее бестолковый сын, со дня на день обзаведутся язвой желудка, чего бессовестная невестка не учитывает либо по природной своей глупости, либо в надежде поскорее овдоветь. Дрянь, паскуда голозадая, не иначе на наследство зарится!
