Коста опустил веки. Подождал пока дыхание выровняется. И медленно, через бок поднялся. Никого. Зудина унесли, наверное. Остальные разошлись.

Вокруг стола лежали рассыпанные яблоки. Прижав к животу правую кисть, Коста побрел в парк. Под большой пинией, расклешившей в небо хвойную юбку, его стошнило. Присев, он подождал, пока верхушки деревьев прекратят водить над ним хоровод. В ушах стоял звон, но головная боль ушла, изгнанная недавним впрыском адреналина.

Надо идти искать Зудина.

Впрочем, искать не пришлось. Едва Коста дошел до санатория и взялся за ручку входной двери, из-за дома появился мужчина в синей медицинской форме, с чемоданчиком в руках. Коста придержал ему дверь и пошел следом – на второй этаж, откуда слышались голоса.

Антон лежал в комнате, соседней с Костиной. Миниатюрная девушка поила его из чашки. Что за девушка, Косте было плевать. Мельком он отметил ее веснушчатое лицо со вздернутым носом.

Лысый толстяк был здесь же. Вместе с медбратом они вынимали из саквояжа какие-то склянки и трубки.

– Выйдете все, – сказал Коста.

Девушка выпрямилась, откинула со лба волосы, чтобы лучше видеть грубияна. Стрижка у нее была чудная – короткая, почти мальчишеская, если бы не косая, спадающая на глаза, челка.

– Выйдете, говорю. Или мне полицию вызвать? – не повышая тона, повторил Коста.

Веснушчатая вопросительно взглянула на доктора, тот прикрыл глаза и слегка кивнул.

Коста подтащил стул к кровати. Допил воду из Антоновой кружки, смывая привкус рвоты во рту.

Зудин был бледен. Дышал с трудом, то и дело судорожно пытаясь сделать глубокий вдох.

– Позвонить в полицию? – спросил Коста.

Зудин заелозил по подушке головой, поморщился и прошептал:

– Не надо… Видео… ты смотрел?

– Что за видео?

– Эмин показывал… пока ты не пришел. Там мы… после кальяна. Я в основном.

Антон подышал.

– Все увидят… И мои.

По «моими», догадался Коста, Антон подразумевал в первую очередь родителей и бабушку. Зудин происходил из классической питерской семьи: мать – переводчица с французского училась в Сорбонне. Отец и бабка работали в Эрмитаже. Сын и внук славного рода не должен вращая зрачками посылать мокрые поцелуи небесам, или что там делал вчера Зудин. Одновременно, Коста почувствовал облегчение, что полицию вызывать не надо. Все же это не просто вызов, а вызов в дом Эмина.

– Я пока тут… – прошелестел Зудин. – Мне уже лучше.

Коста с сомнением глянул на страдальца. Под глазами – синь, в зрачках – боль. Совсем это не похоже на «лучше». Зудин тронул Косту за руку, и он инстинктивно отдернул кисть от холодных пальцев.

– Привези мне, пожалуйста, вещи.

Прозвучало это как-то по-детски, точно Антон просил отца купить лошадку.

Коста кивнул.

– Коста… ты останешься?

Во взгляде Зудина сквозь затравленное выражение проступала надежда и почти мольба. Косте захотелось стукнуть его кружкой.

– Останусь.

В огромных карих глазах вспыхнула радость, и критик затрясся в приступе кашля. Дверь отворилась. Вошли толстяк и девушка. Белобрысая катила перед собой капельницу, вероятно, собранную из привезенных медиком трубок.

– Молодые люди, вынужден вас прервать. Больному нужен отдых. Наташа, начинай.

Говорил лысый негромко и спокойно, в его голосе чувствовалась уверенность, что возразить ему никто не посмеет.

Зудин скосил глаза и показал на джинсы, висевшие на стуле. Запустив в их карман руку, Коста выудил ключ с биркой от гостиничного номера.

– Ореанда? – спросил он.

Жюри и большая часть приглашенных остановилась там. Коста тоже собирался, но в итоге его задушила жаба выкладывать восемь тысяч рублей за номер в сутки.

Антон кивнул и что-то проговорил.

– А? – нахмурился Коста, думая о том, что деньги за оставшиеся пару ночей в «Бристоле» ему не вернут. Былая неприязнь к Зудину развернула в груди гремучий хвост.

– Он говорит, что забыл код от сейфа, – негромко проговорила Наташа, прилаживая капельницу к бледной зудинской руке. – Антон, у вас там документы?

Вместо «да» Зудин опустил ресницы.

– Ничего, – улыбнулась Наташа, – вы просто устали. Сейчас поспите и вспомните.

«Откуда тут ангел и где он летал все это время?» – подумал Коста.

Зудин открыл уже мутные, полусонные глаза и снова пробормотал нечто едва различимое.

– Ну что? – спросил Коста, присаживаясь на корточки перед ним.

– Спасибо тебе. Я думал, ты знал… про кальяны… и что снимать будут.

– Не знал.

– Да, я понял, – Зудин судорожно вздохнул, и Коста поймал быстрый Наташин взгляд.

– Ладно, засыпай. Позвони, как код вспомнишь. Я до вечера в Ялте.

Под действием усталости и лекарств Антон, наконец, отключился. Коста продиктовал Наташе свой номер. Переведя озабоченный взгляд на Антона, она нахмурилась и обернулась на лысого. На лице ее появилось выражение, которое бывало у матери Косты, когда отец после заседания ученого совета приходил домой слегка навеселе: укор, не превращавшийся в осуждение.

– Можно вас? – кивнув на дверь, обратился Коста к толстяку.

Не отвечая, тот прекратил расставлять на столе пузырьки с лекарствами и пошел к двери.

В коридоре Коста спросил:

– Вы врач?

– Так точно. Владимир Яковлевич Сперанский. Полковник медицинской службы в отставке.

Коста усмехнулся:

– Интересно, какое звание соответствовало вашему у нацистов?

– Оберст-арцт, полагаю, – невозмутимо ответил доктор.

– Не удивлен, что вам знакома эта терминология.

– Молодой человек, ближе к делу.

Владимир Сперанский смотрел спокойно, понимающе. За это понимание Косте невыносимо хотелось съездить ему по морде с обветренной, дубленой шкурой и голубыми, чуть навыкате, глазами.

– Я хочу сказать, херовый из вас доктор, раз позволили довести человека до нервной горячки!

– Психоза, скорее.

– Что?

– У вашего товарища, похоже, реактивный психоз.

– Спасибо, док!

С легкой издевкой доктор наклонил голову.

– Почему вы не отправили его в больницу?

– Потому что здесь уход за ним будет лучше, чем в любой крымской клинике. Вы видели лекарства и оборудование? Оставшееся привезет Исмаил.

– Откуда?

– Из Севастопольского госпиталя.

– У вас там знакомые?

– Так точно.

«Кроме того, в больнице Зудин может что-нибудь ляпнуть, а тут хоть оборись», – подумал Коста.

– Коста, нам с Наташей можно доверить вашего отважного критика. Наташа – ординатор института Бакулева, будущий кардиолог и уже сейчас очень толковый медик. Это я вам как врач с сорокалетним стажем говорю.

Сперанский улыбнулся. В лучах света, тянущихся от окна в конце коридора, танцевали пылинки.

Коста устало потер лицо.

– Вы – сборище уродов…

Развить мысль он не успел. Снизу донесся голос. Он взвивался, срывался почти в плач, усиливаясь по мере того, как его обладательница поднималась по лестнице. Коста узнал его мгновенно.

– Я не понимаю! Как можно сотворить такое? Человек разве мышь? Даже мышь жестоко пугать удавом! Я видела! В детстве, в зоомагазине. Мышь посадили в клетку на корм удаву. Он спал. А она забилась в угол, смотрела на него и от ужаса родила! Я видела! И вы так же!

В коридор влетела Анна. Короткие, вьющиеся волосы растрепались, глаза сверкали, щеки покраснели.

Доктор выставил вперед ладони в умоляющей-покорном жесте:

– Аня, Аня! Анюта! Он спит, умоляю тебя, не кричи!

Анна развернулась к Косте.

«Какая красивая!» – в который раз, хоть и не к месту, подумал он.

– Коста, – она взяла его за плечо. – Я не знала! Не знала! Наташа, Эля и я только вернулись из Севастополя, с фестиваля. И тут выясняется…

– Аня, я не сомневаюсь… Тут нормальные, похоже, только женщины. Хотя и не все, – добавил он, вспомнив пухлогубую.

Слова Косты вызвали улыбку на лице Эмина, показавшегося в коридоре. Он быстро оглядел племянника, проверяя, очевидно, не нанес ли железный Исмаил тому видимый урон. Весело переглянулся с доктором и перевел взгляд на жену. Смотрел на нее с мягкой улыбкой, как на капризное дитя. Этот отеческий взгляд Анне не понравился. Она сжала губы и отвернулась. Коста заметил странное выражение, промелькнувшее на ее лице, определения которому дать не смог. Однако на отпущение грехов, как в случае с Наташей и доктором, это не было похоже.