– Да начнется праздник урожая! – Слова Инки летели над ночным лагерем.

Угрюмый вождь в серой накидке из шкуры волкогава на голое тело, красное от солнечной радиации, прожил пятьдесят долгих зим, прошел через пять десятков битв с ледяной стихией и через полсотни неравных сражений с адским летом – он был самым пожилым в племени. Лицо его, словно магнитная лента, сохранило на себе отпечаток прожитых дней и уже превратилось в сухую морщинистую маску – финальный лик старости перед уходом в иной мир, ведь уже сотни лет мало кто мог дожить до его возраста. Несмотря на немощный взгляд вождя, голос его был звонок, а тело еще не собиралось испускать дух и хранило в загашниках остатки сил. В руке он держал длинную извилистую палку, но пользовался ею не как посохом, а скорее как скипетром, символом власти, данной ему великим предком. В отличие от его подопечных, имевших обычные имена, вождя звали по названию племени – Инка. Когда-то давно, в детстве, у него было и простое земное имя, но те времена уже давно позабыли.

– Пусть в этом году урожай вырос намного меньше, чем прежде, воздадим хвалу богам за то, что не забывают о нас, – продолжал он.

Лагерь представлял собой обжитые руины, окруженные грядками и защитными фортификациями. В самом центре его располагалась пустая площадь для массовых мероприятий. На ней, как обычно, горел костер, вокруг которого собралось племя – пара сотен взрослых и детей. Под теплыми накидками из кожи и шкур многие носили рваные футболки и джинсы какой-то старинной фабрики, случайно попавшие в эти края. Впрочем, несведущий человек вряд ли смог бы узнать грязные, потертые обрывки некогда модных вещей. Они походили скорее на кожу хилых зверей-мутантов, не сумевших отрастить себе мех погуще.

– Боги давно прокляли этот мир, – раздался ответный голос в толпе, но сложно было понять, кому именно он принадлежит. Недовольный потерей своего урожая член племени не хотел выходить вперед и бросать вызов вождю, его просто раздирало отчаяние.

– Возможно, некоторые всевышние от нас отвернулись, – дипломатично парировал Инка, понимая всю тяжесть постоянной борьбы за жизнь, – возможно, отвернулись почти все. Но хранитель огня Ойл все еще с нами, о чем свидетельствует его стометровое железное воплощение, устремленное прямо в небо, – имелась в виду ракета на стартовом комплексе в километре от них. – Последний оставшийся на Земле бог слышит наши молитвы и дает нам горящую жидкость, чтобы мы могли отгонять хищников и каннибалов, чтобы мы грелись зимой. Ойл все еще здесь, дарует нам свое тело, а значит, мы должны терпеть и жить дальше.

Ответа из окружившей костер толпы не последовало. Освещаемый благодатными языками пламени вождь наблюдал за произведенным эффектом. Грустных лиц стало чуть меньше. Хотя его речи и поднимали моральный дух племени, они не могли заставить всех позабыть суровую окружающую реальность. Поникшие и растерянные на протяжении почти всего года люди преображались только по праздникам, только собираясь тихими лунными ночами вокруг костра, они могли хоть как-то почувствовать себя радостными, живыми.

Старейшина поднял посох.

– Воздадим хвалу богу солнца Раду! – торжественно прокричал он. – Пусть он суров и безжалостен, но другого всесильного владыки неба и жизни у нас нет и не будет. Как грешные дети жестокого, но справедливого отца, мы должны быть благодарны любому лучику света, даже порой губительному. Пусть некоторые боги нас и покинули, но избави нас Ойл стать врагами кому-то из них.

Толпа одобрительно загудела, в то время как Инка опустился на колени рядом с лежащим перед ним мешочком семян, достал несколько зерен и поднял их в руке перед всеми.

– Принесем эти драгоценные семена Раду, чтобы после зимнего отдыха он вновь поднялся над горизонтом и одарил обжигающими лучами следующий урожай.

Вождь бросил несколько зерен в огнь. Отражающееся в слезах многих стоящих по кругу женщин пламя бесшумно поглотило дары, выбросив редкие всполохи во тьму бескрайней ночи.

– В этом году мы вырастили самый скудный на моей памяти урожай, – продолжил Инка, – но я верю… нет, я знаю, что темнейший час бывает именно перед рассветом и следующий год принесет нам гораздо больше хлеба и овощей. Ведь мы сохранили небольшой запас семян, чтобы высадить их ближайшей весной.

Он не верил в собственные слова, но, чтобы не нагонять на своих людей безысходность, с довольным видом похлопал по мешку. Сразу после этого молодой парень в накидке из меха унес ценность подальше от огня.

– Давайте не будем забывать, что наши предки каждый год в середине октября отмечали праздник урожая, воздавая должное богам, природе и собственному труду, поэтому и нам следует радоваться и быть признательными. Именно благодаря усилиям прошлых поколений мы живы и должны любить жизнь, как они. Ибо без любви будет одна лишь ночь, одна на всех холодная смерть.

Племя воодушевилось речью и нашло в себе силы отпраздновать день самого жалкого в своей истории урожая. Чуть дальше от костра уже стояли столы со скудными дарами природы в виде жареной картошки, моркови и ломтей хлеба, разложенных по пластиковым тарелкам с такими же пластиковыми вилками и ножами из одноразовых походных наборов, которые племя обменяло на зерна лет сто назад и с тех пор берегло, словно фамильное серебро. Для поднятия настроения несколько молодых охотников в одних набедренных повязках из кожи когтерога начали отбивать на барабанах заводной ритм. Об алкоголе в этих краях не знали, но ритмичная однообразная музыка расслабляла не хуже горячительных напитков, и большинство членов племени хотя бы на один вечер забыли о тяготах выживания и начали веселиться. Только несколько караульных на дальних границах лагеря не теряли бдительности, всматривались в коварную темноту. Через несколько часов их сменят нагулявшиеся братья и сестры, и таким образом все до единого поучаствуют в празднике урожая.

Довольный начавшимся гулянием вождь медленно поплелся в свой дом, откуда на него с тревогой смотрела дочь Лима. Весь вечер она, терзаемая сомнениями, простояла на пороге старого хозяйственного здания бывшего космодрома. Стены жилища обвалились от войн, природных катаклизмов и мелких стычек, затерявшихся на порванном в клочья одеяле времени где-то в промежутке между последними государствами Земли и медленной смертью всего живого, что непременно наступит, но только для каждого в разное время, и только одна-единственная душа увидит этот самый настоящий конец всей жизни, но, разумеется, она не будет об этом знать. Возможно, эти мысли терзали его дочь, а может, что-то другое, но не успел Инка сделать от центра лагеря и двадцати шагов, как его отвлекли женщины племени, вокруг которых толпились счастливые, еще не понимающие что к чему, дети.

– Они хотят историю, – сказала одна из матерей. – Если Инка не занят.

Вождь не мог отказать своим подопечным. Он еще раз взглянул в сторону дочери, но та продолжала стоять на пороге ветхого здания, еле заметного в темноте. Свет от факела у двери освещал половину ее лица и прядь русых волос. Лима не звала его, просто с тревогой смотрела. Их ожидал очередной тягостный разговор, который можно было отложить. Инка поглядел на детишек. В ином случае он мог бы их разогнать, чтобы не мешали быть чаще с семьей, но бремя вождя требовало всяческих жертв.

– Хорошо, какую историю вы хотите?

Дети начали радостно кричать, перебивая друг друга. Одни хотели страшилку про когтерогов, другие – рассказ про горящую жидкость Ойла, но старик не хотел ни пугать народ в такой светлый вечер, ни вдаваться в загадки получения топлива с завода, поэтому он сурово повел рукой, успокоив всех разом.

– Нет, нет. Сегодня праздник урожая, поэтому только хорошие и легкие истории.

– Тогда расскажите про райскую землю, – предложила одна из женщин.

– Ну ладно, почему нет, – улыбнулся старик и уселся на землю, подложив под себя край шкуры.

Вокруг него сразу образовалось кольцо довольных, предвкушающих красивую историю малышей. Тяжело детство без книг. Поблизости играла незамысловатая музыка, под которую инки вели диковинный танец возле костра. Сытые единственный раз в году люди источали первобытное счастье, и, если бы не красная от постоянной радиации кожа и накидки из звериных шкур поверх джинсов и футболок, они бы ничем не отличались от счастливых людей прошлого.