Здесь же все просто за гранью, и студенты отнеслись к инциденту по меньшей мере безразлично. Но больше всего больно царапает полное безразличие к происходящему Топольского.

Хотя почему он должен был вмешиваться, если остальные отнеслись с полным спокойствием? Нет, не должен. Но этот его взгляд, брошенный на меня, когда он выходил из кафе. Злой и прищуренный взгляд. Как будто...

Как будто в том, что произошло, была моя вина. Да, точно. Я чувствовала себя виноватой. Потому и бросилась к Норе, хотела помочь, начать действовать.

Но в чем меня обвиняет Никита? А может, я напридумывала на ровном месте, он просто скользнул по мне равнодушно, а я решила, что Никита злится?

Вздыхаю, пока ручка бездумно бегает по тетрадному листу. Я по старой привычке пытаюсь приписать Никите то, чего давно нет. А может, и не было. Ему плевать на чувства других людей, даже если это родной отец. Он признавался мне в любви и точно так же наплевал на мои чувства.

Но та, другая Маша внутри меня, кричит, что ее Никита точно бы вмешался. Глупая маленькая Мышка, которая до сих пор влюблена в своего Никиту и не верит, что он изменился.

Я попросила маму больше не называть меня Мышкой и Мышью, она поняла, хоть первое время иногда забывалась. И мое сердце заходилось жгучей болью.

И сейчас, стоило его увидеть, снова вернулось тупое, саднящее чувство в груди.

Я больше не люблю его, нет. Это другое.

Мне просто жаль, что все так получилось. Что мы оказались так связаны через родителей. Что между ними случилась та грязная история, из-за которой и я казалась себе грязной. И не хотела вымазывать об нее Никиту.

После лекций дожидаюсь Оливку, и мы идем в магазин за продуктами. Сегодня ее очередь готовить ужин, а я иду на пробежку с Саймоном, но за покупками мы всегда ходим вместе.

— Ты что-то знаешь про Нору, Оль? — перебиваю подругу, которая возмущенно машет руками, изображая преподавателя по всемирной истории. Он уже успел попить нам крови.

— Я? — сразу осекается та. — Нет, ничего. С чего ты взяла?

Смотрю пристально прямо в глаза, и подруга тушуется.

— Я о Норе ничего не знаю, Мари. Но я слышала, — она придвигается ближе и шепчет почти на ухо: — Я слышала, что баллы можно зарабатывать не только так, как мы с тобой.

— Как? — туплю.

— На кухне. И в раздевалке, поломойками.

— А как еще? — встряхиваю головой, и когда до меня доходит смысл сказанного, закрываю руками рот от накатившей тошноты.

Судя по сочувствующему взгляду Оливки, я ее поняла правильно.

Глава 4

Маша

— Я уже думал, ты не придешь, — Саймон отталкивается от стены, прячет в карман телефон и идет мне навстречу.

— Прости, я сегодня целый день не могу собраться, — говорю с раскаянием в голосе и подставляюсь для поцелуя. Дружеского. Пока что на большее я не готова, хотя Саймон уже делал несколько попыток.

Он касается щеки губами, мягкая щетина щекочет кожу, и я... Ничего не чувствую. Совсем. Не пронизывают невидимые токи, внутри все не проваливается в бездну, и я не оказываюсь на самом ее краю.

Я стою на дорожке, ведущей к общежитию, меня целует парень, который хочет казаться старше и для этого не бреется по несколько дней. И к которому я совсем ничего не чувствую, кроме дружеской привязанности.

— Пойдем, — Саймон переплетает пальцы, и мы идем в сторону стадиона.

В нашем университетском городке кроме стадиона есть три спортивные площадки, теннисный корт и бассейн. Мы с Саймоном познакомились в первый же день, как я вышла на пробежку, и теперь часто бегаем вместе.

Сегодня я собиралась прогулять спорт, но желание расспросить Саймона оказалось сильнее. Парень придирчиво оглядывает меня со стороны и качает головой.

— Выглядишь неважно. Ты не слишком много лотов на себя берешь, малыш? Может, откажись хотя бы от раздевалок?

Решительно мотаю головой.

— Нет, не могу. Так я буду идти впритык, а я хочу, чтобы у меня был хоть какой-то запас. Вдруг я заболею или не буду успевать по учебе.

— Если ты заболеешь, тебя поставят на финансовую паузу. Ты не знала? — говорит он, видя мои удивленные глаза. — Зато участие в дефиле точно прибавит тебе баллов.

Саймон тоже на дотации, только неполной. Частично за учебу заплатили его родители, остальное он отрабатывает. Я точно не знаю, где.

Спросила один раз, он ответил уклончиво, что оказывает услуги за донаты.

— Я рекрутер, малыш.

— А кого ты подбираешь? И кому?

— Я организовываю мероприятия, нахожу участников. Собираю донаты. Беру себе комиссию и вношу ее на свой счет, — все так же неопределенно ответил друг, и я не стала больше расспрашивать.

Зато сегодня я от него не отстану. Саймон третьекурсник, он точно знает, правда ли то, что слышала Оливка. И поможет ли это объяснить сегодняшнюю сцену в столовой.

Такую мерзкую, что у меня до сих пор во рту стоит отвратительный тошнотный привкус.

— Я не уверена, что хочу участвовать, Саймон, — честно признаюсь. — Я никогда не ходила по подиуму. И никогда не собиралась стать моделью.

— В модельный бизнес тебя никто не зовет, — хмыкает друг. — Это будет не просто дефиле, это кастинг конкурса на самую красивую первокурсницу. Победительница выиграет оплату учебы на целый триместр. У тебя все шансы победить, малыш!

Мне, конечно, льстит слышать такое от привлекательного парня. Но я все равно фыркаю:

— Ну ты и придумал, Саймон! Тоже мне королева красоты! Ты видел, какие у нас хорошенькие девочки на потоке?

— Видел, — пожимает он плечами. — Ты лучше них на порядок. Для меня, по крайней мере.

Замираю, не понимая, как вести себя дальше. Он только что признался... в чем?

Не знаю. Поэтому делаю вид, будто ничего не услышала. Но это меня не спасает.

— Ты слышишь, малыш? — Саймон придвигается ближе, а у меня затылок обдает холодом. Да меня всю как будто льдом сковывает.

Оборачиваюсь, и сердце проваливается вниз, под землю. Потому что прямо на нас идут Топольский и его друзья, Джаспер и Мартин.

Джас и Марти из нашей университетской футбольной команды. До появления Никиты они и так были звездами, а теперь рейтинг обоих взлетит до небес.

Смотрю на Никиту в упор, не могу заставить себя отвести взгляд. Я уже говорила, что красивее него никого не встречала?

Говорила, и что? Ничего от этого не меняется. Кроме того, что не могу от него оторваться.

Он приближается, мое сердце глухо бьется где-то под ногами, виски пульсируют. Ладони потеют, завожу руки назад и незаметно вытираю о штанины.

Не могу ничего с собой поделать, жадно рассматриваю Ника. Ощупываю взглядом как будто руками, разглаживаю брови, опускаюсь к губам, обвожу овал лица. Запускаю руку в густые волосы.

Это все было моим. Пусть и недолго, но точно было. Я так жалею теперь, что столько раз сдерживала себя и не делала так, как хочу. Соблюдала глупые навязанные условности.

Почему я не согласилась с ним убежать, когда он предлагал?

Парни подходят совсем близко, теперь я могу еще лучше рассмотреть. Беззастенчиво ем его глазами. И пинками загоняю вглубь глупую дурочку Мышку, которая до сих пор в него влюблена.

За эти два года Ник изменился, стал выше ростом, заметно шире в плечах. Черты лица сделались выразительнее и взрослее. Еще четче выступает линия скул, между бровями пролегла чуть заметная вертикальная складка.

У него даже выражение лица изменилось. Стало суровее. Злее. Но больше всего меня в очередной раз поражает ледяная синева его глаз. Холодных. Чужих.

Значит, прав был Андрей, когда говорил, что Никиту испортили деньги? Неужели Ермолова таким образом мстит Топольским, как считает мама? Но ведь он сын ее сестры, родной ей человек.

Парни подходят вплотную. Дорожка узкая, не разминуться. Саймон берет меня за плечи, с силой тянет за собой. Демонстративно отстраняюсь и ставлю ногу на ограждение.

— Мари, — беспокойно окликает Саймон.